– И ты тоже, – говорит он. – Кстати, недавно приехала подруга Люсиль, певица. Она уже репетировала. Ничего так голос.
– А что насчет поп-панк-группы? Для Люка?
– Они все тут. Классные! Сет-лист из двенадцати песен, потом будет диджей. На всякий случай можешь посмотреть список, но я выбрал в основном такие, чтобы всем понравилось, и несколько любимых песен Люка. Элиот уже заценил, – Том смотрит на меня, едва ли не закатывая глаза, будто хочет сказать: «Я понимаю, у вас с Элиотом что-то нечисто!» – Ладно, я пойду гляну, как там счастливая пара. Скоро приду.
Я стою посреди бара, оперевшись рукой на гладкую стойку, и мой желудок крутит, как барабан стиральной машины, при мысли о том, что сейчас я впервые увижу Элиота с тех пор, как мы попрощались у подъезда дома Луизы. Что, если выйдет неловко? Что, если он с Аной, если рассказал ей о том, как я стояла совсем рядом и мои губы были в нескольких миллиметрах от его губ? Что, если я всё поняла неправильно, и отсюда мои нелепые мысли о нас? Но ведь он спросил, хочу ли я, чтобы он остался, да? Господи. Столько недель я задавала себе (и Рози с Фоксом, конечно!) все эти вопросы, но яснее не стало. Я не приблизилась к ответу. Ни на шаг. Официант проносит мимо меня ведёрко со льдом, и на минуту мне хочется зарыться в него головой.
Несколько минут спустя я вижу Элиота. Как и сказал Том, он сидит, склонившись над листом бумаги, и рядом с ним что-то бормочет ужасно бородатый мужчина. При виде меня Элиот улыбается и встаёт. Тёмная рубашка, открытая у воротника, плотно прилегает к мощному телу. Чёрные прямые брюки. Высокий. Сильный. И мой желудок при виде него делает сальто.
– Привет, – говорю я.
– Ого, – он оглядывает моё платье. – Выглядишь потрясающе.
– Правда? Я ещё думала – да ну, чёрное, как будто на поминки собралась, но…
– Огонь, – он прикусывает губу. – Ваще.
Я не могу смотреть ему в глаза, опускаю взгляд.
– Ты сам – огонь! – Это правда. Он великолепен.
– Спасибо, – Элиот кивает. – Давно не виделись.
– Это уж точно.
– Что я пропустил?
– Да вообще ничего. Я работала. Как обычно. А ты? Как тебе Люксембург?
Эти бессмысленные, неловкие, вежливые вопросы – как танец на раскалённых углях. С того момента у подъезда Луизы прошло несколько недель, и мы почти не общались.
– А, это… – он потирает подбородок, покрытый аккуратной тёмной щетиной. – Я туда не поехал. Был у мамы в Ле-Туке, – его неловкая улыбка больше похожа на гримасу. – Мы с Аной, мы… решили взять тайм-аут. Так, кажется, это называется на языке дипломатии.
– Ой, – тишина между нами натягивается, как струна. – Сочувствую.
– Да ну что ты, – говорит он. – Всё в порядке. Иногда ты сам не знаешь, что чувствуешь, пока не прольётся свет. Понимаешь?
– Да, – говорю я, – понимаю.
Больше мы не говорим ни слова, и я изо всех сил стараюсь не выболтать лишнего. Я хочу спросить, почему они взяли тайм-аут и на какой период. Хочу сказать, что я по нему скучала и каждый день писала ему сообщения, но так и не смогла отправить. Хочу выяснить, правильно ли я поняла его слова в тот вечер. Встретил бы он со мной Рождество, если бы я попросила? Но я не говорю ничего. Я лишь откашливаюсь, складываю руки у лица и говорю:
– Итак, экспертное мнение. Где мне сесть – за столик Мари к остальным девочкам или за стол-смокинг, к самцам, брызжущим тестостероном? – и напряжение рассеивается. Элиот смеётся.
– Сложный выбор, Эм, – он подходит ко мне ближе. – Если выбирал бы я, сел бы к девочкам, – он наклоняет голову, смотрит на меня. – Не хочу я сидеть с Томом и с этим жутким бровастым начальником Лукаса, который думает, что он вроде Питта, но вид у него…
– Пропитый, – в рифму отвечаю я.
– Так себе каламбур, – Элиот качает головой. – Но характеристика точная.
Том, запыхавшийся, появляется в дверном проёме, его щёки раскраснелись, как гранаты.
– Они здесь, – выдыхает он. – Только что приехали.
Элиот поворачивается ко мне.
– Пойдём поприветствуем жениха и невесту. Ты готова, цветочек?
Вечеринка в самом разгаре, музыка играет, столы заставлены тарелками, измазанными соусом, и полупустыми бокалами. Лукаса и Мари встретили, как новобрачных. Их радость была видна невооружённым глазом: они держались за руки, вздыхали, ахали, таращили глаза от изумления. Лукас сжал Тома в крепких объятиях спортсмена, потом вприпрыжку подбежал ко мне и поднял в воздух.
– Эм, это охренеть как круто! – выдохнул он мне в ухо. – Группа. Целая группа!
– Я не смогла устоять. Мне помог Элиот, – сказала я, и, думаю, больше всего на этой вечеринке мне понравилось то, как Элиот пожал руку Лукасу, а Лукас заключил его в объятия, но не в такие, как Тома. Эти объятия были спокойными, длились долго и закончились похлопываниями по спине. Два брата. Прошло слишком много времени, чтобы вспоминать старые глупые ошибки. Все мы изменились – и продолжали меняться.
Потом была бессвязная и сбивчивая речь Тома, в основном на тему того, сколько женщин они с Лукасом соблазнили за свою юность и в какой удобной юрте с ними спали, а потом Мари попросила слово и поблагодарила всех своих подруг, упомянула даже меня, протянув мне руку через стол – девчачий стол, куда меня усадила Люсиль, так что я оказалась прямо напротив Элиота, сидевшего за столом-смокингом. Весь обед он строчил мне сообщения.
Элиот: Том рассказывает, как натянул двух двадцатилетних близняшек.
Элиот: Кажется, я хочу умереть.
Эмми: А у нас довольно мило, хотя минуту назад мы обсуждали яйца.
Элиот: Кто бы сомневался.
Эмми: Но уже опять перешли к спарже и к фермеру, с которым подружилась Мари. Его зовут Свен, и он похож на Генри Уинклера[26]. А вот кто-то рассказывает про коньюнктивит.
Элиот: Весьма цивилизованно. Мы теперь про тачки. Одни клише.
Теперь он смотрит на меня игривым взглядом. Двое мужчин рядом с ним увлечены разговором, жестикулируют, кивают. Он подносит руку к уху, шепчет мне: «Телефон».
Элиот: Ну что, Эмми? Закрытая книга? Цветочек?
Элиот: Потанцуешь со мной?
Я смотрю на него. Он широко улыбается. Я качаю головой.
Эмми: Я не танцую.
Эмми: Я не танцевала почти пятнадцать лет.
Элиот: Время заменить паршивые воспоминания чем-то получше.
Я смотрю на него, наши глаза встречаются. Он знает – в последний раз я танцевала на Летнем балу. Мне нравилось танцевать. Нравилось, как мы с Джорджией кружились под музыку, и песни, и свет, окрашивавший её голубое платье розовым. В ту ночь я чувствовала себя такой юной и свободной. Очередной год школы был позади, и совсем скоро нас ожидал новый мир. Колледж. А может быть, даже университет. И огромная, необъятная жизнь. Я помню надежду, горевшую в моей груди. Помню волнение. Роберт Морган нашёл Питера. Музыканта, который мог оказаться моим отцом. Жизнь обещала наладиться – я верила, что больше не буду одинока. А потом, несколько минут спустя, надежда и радостное волнение навсегда меня покинули. Я стала ещё более одинокой.
Эмми: К тому же я не умею танцевать.
Эмми: Вообще.
Элиот: Никто не умеет.
Элиот: Кроме Ника Картера из группы «Бэк Стрит Бойз», но его тут нет.
Я смотрю на него и вновь качаю головой, но он уже поднимается, что-то говорит мужчинам, кладёт на стол салфетку и идёт ко мне.
– Это медленный танец, – шепчет он мне на ухо. – Тебе вообще ничего не нужно делать. Просто стой и дыши.
Мы вместе идём на танцпол, протискиваемся сквозь толпу танцующих пар. Элиот крепко сжимает мою руку. Лукас и Мари, жених и невеста, на противоположных концах танцпола, увлечены разговорами с незнакомыми мне людьми.
Я стою напротив Элиота и смотрю на серебряно-голубые вспышки диско-огней. И вспоминаю, как Фредди, парень, с которым собиралась танцевать Джорджия, опоздал, явившись на два часа позже в компании своих растрёпанных, обильно политых гелем для волос друзей, и не уделил ей ни малейшего внимания. И когда начался медленный танец, я взяла её за руку и сказала: «Я с тобой потанцую». А она рассмеялась и с наигранным пафосом ответила: «Буду польщена, Эммелина Блю!» И мы танцевали посреди зала, обвив друг друга руками и кружа по очереди, и улыбаясь, и смеясь, и сияя. Мы с Джорджией были лучшими подругами. Почти сёстрами. Через несколько минут он всё разрушил. Всю магию танцев, и дискотек, и даже платьев.
Мои руки чуть дрожат, когда я обнимаю Элиота за шею. Музыка. Огни. Люди, кружащие возле нас. Всё как тогда.
– Всё хорошо? – спрашивает Элиот.
– Нормально.
– Отлично. Тогда держись и надейся на лучшее.
– Танцевать всегда так просто, да?
– Конечно, – Элиот наклоняется ко мне, его дыхание щекочет мою шею. – И всё остальное тоже просто, Эмми Блю.
Чем дольше мы танцуем, тем расслабленнее я становлюсь. Песня сменяется новой, и ещё одной, и моя голова лежит у него на груди. Мне нравится, как он пахнет. Глубоким, древесным ароматом лосьона после бритья и свежевыстиранной рубашкой. Я слышу, как он тихо подпевает, и вспоминаю, что он умеет петь. Вспоминаю, как он на гитаре подыгрывал «Битлз», пытаясь попадать в аккорды, и я проходила мимо и прислушивалась. Он умел выдержать ноту. И даже больше, чем просто выдержать ноту.
Песня вновь сменяется, и я смотрю на него. Кульбит. Кульбит. Неужели Рози права? Да. Мне кажется, да.
– Доброе утро, – шутит он, и я распрямляюсь. Новая песня энергичнее, пары, танцевавшие медленный танец, идут к бару. – Смотри-ка, три танца подряд, и ты выжила.
– Я знаю, – говорю я. – Спасибо.
Элиот почёсывает нос.
– Спасибо? За что?
– За то, что пригласил меня на танец. Перекрыл паршивые воспоминания чем-то получше.
Красивое лицо Элиота в неясном фиолетовом свете становится мягче.