– Да, открытки – это настоящая деревня, – Рози натягивает туфлю. – Та, которая застряла у тебя в заднице.
Я киваю и говорю, что не такая уж это большая деревня.
– Я так давно его искала. Но перестала пытаться после того случая. В школе, – слова застревают в горле.
– После учителя. Моргана, – осторожно добавляет Рози. Она, Фокс и Моро – единственные, кто знает о Роберте Моргане и о том, что случилось вечером в день Летнего бала. Что он, ассистент преподавателя информационных технологий, пообещал мне помочь поискать информацию об отце на компьютерах в кабинете информатики. Что он, когда я стояла в очереди за диетической колой, а в зале играла песня «Sugababes», сказал мне, что он кое-что нашел. И я ему поверила. Я пошла с ним в пустой кабинет, когда мои одноклассники танцевали и веселились, когда он должен был помогать другим учителям разносить напитки и закуски и обеспечивать нашу безопасность. Я не рассказала даже Адаму, даже двум коллегам по фотостудии, с которыми сблизилась. Каждый раз, когда я хотела рассказать, мне становилось так странно, что это произошло со мной, и я замолкала. Говорить об этом – значило слишком сильно раскрыть свою душу, и я боялась, что они отпрянут от меня, отпрыгнут, отшатнутся. Понемногу я учусь говорить об этом вслух, но очень медленно.
– Тут есть адрес, – говорит Рози, болтая пыльными ногами, – на обороте открыток. Ты там была? Надо туда ехать. Или по крайней мере погуглить.
– Была. Это город, где я жила раньше. Рамсгит. Я только не пойму, что за дорога.
– Твой папа жил во Франции.
– Да. Во всяком случае, если верить маме.
Рози молча кивает.
По гугл-картам я мало что понимаю. Я думаю о тех местах, где жили мы или кто-нибудь из наших знакомых. Вчера ночью я вспоминала всех, с кем мы общались, когда жили в Рамсгите. Мамина двоюродная сестра, Шейла, но она жила в Лондоне. Мама Дэна, к которой мы иногда приезжали в гости, жила в многоэтажке, и ехать к ней надо было на поезде. Ещё был друг Дэна Марв. Добрый Марв, который говорил с шотландским акцентом и приходил к нам, когда мама была на работе, водил меня кататься на велосипеде, покупал мне мороженое, позволял собирать груды ракушек в его большие руки. Но я уверена, что он был из Абердина. Вот и всё, больше мы ни с кем не общались. Держались особняком. Мама об этом позаботилась.
– Тогда точно надо ехать, – настаивает Рози. – Кто-то, может, что-то знает. Может, он до сих пор там живёт, или у него там сестра, или ещё какой-нибудь родственник.
– Я не знаю, – говорю я. – Я не была в том городе уже очень давно. Всё это меня пугает. И да, мне по-настоящему страшно, если быть откровенной.
– Послушай, Эмми, – Рози обнимает меня, – мне тоже бывает страшно. Я училась в школе, битком набитой засранцами, которые как только надо мной не издевались. Но ты посмотри на меня. Я только что валялась на мокром пляже в одном коротком халатике, а чуваки с собаками таращились на меня, как будто у меня две головы.
Я смеюсь, а Рози крепче прижимает меня к себе.
– Знаешь, что тебе нужно сделать?
– Что?
– То же, что делаю я. Я думаю о Рози Кальвар, которая ничего не боится, даже позировать на пляже в бикини, даже вести трансляцию в «Инстаграм» без макияжа и с прыщом на носу, и делаю вид, будто я – это она. Каждый чёртов день.
Рози проводит пропуском и открывает ворота гостиницы, мы вместе идём через чёрный ход по потрескавшейся бетонной дорожке, мимо обжигающей вони мусорных баков.
– Другая Эмми Блю – вот кто тебе нужен, – говорит она. – Та, которая приезжает в город своего детства, крутая, как Миранда, мать её, Пристли[18]. Сделай вид, что ты – это она. Что бы она сделала на твоём месте?
Я улыбаюсь ей.
– Ты такая умная.
Она наклоняется и прижимает тёплые губы к моей щеке, как раз когда Фокс с сигаретой в руке выходит во двор кухни и едва не ахает при виде Рози в халатике и вишнёвом бикини.
– Эмми сегодня сделала около семисот фоток, если хочешь знать, Фокс, – говорит она, направляясь к двери. – Полайкай их, а я пока переоденусь.
Бледные щёки Фокса краснеют. Он смотрит на незажжённую сигарету, потом на меня.
– Опять на песке валялись? – спрашивает он. – Да на вас чистых блузок не напасёшься!
Эмми: Угадай, кто в пятницу идёт на собеседование в школу?
Лукас: СЕРЬЁЗНО?!
Эмми: Ага! Жуть как страшно, но мне кажется, время пришло! Вакансия школьного психолога!
Лукас: ЭМ!!!!!!!Это просто охренеть как круто!
Лукас: Я тобой так горжусь!
Эмми: Спасибо, Люк.
Эмми: Не могу поверить, что согласилась.
Лукас: А я могу. Ты справишься.
Эмми: Может, ты мне понадобишься, чтобы помочь продержаться до пятницы.
Эмми: Иначе я обделаюсь в автобусе по дороге туда.
Лукас: Не обделаешься. Даже если я буду сидеть рядом.
Эмми: Ха! Как в старые добрые времена!
Лукас: Именно. Положись на меня. Довезу тебя в лучшем виде!
Глава двенадцатая
Пятница, 14 декабря 2004
– Мне по-прежнему кажется, что твой голос не сочетается с твоим лицом.
Лукас на другом конце провода смеётся.
– Я по-прежнему не знаю, как на это реагировать.
– Я не говорю, что это плохо, – автобус сворачивает за угол, и я хватаюсь за сиденье передо мной, чтобы не упасть. – Просто я думаю, что ты немножечко похож на Ричарда Гира.
– Эмми, мне шестнадцать.
– На молодого Ричарда Гира.
– Он всё равно слишком старый, – Лукас смеётся. – Похоже, он родился сразу сорокалетним.
Я тоже смеюсь, инстинктивно зажав рукой рот. Оборачиваюсь, смотрю через плечо. За мной сидит лишь одна девушка, которую я как-то видела, года два назад. Она отрывает глаза от книги на латыни – они занимаются латынью на кружке после школы, который начинается в полчетвёртого – и смотрит на меня. Наши взгляды встречаются, и я быстро отворачиваюсь. Я не сомневаюсь, что она тоже знает. Она может делать вид, будто сидит тут, тихая, как мышь, и читает книгу, но все они знают. Вся школа уже в курсе, что это я написала анонимное письмо по поводу мистера Моргана. Вся школа знает, что из-за меня его уволили, что Джорджия теперь со мной не разговаривает и целыми днями ревёт прямо в классе, а все остальные её успокаивают. Она ей расскажет, эта молчаливая девушка. «Ей на всё наплевать. Она сидела в автобусе и смеялась. Прямо хохотала в голос».
И на уроке английского будут шептаться, достаточно громко, чтобы я услышала: «Ты знаешь, что она в прошлом году спала с Заком Эйлоттом? Они встречались, кажется, неделю». Она сама лезла к Моргану. Это очевидно. Джорджия говорит, она всё время врёт. И всегда врала».
– Эй, ты тут?
Я закрываю глаза, прижимаюсь к дребезжащему окну автобуса.
– Ага, – мне противно слышать свой голос, такой сдавленный, будто мне сжимают горло. – По-прежнему в автобусе. Уверен, что можешь без проблем со мной говорить?
– Конечно. У папы свободный тариф.
– И он не возражает?
– Он не знает, – Лукас смеётся. – Но, думаю, и не возражал бы. Он был бы рад уже тому, что я хоть иногда не ною о том, как хочу вернуться в Англию. Хотя я очень, очень хочу.
– Я тоже хочу, чтобы ты был здесь.
– Было бы классно, да? – спрашивает Лукас. Мне нравится его манера говорить. Он кажется взрослее мальчишек из нашей школы. Умнее. Увереннее. – Ты бы помогла нам с братом доесть этот нелепый мамин обед. Курицу с какой-то оранжевой фигнёй. Думаю, это абрикосы. Наш папаша – просто демон, он заставляет нас доедать всё, даже то, что нам не нравится. А потом ты показала бы мне какой-нибудь свой дурацкий фильм.
Я не могу сдержать улыбку.
– Ещё бы не классно, – мой желудок сводит от тоски, потому что я мечтаю об этом больше всего на свете. Об обеде, приготовленном для меня. О шумной, занятой семье, о звоне тарелок в раковине, о набитом, тугом, тёплом животе. О том, чтобы сидеть, накрывшись одеялом, смотреть фильмы и болтать. О друге. Мне так сильно не хватает друга.
– Всё в порядке? – спрашивает Лукас.
– Да. Я просто устала.
– Зато ещё один день позади, – напоминает он.
– Это был тяжёлый день. Несколько уроков в компании Джорджии.
– Но ты справилась. И теперь едешь в автобусе домой, смотреть «Жителей Ист-Энда» и есть сэндвичи с сыром и огурцами.
– Лукас, я же сказала, что терпеть не могу огурцы.
– Нет уж, съешь парочку ради своего бедного бро, тоскующего по дому, – он смеётся. Бро. Мне нравится, что он считает себя моим бро.
Я нажимаю красную кнопку, чтобы остановить автобус.
– Лучше я ради тебя намажу на тост «Мармайт», – обещаю я.
– Эмми, да это почти секс по телефону! Особенно когда ты сказала «Мармайт».
Я вновь хохочу, уже не заботясь о том, что за спиной сидит девушка из моей школы, о том, что она всем расскажет. Я могу смеяться. Могу жить своей жизнью, ходить в школу, учиться. Лукас прав. Я не сделала ничего плохого.
– Ты самый странный человек, что я встречала, – говорю я. Автобус с грохотом останавливается, и я выхожу.
– Только мы не встречались, – Лукас вздыхает. – Ну надо же, всю жизнь прожили в часе езды друг от друга, а познакомились, как только я переехал в другую страну. Безумие, правда?
– Полнейшее безумие. Этот шарик – просто садист, да?
– И гений, – добавляет Лукас.
Глава тринадцатая
– Ваш звонок был переадресован на голосовой почтовый ящик.
Опять на голосовой почтовый ящик. Лукас всегда мне отвечает. Или перезванивает. Что сегодня не так? Именно сегодня, когда мне так нужна его помощь? Я смотрю на ворота школы, на огромные квадратные окна, на головы в окнах, на длинные ряды велосипедов у входа, на уголки мониторов в кабинете информатики, и желудок опять сводит. Я не могу. Я думала, что смогу, но я не могу.