– И оно помогает! После тарелки этой прелести мне вообще на всё насрать. Но бабушка делает его ещё круче. Чёрт её знает, что она туда кладёт, может, души мужиков в правильной пропорции.
Мне легче рядом с ними. Весь вечер мы смеялись, болтали, валялись на диване, наслаждались сэндвичами и чаем, и я радовалась, замечая, как они переглядываются, улыбаясь друг другу.
– Тебе он по-настоящему нравится, – шепнула я Рози, и, прижав пальцы к губам и широко распахнув глаза, она хихикнула и ответила: «заткнись!» – а потом добавила: «Блин, похоже, ты права».
А теперь я сижу одна за кухонным столом, глядя в окно и включив радио, как Луиза. Я скучаю по ней, сидя здесь, на её стуле. Я вспоминаю, как видела её здесь каждое утро, и это зрелище успокаивало, давало почувствовать себя не такой одинокой. Мы столько всего съели вместе за этим столом, так много смеялись, особенно когда Элиот составлял нам компанию. Теперь я смотрю в окно на звёзды. Эта-Аквариды можно будет увидеть очень скоро. Кажется, уже через две недели. При этой мысли моё сердце сжимается и так сильно болит. Я просто хочу поговорить с ним. Услышать его голос. Произнести его имя вслух.
Я беру со стола телефон и, прежде чем передумать, позволить своему страху, своему сердцу взять надо мной верх, нажимаю на его имя. «Оставьте голосовое сообщение», – говорит его телефон, как всегда, если он выключен. Я никогда не оставляю голосовых сообщений. Но на этот раз не могу просто положить телефон на место.
Звуковой сигнал.
– Привет, Элиот, – говорю я жизнерадостно и беззаботно, – это я. Мне просто интересно, как оно там, на севере. Или на юге? Мы оба знаем, что география – не моя сильная сторона, да? Ха. Ну, это всё неважно. Мне хочется знать, как ты там устроился. Тут потеплело, и я уже видела в супермаркетах несколько полуголых людей, как будто тут август и мы на Сен-Барте. Спорим, теперь ты больше заскучал по дому! – я умолкаю. Нервно смеюсь. Сердце колотится. – Но да. Это… в общем, мы несколько недель не общались, и… я просто хочу знать, что у тебя всё в порядке. Но если не хочешь перезванивать, то и не надо. Я только хотела выяснить, как дела, и всё. В общем, ну… удачи! Всего наилучшего! На связи!
Мои щёки горят, и меня тошнит. От своей наглости. От своей глупости. Я скучаю по нему. Я так по нему скучаю, что мне больно, и я снова вижу его несчастное лицо в ту ночь в отеле, прежде чем он ушёл. Вспоминаю, как он помогал мне с Луизой. С Марвом. Вспоминаю всё, что он для меня сделал. А теперь я звоню ему и чуть ли не пою в телефон? Что я вообще делаю?
Я вновь отправляю сообщение. Щёки и уши горят огнём.
– Привет, – говорю я на этот раз. – Мне так стыдно. Я… я несла какую-то чушь и делала вид, что мне вообще наплевать, перезвонишь ты мне или нет, но… мне не наплевать. Мне совсем не наплевать. И… я не сказала тебе, но мне так жаль, Элиот. Мне так жаль, что я всё это устроила. И я… скучаю по тебе. Я очень, очень скучаю. И мне бы так хотелось, чтобы ты был рядом. Но Канада тоже любит тебя. Канада с её кленовым сиропом, и красивыми блондинками в меховых шапках, и снегом, и… Я надеюсь, что у тебя всё хорошо. Я надеюсь, что ты счастлив. Пока, Элиот.
Я кладу телефон на место. В доме тихо, если не считать приглушённого мурлыканья радио. Я обвожу взглядом сверкающую кухню. Мою кухню. Смотрю на пустой стул Луизы. На кастрюлю с карри, пахнущим имбирём и кокосом, на плите.
Порядок. Мне нужно привести в порядок мою жизнь. Рози права. Цикл нытья уже завершился. Пришло время выяснить, кто я такая. Без Воздушного Мальчика. Без страха, который Роберт Морган вонзил в меня, как стрелу, так, что я не могу от него избавиться. Кем я стану, если смогу преодолеть этот страх? Без Элиота. Без потребности в ком-то, кто бы меня дополнял: без мамы, Марва, мужчины, детей? Элиот однажды сказал, что одной меня достаточно. И, как во всём, что касается созвездий и странной музыки, в этом он тоже прав.
Одной меня достаточно.
Я открываю замо́к блокнота, подаренного Элиотом, чистую первую страницу. И золотой Луизиной ручкой начинаю писать список.
Дорогая мисс Эмми Блю,
Спасибо за проявленный интерес к должности помощника психолога средней школы Фортескью-Лейн. Это электронное письмо подтверждает, что мы получили вашу заявку и вскоре свяжемся с вами, если работодатель пожелает организовать собеседование.
Глава сороковая
За всю мою жизнь мне запомнилась лишь одна Пасха – когда мне было семь. Мы с Дэном отправились искать пасхальные яйца в местном парке, а потом вернулись домой и, перемазав всю кухню, по книгам рецептов приготовили настоящий праздничный обед. Ягнёнка. Картошку. Мятный соус, в который мы, по настоянию Дэна, добавили горох. Мы все сидели за столом – Дэн, мама и я. Помню, как я смотрела в окно на проходивших мимо людей и думала, смотрят ли они в наше окно, кажется ли им, что мы похожи на счастливую семью из телевизора? Хотят ли они к нам присоединиться?
Завтра я отпраздную свою вторую в жизни Пасху. С моим папой. С моей сестрой. С моей семьёй.
– Как думаешь, что любят восемнадцатилетние будущие юристки? – спросила я Рози.
– Это Пасха, Эмми. Тебе не нужно приносить подарки. Ты их даже не знаешь.
– А мне кажется, нужно. Как насчёт цветов для Кэрол?
– Может, ты лучше принесёшь десерт? – предложила она. – У Луизы наверняка осталась целая куча кулинарных книг.
И вот как я решила приготовить пирог. По рецепту из маленького блокнотика, лежавшего в большой сумке, с которой Луиза никогда не расставалась. Одни рецепты были написаны от руки, другие вырезаны из журналов и вклеены.
– Я собираю их с двадцати пяти лет, – призналась она однажды. – Все они работают как приворотное зелье и надёжны, как собаки.
Я нечасто захожу в комнату Луизы. Шкаф по-прежнему забит её одеждой, но скоро я избавлюсь от нее. Шаг за шагом. Вот как я теперь стараюсь жить: двигаться вперёд маленькими шагами, пока не пройду достаточно, чтобы обернуться и с трудом различить вдали прошлое, не отпускавшее меня вперёд.
Сумку Луизы я нахожу на её кровати, где она всегда и лежала, пока Луиза спала. Мы с Элиотом подкладывали ей эту сумку, когда она собиралась спать. «Это мой набор для выживания», – говорила Луиза и вешала её на спинки стульев, а потом – на ручки ходунков, когда уже не могла без них обходиться.
– А противоядие против зомби-вируса там есть? – спрашивал Элиот, а Луиза смеялась и отвечала:
– Если под зомби-вирусом вы имеете в виду несварение желудка, то да.
Я раскрываю сумку и, присев на край кровати, роюсь в содержимом. Пакетики семян, списки и напоминания, ручки, упаковки носовых платков, Ренни. И ещё CD-диск. Пустой, как мне сперва кажется, CD-диск, но, распаковав его, я вижу прямо на нём список песен. Пять песен. Я вижу слова. Сверху, вместо «Дорогая Воздушная Девочка» – «Дорогая Эмми Блю». Снизу, вместо «Воздушный Мальчик» – «Элиот».
Девятый диск.
Я держу в руках девятый диск.
CD-диск № 9
Дорогая Эмми Блю,
Трек 1. Потому что я хотел бы рассказать тебе, что это был я (песни)
Трек 2. Потому что я хотел бы рассказать тебе, что это был не я (тот вечер)
Трек 3. Потому что я скучаю по тебе каждый день
Трек 4. Потому что я полюбил тебя с первой встречи
Трек 5. Потому что я всегда буду тебя любить
Элиот.
Глава сорок первая
Я не могу поверить, что я здесь, в стенах того места, которое сломало меня. В ту ночь, когда я села, чтобы составить свой список, я открыла веб-браузер и направилась прямо на сайты вакансий. Я проверила поле «образование», которое не проверяю никогда, и с удивлением увидела третью вакансию.
«Школьный психолог-консультант,
стажер в средней школе Фортескью-Лейн».
Моя школа. Школа, где рухнула моя жизнь. Школа, возле которой я отпустила воздушный шар, прилетевший к Лукасу. Школу, которую я даже представить себе боялась, не говоря уже о том, чтобы поехать в тот же город, где она находится. Но я нажимаю «Откликнуться». Я нажимаю кнопку «Загрузить» и прикладываю своё резюме. И я трачу целый час на сопроводительное письмо. Школьный психолог-консультант. Вот почему я изучала методику преподавания. Вот почему изучала психологию. Вот почему мне нравилась моя работа в фотостудии. Да, это было совершенно другое занятие, но общение с детьми, семьями, их истории были для меня в этой работе самым лучшим.
Лаура, социальный педагог, которая сегодня меня собеседует, улыбается мне через стол, смотрит на моё резюме, лежащее перед ней.
– Сейчас вы работаете в гостинице «Кларис» в Шир-Сэндс, верно?
– Да, – я киваю, – официанткой.
Она улыбается и говорит:
– Я питаю слабость к этому месту. Здесь проходила моя свадьба. Вы по-прежнему делаете ваш липкий сливовый пудинг?
– Да, – говорю я. – Мне кажется, если мы уберём его из меню, начнётся революция.
– Это уж точно, – Лаура смеётся. – Я бы, наверное, не смогла там работать. Я бы съела его весь.
Сегодня я проехала в автобусе до Рамсгита мимо моей старой квартиры. Квартиры, в которую мы с мамой въехали, когда вернулись из Чешира. Квартира, где я жила до девятнадцати лет и с четырнадцати – по большей части совсем одна. При виде окна моей старой спальни я не почувствовала, в общем, почти ничего – только лёгкую грусть, но на этом всё. Просто здание. Просто окно. Просто раковина, куда забиваются люди и забивают её своими вещами, и когда они её покидают, она снова становится раковиной. И пока автобус медленно ехал по старому маршруту, по которому мы с Джорджией шли в школу, мимо магазина чипсов, мимо зоомагазина и странных булыжников в стене, которых никто, кроме нас, не замечал, мой страх перед школой Фортескью-Лейн рассеялся. Я уже не чувствовала паники, от которой скручивало живот и тряслись ноги – лишь обычную нервозность перед собеседованием. Тогда я была ребенком. Теперь я взрослая. Теперь он не может причинить мне вреда.