Я молчу, потом выпрямляюсь и смотрю на него.
– Ты ей писал?
– Что?
– Ты писал Айви?
Лукас сужает глаза, солнечные блики играют на его ресницах.
– Не сейчас, конечно. Я про тот раз, когда мы расставались. В прошлом году. Ты же помнишь.
– Да, – говорю я. – Но ты не говорил, что ты писал Айви. Ты говорил, что она писала тебе, а ты не отвечал, и вот почему вы с Мари поссорились. Из-за её паранойи на пустом месте.
Кончик носа Лукаса, покрытый веснушками, розовеет.
– Д-да?
– Да.
Лукас вздыхает, складывает руки перед собой, будто хочет хлопнуть в ладоши.
– Послушай, это ничего не значит, Эм. Это просто глупый флирт, дурацкие сообщения, которые я не должен был отправлять, и я об этом жалею. Ничего страшного не случилось. Забудь.
– Но зачем ты мне соврал?
Лукас смеётся, но умолкает, увидев моё лицо. Отступает чуть в сторону.
– Ты серьёзно?
– Да. Да, я серьёзно. Зачем было мне врать, когда ты знал, что я всегда буду на твоей стороне?
Он пожимает плечами, прячет руки в карманы, расправляет плечи.
– Наверное, потому что мне было стыдно. Я сам не понял, что соврал тебе. Я думал, ты знаешь.
– Нет, в то время я не могла этого знать.
– Эмми, ну ладно тебе! – он заглядывает мне в глаза, натягивает почти беззаботную улыбку. – Мы с Мари женимся через две недели. Мы всё уладили. Айви пора забыть, она в прошлом.
– Ага. Так, значит, все-таки вы женитесь?
Он резко отшатывается в сторону, будто я дала ему пощёчину.
– Что ты имеешь в виду?
И внезапно я чувствую себя идиоткой. Я приехала сюда, чтобы ему помочь. Я думала, что ему нужна я, нужна моя помощь. Как было раньше. Как было много раз.
– Я испугалась, что случилось страшное… твой голос по телефону, Лукас, я подумала, что ты…
– Я знаю, я знаю. Понимаешь, я чуть с ума не сошёл. Я подумал: «Ну вот и всё». Вот почему я позвонил тебе. Но утром мы поговорили, перед тем как ты приехала. Мы всё обсудили, и… прости, я не хотел тебя беспокоить, – он сжимает мои плечи. – Для меня так важно, что ты рядом.
Я смотрю на него и думаю: «Может ли такое быть, что он попросил меня приехать, отчасти чтобы выяснить, соглашусь я или нет?» Ещё я думаю об Айви. Это мелочь, да, но я защищала его сторону, когда они расстались, я считала, что Мари глупо и беспричинно его приревновала. И об Элиоте я тоже думаю. О чудесном, замечательном Элиоте, на которого всегда можно положиться, который всегда будет рядом, когда нужен мне, чтобы помочь Рози, или Луизе, или мне самой, как в тот вечер на скамейке под падающими звёздами.
О том, каким стало его лицо, когда я вспомнила прошлое. Грусть в его глубоких карих глазах. Сожаление.
– Лукас, – февральский холодный ветер кружит между нами, мою шею покалывают мурашки, – можно задать тебе один вопрос?
– Да, конечно.
– В тот вечер… когда нам исполнилось по девятнадцать. Когда мы играли в «Я никогда не»…
Лукас смотрит на меня, кивает. Его щёки бледнеют.
– Я хочу, чтобы ты мне рассказал.
– О чём?
Я сглатываю.
– Это ведь был ты, да? – я уже знаю ответ. Я вижу ответ по лицу Лукаса, по языку его тела: его плечи напрягаются, челюсть выпирает вперёд. Точно так же он выглядел, когда я спросила его об Айви. Я всё знаю. Я всё поняла уже в ночь звездопада. Но я боялась посмотреть правде в глаза. Произнести эти слова вслух. И чтобы не думать о том, что всё, что случилось в тот далёкий вечер, произошло по вине Лукаса, я старалась пересилить эти мысли воспоминаниями о его хороших поступках, добрых словах, пока отрицать не стало легче. Но сейчас я хочу, чтобы он во всём признался. Здесь, передо мной, перед портом, по которому мы бродили, мечтая о нашем будущем.
– Эмми, я не знаю, что ты…
– Хватит, – говорю я спокойно. – Я хочу, чтобы ты мне рассказал.
Лукас смотрит на меня, его грудь поднимается и опадает, губы приоткрыты.
– Я… Эм, не забывай, пожалуйста, что я был молодой и глупый.
Я никогда не забуду музыку, игравшую в тот сумрачный летний вечер. Быструю и бездушную музыку, на которую жаловался Элиот. Помню, как Стейси, державшая под руку Элиота, хихикала, высоко подняв над головой стакан. Как розовел в её пупке пирсинг в виде крошечной гвоздики, как Лукас смотрел на него, как скользил глазами по её телу, смеялся над каждым её словом.
– Моя очередь, – сказала она, и Элиот потянул её за локоть, желая уложить обратно на шезлонг. – Я никогда не… – начала она, ухмыляясь.
Моё сердце колотится, пульсирует в горле. Лукас кусает губу.
– Стейси была просто сукой, Эм, настоящей сукой, и я тогда этого не понимал. Я был такой глупый, но я… она мне нравилась. И у них с Элиотом не было ничего серьёзного. Так, пара свиданий, и… Эмми, пожалуйста, пожалуйста, посмотри на меня.
– Я никогда не… – Стейси снова захихикала. Она посмотрела на меня, и я улыбнулась, сжимая в руке напиток, потому что я считала её своей подругой. Я считала, что все в этой компании – мои друзья. Не похожие на ребят из школы. Впереди новая жизнь, с такими друзьями, как Лукас и Элиот. Друзьями, которые знают меня не как «ту девчонку». Друзьями, которые считают меня такой же, как они.
– В тот вечер она спросила, встречаемся ли мы с тобой, и… Эмми, пожалуйста, не надо…
Я отшатываюсь в сторону, ищу выход с этого бесконечного, всеохватывающего балкона. Мне не нужно даже, чтобы он заканчивал предложение.
– Ты рассказал ей, – мой голос дрожит, – об изнасиловании. О Роберте Моргане. Это были твои слова. «Нет, конечно, я не встречаюсь с этой шлюшкой, она пыталась совратить учителя». Это ты ей сказал.
– Нет. Нет. Это сказала она, не я. Я бы даже не подумал такого, – он говорит торопливо, сбивчиво, он шагает ко мне и протягивает мне руку, но я снова отступаю. – Я сказал ей правду. Что мы не встречаемся, потому что ты… ну, ты пережила такую травму… – он осекается, закрывает глаза. – Господи, я даже не знаю, что тебе сказать, – голос Лукаса ломается. – Мне было только девятнадцать, я был глупым, я был засранцем, я хотел впечатлить эту идиотку. Эм, ты для меня – всё, ты об этом знаешь.
– А Элиот? Ты заставил его взять вину на себя. Зачем?
– Я боялся тебя потерять. Это была глупая, пьяная ошибка, и я жалел о ней каждый день.
Воспоминания о том вечере проносятся в моей голове, и я хочу вспомнить всё. Как я могла ничего не понять за столько лет? И почему Элиот сразу мне не сказал? Почему позволил мне жить с осознанием, что это он выбил меня из колеи, когда это был Лукас? Когда это был единственный человек, которому я верила почти всю свою жизнь?
– Я никогда не совращала учителя, – ухмыляясь, произнесли её губы. – Не совращала и не ломала ему жизнь.
Эти слова отдаются во мне той же болью, как в тот вечер, когда я надела новое платье, на которое накопила с таким трудом, когда я была взволнована предстоящей учёбой, но теперь отдыхала в кругу людей, видевших во мне меня. Эмми Блю. Одну из них.
– Эмми, – Лукас тянется к моим рукам, сжимает их, его серые глаза отчаянно умоляют. – Ты для меня всё. Пожалуйста, не разрушай все, что есть между нами, – он касается моей щеки, его лицо – в нескольких дюймах от моего. – Я и ты. Ты и я. Это всё, что для меня важно.
Я смотрю на него, ошарашенная тем, как долго ждала этой секунды. Наши глаза встречаются, его прекрасные губы совсем близко от моих, сильная рука гладит моё лицо, как самое бесценное сокровище в мире. Он наклоняется ко мне. Я замираю, чувствуя его дыхание у самых губ.
И он целует меня. Лукас прижимается тёплыми губами к моим. Я тянусь к нему, обнимаю его шею, и лишь когда он отрывается от моих губ, резко дёргаюсь вперёд, высвобождаясь из его рук.
– О Господи.
Мы смотрим друг на друга.
– Что ты… что мы делаем?
Он в таком же изумлении, как и я.
– Я… я не знаю.
– Ты женишься, Лукас. На Мари. На прекрасной, доброй Мари. Я не хочу этого. Не хочу.
Он ничего не говорит. Он просто смотрит на меня. Не говорит, что совершил ошибку и что на месте Мари должна быть я. И когда я бормочу, что мне нужно домой, он лишь кивает, и я вижу, как дёргается его кадык.
– Хорошо. Хорошо, Эмми.
На обратном пути по лестнице мы оба молчим. Пока он не спрашивает:
– Что это за машина? Не узнаю, – он указывает на пустую белую «Корсу», припаркованную у подъездной дорожки. Я молчу.
– Соседская, что ли? Она здесь была, когда мы приехали?
Я молчу.
В четыре часа я уже плыву на пароходе по океану, которым мы с Лукасом только что любовались.
Я смотрю, как Франция исчезает за горизонтом.
Глава тридцать пятая
Эмми: Я знаю, что это был не ты. Я жалею, что ты не сказал мне раньше.
Элиот: И что хорошего это бы дало?
Я тащу поднос с пустыми тарелками, когда Рози, запыхавшись, врывается в кухню. Её щёки горят, глаза широко распахнуты.
– Эмми!
Я замираю, прижав поднос к груди.
– Что? Что не так?
– Тебе нужно подойти к стойке регистрации, – говорит она. – Прямо сейчас.
– Зачем?
– Сейчас же. Немедленно.
Я смотрю через плечо на оживлённую, гудящую кухню, на поваров, кричащих друг на друга под аккомпанемент шипящих сковородок, на распахнутые духовки, на персонал, снующий туда-сюда.
– Рози, я очень занята…
– Эмми, я серьёзно. Бросай всё и иди туда. Быстро, – Рози поворачивается и выходит, и я бреду к стойке регистрации, совершенно не представляя, кого ожидаю увидеть. На секунду мне почему-то кажется, что это мама. Потом – Лукас, может быть, пожелавший играть по-крупному, раз я не отвечаю на звонки. И, конечно, Элиот, о котором я не могу перестать думать.
Но у стойки, не считая Рози, всего один человек. Женщина. Невысокая, с коротко подстриженными светлыми волосами, в чёрном меховом пальто, с кожаной сумкой на плече. Она так растерянно обводит глазами зал, словно никогда раньше не была в гостинице. Я её не узнаю. Я надеюсь, что её лицо всплывёт в моей памяти – может быть, это возмущённая гостья, въехавшая только сегодня утром, но я её не узнаю. Я впервые её вижу.