– Обращайся, – говорит он. И я не знаю, что происходит и кто к кому тянется, но Элиот берёт моё лицо в ладони, и наши губы медленно сливаются. Всего на секунду, долгую, нежную секунду. Оторвавшись друг от друга, мы стоим, не шевелясь, и дыхание щекочет моё горло.
И я хихикаю. От этого глупого хихиканья мои щёки краснеют, и я прячу голову у него на груди.
– Я наконец поцеловал Эмми Блю, – Элиот смеётся мне в ухо. – Мой внутренний девятнадцатилетний мальчик сейчас вне себя от счастья.
Глава тридцатая
Открывая дверь пристройки, я думаю, что Лукас немало удивится, увидев меня окончательно проснувшейся, одетой, накрашенной и с почти пустой кружкой кофе в руке. Так и есть.
– Кто ты такая и что ты сделала с Эмми-Ленивой-Задницей? – восклицает Лукас. Его светлые волосы спутались в настоящее воронье гнездо. На нём только серые спортивные шорты и солнечные очки. Он сильно загорел. И достаточно почуять его дыхание, чтобы захмелеть. – Господи, надо завязывать.
– И тебе доброе утро, – говорю я, когда он со стоном плюхается лицом вниз на мягкий серый диван. – Хорошо провёл ночь, судя по солнечным очкам в разгар зимы?
Ответом мне становится лишь новый стон в подушку. Я закрываю дверь.
– Это означает «да» или «я опять наблевал в портфель отца, и мне нужно помочь высушить феном чековые книжки»?
– Кто знает? – бормочет Лукас, поворачивая голову. Очки вот-вот свалятся. Я сажусь на корточки у дивана.
– Кофе?
Он кивает.
– Господи, ты воняешь, Люк.
– Да ну?
– Воняешь виски, и чесноком, и… спальней.
– Ого, – мурлычет он сонно. – Звучит довольно мило.
– Ощущается совсем не так.
– Странно. Ну, может, это потому что источник прямо у тебя под носом. Что случилось? В десять ты уже лежала в кровати со своей книжкой о том, как стать лучшим другом, и хипповым чаем Луизы?
– Нет. Но если хочешь, я могу заварить её хиппового чая тебе.
– Кофе, – твёрдо отвечает он. – Суровый, брутальный кофе. И больше ничего.
Всю дорогу домой я думала, видел ли кто-нибудь наш с Элиотом поцелуй. Это было очень быстро, в темноте, и когда я оторвалась от него и моя голова кружилась, как у старшеклассницы, я видела лишь море танцующих тел и болтающих ртов. Больше мы не танцевали и вообще после поцелуя не виделись – Аманда потащила Элиота пообщаться с дядюшкой, который сто лет его не видел, а я осталась в компании парализованной Люсиль, в конце концов вырубившейся у моих ног на коврике.
– Что вы тут делаете? – спросил Жан, посмотрев на меня так, будто это я валяюсь на его пути.
– Слежу, чтобы она не подавилась собственной блевотиной, что же ещё, – ответила я. Жан неодобрительно пощёлкал языком.
– Смотри, чтобы её не вырвало на ковёр. Счёт за уборку нам не нужен, – и с этими разумными словами он ушёл прочь.
Остаток вечера я искала глазами Элиота, но не могла дольше секунды задержать на нём взгляд, видя, как он, сжимая в сильной руке бокал с напитком, болтает и улыбается этими прекрасными губами. Поцеловавшими меня губами. Этот поцелуй! О, этот поцелуй! Каждый раз, когда я думаю о нём, бабочки в моём животе порхают так, что меня тошнит. Его тёплые губы, колючая щетина, палец, гладивший мою щёку, нежное, медленное прикосновение языка…
– Эм!
– Мм?
– Я спрашиваю, что там с Люсиль?
Я иду к кухонной стойке, беру большую кружку.
– Да то же самое, что и с тобой. Нажралась в хлам. Насвинячилась.
Лукас хрипло смеётся, прижавшись животом к дивану, а щекой – к подушке.
– Она вообще не пьёт, – сдавленно бормочет он.
– Оно и видно, – я завариваю кофе, протягиваю ему дымящуюся кружку. – На. Держи. Пей.
Лукас стонет, поворачивается, кое-как садится на диван. Поднимает очки на лоб, берёт кофе.
– Спасибо, Эм, – он делает большой глоток и смотрит на меня. – Серьёзно, что с тобой такое?
– А что? – я слишком жизнерадостно смеюсь. Так смеются те, кто вне себя от волнения, и смех позволяет им выплеснуть хоть немного. Лукас хмурит брови.
– У тебя с кем-то что-то было?
– Чего? Нет!
– О Господи, – он обводит взглядом комнату, – он тут? Том? Том, ты здесь, дружище? Ну-ка вылезай!
– Фу! – кричу я и запускаю в него крошечной подушечкой. Попадаю прямо в голову, и Лукас морщится.
– Серьёзно, – он смеётся, – если бы этот гад выполз…
– То что? – интересуюсь я. – Что бы ты сделал?
Лукас отхлёбывает кофе.
– Ну, в первую очередь как следует начистил бы ему физиономию, очевидно, – он многозначительно улыбается.
– Очевидно, – передразниваю я, и Лукас хохочет.
– Все вы вчера превзошли самих себя, Эм. А группа… – он прижимает ладонь к груди. – Я знаю, ты говорила, что твоей заслуги тут нет, но тем не менее она твоя. Эта группа – полностью заслуга Эмми Блю.
– Тебе понравились их каверы?
– Офигенные, – он откидывает голову назад.
– Я очень рада.
Лукас смотрит на меня.
– Только вот ещё один такой момент.
– Валяй.
– Я знаю, что ты этого не любишь, – говорит он мягко, – но я так надеялся с тобой потанцевать. Было бы просто чудесно.
Чувство вины обжигает мои вены. На секунду я задумываюсь, видел ли он. Мне тяжело на него смотреть, но я смотрю.
– Ах ты слюнтяй, – я смеюсь, но Лукас не смеётся в ответ. – Впереди же ещё свадьба.
Он медленно кивает, и спинка дивана шатается.
– Да, – говорит он, – впереди же ещё свадьба.
Рози: ОХ ТЫ Ж СРАНЬ ГОСПОДНЯ!!!
Рози: Я СЕЙЧАС УМРУ!
Рози: Он тебя поцеловал. ОН!!! ТЕБЯ!!! ЭТОТ НЕРЕАЛЬНО СЕКСУАЛЬНЫЙ ПЛОТНИК С ОГРОМНЫМ ШЛАНГОМ!!! (я, конечно, не в курсе, но я уверена, что так и есть).
Рози: Ему до смерти этого хотелось, Эмми, я же тебе говорила! Наверняка тренировался на картошке, или баклажанах, или что там в журналах рекомендуют брать для таких случаев?
Рози: Ты королева. Серьёзно, Эм. Ты это сделала. Ты ТАНЦЕВАЛА! Ты танцевала и ЦЕЛОВАЛАСЬ, и вообще НЕРЕАЛЬНО КРУТА!!
Рози: Весь мир к твоим ногам! Весь мир – твой лобстер!
Фокс: Устрица.
Рози: Так и знала, что этот засранец спалит нашу переписку.
Глава тридцать первая
Эмми: Здравствуй, Марв. Прошло уже несколько месяцев с нашего последнего разговора. Если ты не хочешь связывать со мной жизнь, думаю, всем будет только лучше, чтобы ты прямо об этом сказал. Ожидание для меня болезненно. Я и так ждала слишком долго. Если я не получу ответа, надеюсь, ты поймёшь, когда я удалю твой номер и мы пойдём разными дорогами. Всего хорошего. Эмми.
Даже когда Элиот читает Луизе грустные романы – душераздирающие истории о любви, в конце которых какой-нибудь разнесчастный сукин сын непременно помрёт – я слышу из её спальни смех, и сегодня не исключение. На часах девять с небольшим, я только что закончила мыть посуду после ужина. Готовил Элиот, и это первый раз, когда мы увиделись как следует после поцелуя на девчишнике две недели назад. На следующий день в дом Моро набежало столько гостей, родственников и знакомых, что у нас и минуты не было пообщаться наедине, а потом мне нужно было успеть на последний пароход, чтобы утром выйти на работу. Элиот остался чуть подольше. И хотя мы много переписывались, я с трудом могла на него смотреть, когда он явился с двумя пакетами из супермаркета и с букетом для Луизы.
– Что новенького, Эмми? – он улыбнулся, зайдя на кухню. – Всё хорошо?
– Да. Отлично. Превосходно, – я притворялась, и наверняка весьма неудачно, что пытаюсь открыть баночку с витаминами Луизы, пока он разгружал пакеты.
– Рад слышать, правда, – пробормотал он, проходя мимо и коснувшись моей талии, а потом руки. От прикосновений его пальцев к моей коже я вспыхнула и едва не засияла. – Сегодня, думаю, я приготовлю лапшу тальятелле с кусочками бекона и сырным соусом. Звучит неплохо, да?
Я кивнула и наконец посмотрела на него.
– Значит, карбонара.
Элиот сузил глаза.
– Я предпочёл бы, чтобы на мои блюда не навешивали ярлыков, Эмми Блю, – заявил он с напускной строгостью, а потом склонился ко мне и доверительно прошептал, постучав по кончику моего носа: – Я просто хотел сделать вид, что это я изобрёл карбонару. Пусть это останется между нами, хорошо?
Луиза не очень хорошо себя чувствовала и не спустилась к обеду, так что Элиот отнёс ей карбонару, а после того как забрал у неё тарелку, прочитал ей главу из книги. Удивительно: ещё в прошлом году для меня было немыслимо, чтобы Луиза, встававшая вместе с солнцем, проводила в постели больше шести часов. Теперь же скорее казалось странным видеть её где-нибудь ещё.
Я поднимаюсь по лестнице, чтобы спросить Луизу, не хочет ли она перед сном выпить чаю, и не могу сдержать улыбку, услышав их тихую болтовню. Идя на мягкий оранжевый свет, льющийся в приоткрытую дверь, чувствую себя как дома. А сегодня впечатление усиливают стойкий запах вкусной еды, глубокий голос Элиота и хриплый смех Луизы; всё становится ещё уютнее, ещё мягче, чем обычно. Фишерс-Уэй кажется мне домом. Я никогда не думала, что это случится, и не заметила, как это случилось. Но это мой дом. Я наконец нашла его.
Я распахиваю дверь. Луиза запихивает что-то в бежевую эко-сумку, в которой хранит свои ценности: лекарства, эфирные масла, салфетки и тому подобное, – скручивает её, как шар, и кладёт на колени. Элиот, сидя в низком мягком кресле, наклоняется вперед, локтями опирается на ноги, руки складывает между коленями. Он смотрит на меня и улыбается, его глаза блестят в свете лампы.
– Чем вы двое тут занимаетесь?
Элиот пожимает плечами.
– Да так, мучаю Луизу разговорами о лунах и метеорах.
– Мучаете? Напротив, вы меня просвещаете, – Луиза тактично улыбается. – Он умный, этот молодой человек.
– Ну хоть кто-то мной заинтересовался.
– Я тоже интересуюсь, – говорю я Элиоту, – но заинтересуюсь ещё больше, когда увижу настоящую падающую звезду, а не аэроплан.