Я чувствую: меня любят.
Глава двадцать пятая
Никогда не видела, чтобы Луиза смеялась столько, сколько сегодня. Её щёки раскраснелись, глаза стали узкими щёлками, и она держится за грудь, будто ей больно так хохотать. Более того, она сегодня ела как следует – и это притом, что сэндвичи, которые я ей оставляю, обычно съедены лишь наполовину, а суп, сваренный ей самой, так и стоит в миске под пищевой фольгой. Она говорит, что у неё нет аппетита, но порой он очень даже хороший. Состояние, в котором она находится – она отказывается о нём говорить – нестабильно по своим симптомам. Бывают хорошие дни, бывают плохие.
Элиот сидит рядом со мной и держит в руках изогнутую коробку с чизкейком, кремовая начинка сползает вниз, скатываются крошки бисквитного печенья.
– Хотите ещё, Луиза?
Она качает головой.
– Нет, больше точно не хочу. Но спасибо.
– Не могу же я один всё съесть, – он смотрит на остатки круглого жёлтого торта, переводит взгляд на меня. – А ты хочешь? Он же отпадный.
– Отпадный, – повторяю я, и он смеётся.
– А что?
– Нет, ничего. Просто сто лет не слышала этого слова. И да, давай. Набивай мой живот.
Элиот кладёт нам по большому куску чизкейка, куда больше, чем я положила бы себе сама, и улыбается.
– Бог ты мой, как я скучаю по тем временам, – говорит Луиза. – По юности. По возможности съесть что угодно и не сидеть потом на одних лекарствах. По чувству, что ты… – она смотрит на меня, постукивая пальцами по краешку бокала, – молода и прекрасна.
– Мне незнакомо это чувство, – я смеюсь.
– Уверена, что знакомо, – Луиза смотрит мне в глаза. Элиот переводит взгляд с неё на меня и смеётся.
– Давайте, Луиза, я жду!
– Чего же?
– Того, чтобы вы рассказали мне, какой я молодой и прекрасный.
Луиза поднимает бокал тощей, покрытой узором вен рукой и говорит:
– Вы очень даже ничего. Хотя вам не мешало бы постричься.
– И перестать носить шляпы в стиле Мэтта Госса[22], – добавляю я.
– А тебе – перестать говорить мне, что я застрял в восьмидесятых! – он хохочет. – И это было всего один раз. Потому что было жарко. И солнечно.
Это уже пятый раз за два месяца, когда Элиот составляет компанию нам с Луизой за обедом. Последние несколько недель всё довольно спокойно. Даже тихо. Лукас много работает и наконец определился с костюмом. Мари опять уехала по делам с папой и выбрала себе платье (как и я). Я нашла поп-панк группу для девчишника, и в групповом чате лишь раз в неделю пишут какую-нибудь ерунду. Я тоже много работаю, потому что у нас много дел за несколько недель до Рождества, а в перерывах помогаю Рози фотографироваться для «Инстаграма». А Элиот порой приходит к нам на обед, и каждый раз я жду его с нетерпением. Впервые он пришёл в тот день, когда Марв проводил меня на работу. Я сама ему позвонила и пригласила на пиццу, а он притащил бутылку белого вина, упаковку из четырёх бутылок пива и гигантский шоколадный торт. Каждый раз, когда он здесь, время летит незаметно, часы бегут, как вода. Каждый раз, когда он уходит, я жду возможности вновь его пригласить.
С Элиотом легко. Он любит простые вещи. Когда он рядом, всё становится проще и приятнее. Даже приход зимы. Обычно я особенно тоскую в преддверии Рождества, когда Моро уезжают кататься на лыжах, все разлетаются кто куда, а я остаюсь, как обычно, одна и чувствую себя последним человеком в мире.
– По-моему, у меня уже вместо крови начинка чизкейка, – говорит Элиот. – Но, с другой стороны, скоро Рождество. Время готовить сало из своих внутренностей, да?
Элиот стоит на пороге, в руках у него нет ничего, потому что вино и чизкейк, которые он принёс, мы с радостью уничтожили. Луиза, выпив больше, чем привыкла, уже отправилась в постель. В прошлый раз мы просидели дольше, смотрели «Шайбу! Шайбу», фильм с Джоном Бон Джови, который я почему-то пропустила, и он как бы невзначай гладил мою ногу под одеялом, и даже это длилось слишком мало. Но я рада. Я рада, что пропасть между нами понемногу стала меньше, потому что так гораздо проще. Я часто вспоминаю слова Марва о том, что одна ошибка не должна определять всю жизнь.
– Уже уходишь? Ещё только половина девятого, – удивляюсь я.
Он стоит на подъездной дорожке, засунув руки в карманы.
– Я не хочу уходить. Но завтра мне предстоит большой путь.
Я киваю, стараясь не выдать себя выражением лица. Мне страшно, что он уйдёт и я не увижу его до самого Рождества. Следующие две недели он работает на стройке в Нортумберленде, в заброшенном загородном поместье. А потом уезжает с Аной к её родителям. Он никогда не говорит об Ане. И я тоже избегаю этой темы.
– Ну, удачного распила деревьев в Кексхаме, – говорю я.
– Хексхаме, – поправляет Элиот с улыбкой.
– А потом – удачной поездки в Люксембург. Это же в Люксембурге, да?
– Ага, – Элиот кивает, и моё сердце падает. Лукас и Мари считают дни до поездки на горнолыжный курорт в Атланте с Жаном и Амандой. Рози тоже уедет – в Ноттингем с родителями к сестре и мужу, торчать у них с Рождества до Нового года. Даже Фокс покидает гостиницу – он будет с папой в Лондоне. А Элиот… Элиот будет за тысячу миль отсюда. В Люксембурге. С Аной. С «психосукой», как называет её Рози. А я буду здесь, делать вид, что никакого Рождества и в помине нет.
– Ты ещё увидишься с Лукасом, прежде чем он уедет, или… – Элиот обрывает фразу.
– Нет, – отвечаю я, обвив себя руками, чтобы согреться. – Он ни о чём таком не говорил, и я знаю, что он очень занят на работе, так что…
– Ясно, – Элиот кивает. – Есть планы на Рождество?
– Большую часть дня буду работать. Луизу пригласил в гости давний квартирант, Стив какой-то там. Но она говорит, что не очень этому рада.
Элиот вновь кивает.
– Значит, ты будешь не одна?
– Конечно же нет. Я буду примерно с сотней посетителей в рождественских шапочках и с тремя взмыленными шеф-поварами, которые, возможно, придушат друг друга ещё до того, как будет подан пудинг.
Элиот усмехается, смотрит через плечо, обтянутое толстым чёрным шерстяным пальто, и я надеюсь, что этой секунды хватит, чтобы удушливая, неловкая атмосфера между нами стала чуть легче.
– Твои соседи, – говорит он наконец, – умеют украшать дома и дворы?
– А как же! Ещё и соревнуются, кто повесит больше безвкусных фонарей и попадёт в местные газеты.
Элиот поднимает бровь.
– Думаю, дом номер два на Фишерс-Уэй станет достойным конкурентом остальным.
Я качаю головой.
– Бросаю тебе вызов. Попробуй вот что, – говорит он, дразняще улыбаясь. – Повесь несколько фонарей. Купи индейку. Включи рождественский фильм. Съешь мясной пирог у камина под «Жителей Ист-Энда», даже если за всю жизнь не смотрела ни одной серии.
Я сужаю глаза.
– Звучит… интересно.
– Так работает магия, Эмми Блю, – когда он говорит, из его рта выходят облачка пара. – Слушай, что ещё я тебе скажу. У меня кое-что для тебя есть, – он потирает руки, подходит к своему грузовику, открывает дверь. – Не хотел дарить тебе при Луизе. Решил подождать, – он наклоняется к фургону. – Я знаю, как вы обе не любите открывать что-то друг перед другом.
– Ты не должен был ничего мне дарить.
Элиот закрывает дверь, идёт по дорожке обратно ко мне.
– Знаю, что не должен, но увидел это и сразу подумал о тебе, – он протягивает мне небольшой четырёхугольник, обёрнутый золотой бумагой в звёздах и перевязанный блестящей чёрной ленточкой. – Обернул чувак в магазине, моей заслуги тут никакой.
Я беру у него четырёхугольник и чувствую, как в животе что-то сжимается. Подарок. Я никогда не получала рождественских подарков. Даже от Лукаса, возможно, потому что он знал, что я не праздную Рождество. Никогда.
– Спасибо, Элиот, – говорю я, глядя на него в неясном жёлтом свете фонаря.
– Пока не открывай. Потом. Когда будет мясной пирог и «Жители Ист-Энда».
– Хорошо.
– Обещаешь, что именно так и сделаешь? – Элиот подходит ко мне ближе.
– Постараюсь, – я встаю на цыпочки и обнимаю его, сжимая в руке подарок. Он обвивает меня руками, тёплые руки касаются моей голой кожи под свитером, и по ней бегут мурашки. Я целую его в щёку, вновь говорю «спасибо», но он не разжимает объятий, и я тоже. Наши лица очень близко. Облачка от нашего дыхания собираются в одно большое облако.
– Я могу не уезжать, – внезапно говорит он. – Могу остаться.
Я смотрю на него, ничего не понимая.
– Тебе же нужно на работу…
– Я могу не уезжать, – повторяет он. – В Люксембург.
– Элиот…
– Я не уеду, если ты хочешь, чтобы я остался.
Я наклоняю голову и смотрю на Элиота. Его глаза миндалевидной формы блестят под покровом тёмных ресниц, а изгиб розовых губ – такой же идеальный, как у брата. Как у Лукаса. Лукас. Я делаю шаг назад.
– Нет, что ты, – я прочищаю горло. – Не выдумывай. Это же Рождество. Надо веселиться, встречаться с людьми.
Элиот молчит, почёсывает шею.
– Может, ты и права, – говорит он наконец. – Мы долго не увидимся, так что, наверное, счастливого Рождества, Эмми.
– И тебе, Элиот, – холодный вечерний воздух обжигает моё лицо, в моей руке – его подарок.
Элиот садится в машину, заводит мотор. Машет мне на прощание, и я смотрю, как он уезжает.
CD-диск № 6
Дорогая Воздушная Девочка,
Трек 1. Потому что уже почти Рождество
Трек 2. Потому что ты всегда пишешь слишком много обещаний
Трек 3. Потому что осталось всего сорок пять дней, и мы увидимся
Трек 4. Потому что одна из моих любимых вещей в мире – безумная спинка твоей кровати
Трек 5. Потому что однажды, клянусь, я научу тебя волшебству мясных пирогов
Воздушный Мальчик
х
Глава двадцать шестая
25 декабря 2006
– Этот был ужаснее всего, – я смеюсь в трубку. – Но спасибо.