Председатель заявил, чтобы о хлебе не заикались. Корма нет, рискуют потерять скот.
После собрания к нам постучались Шталь и Рихтер.
Даурбек обрадовался, Дамира сразу ушла.
Шталь попытался выяснить, отчего нехватка хлеба.
– Отчего, отчего? Колхоз голодает, а председатель хлебом торгует.
– Да ты шо? – зыркнул Рихтер.
– Это всем известно.
– А вы чего? Терпите?
– А что делать?
– Так жаловаться надо!
– Куда?
– Куда следует.
– Нет, этого никак нельзя, – отрезал Даурбек. – Иначе жить нам не даст.
– А вот что сделать надо. Аркадий Германович, ты когда в следующий раз пойдешь про квитанции узнавать, намекни недвусмысленно, что нас-то много, а он один.
– Вильгельм, ты это брось.
– Я брось? Жрать нечего, живем на птичьих правах. Все равно подохнем скоро.
Даурбек цыкнул.
– Не-не-не, говорить так нельзя, не дело это. Жить надоело? У Булычева сын на войне погиб. Он и раньше был бесноватый, а теперь… Совсем. Того. Дьявол в него вселился. Шайтан. И никто ему не указ.
Все встает на свои места. Властям не угодно, чтобы мы знали, как поселенцев приняли на новом месте. Оттого не приходят письма. Я знаю Клару, она молчать не будет, напишет прямо, как есть.
Скоро, скоро придет конец этому безумию. Под Москвой контрнаступление. У наших войск успехи на Калининском фронте.
Выбьем инициативу из рук врага! Победа не за горами!
Булычев уехал в город.
В его отсутствие Михалыч наведался к нам в гости.
Говорят, люди не меняются. Но Михалыч и в самом деле стал другим.
На родине остались жена и дочь. Как только указ появился в газетах, жена сказала, что никуда не поедет. “В тот момент, – говорит Михалыч, – понял, что дальше нам вместе не жить”. Скучает по дочери.
Жаль мне Михалыча. Всех нас жаль. Чем мы такое заслужили?
Вспоминали школу, учителей. Михалыч жалеет, что так и не доучился. Да разве теперь это имеет значение? Зато ремеслу обучен, это сейчас нужнее.
– А ты еще красивее стала.
Я нахмурилась.
– Понял, молчу.
Клара – Алле Славинской10 декабря 1941
Уважаемая Алла Акимовна!
Пишет вам Клара.
Как ваше здоровье?
Черкните, пожалуйста, пару строк, как там Витя. Он поступил, правда? Да что я спрашиваю, как Витя мог не поступить.
Если не трудно, пришлите Витин новый адрес.
У нас все хорошо, не жалуемся, ждем окончания войны.
С уважением, Клара
Рвался в университет, к знаниям, а программу сократили – пятилетка в три года. В аудиториях холодно, в читальном зале библиотеки – что на улице. Не посидишь.
И все же я рад тому, что жизнь моя отныне связана с университетом. Сознание себя студентом, сознание ответственности, важности этого звания – полагаю, все это отразится на моей личности. Новые мысли, новые знания. Горизонты расширились. И обратно их уже не сузишь.
Впечатление громадное. Читаю, общаюсь, впитываю, боюсь пропустить что-то важное. Некоторых лекций жду как знамения.
Из одногруппников особо выделяю я Борю. С остальными сходиться не вижу смысла.
Один у Бори недочет – любит потрепаться с девушками. Пока он треплется, я стою у подоконника, читаю. Меня эта отчужденность не пугает. Если бы хотелось мне, чтобы с кем-то у меня сложились товарищеские отношения, то я бы, пожалуй, проявил участие. Но я сам по себе, мне так хорошо. Одного товарища более чем достаточно. Иначе на учебу времени не останется.
Мама спокойно остается одна. В Саратове душевное состояние ее улучшилось. Об отце не заговаривает.
Шталь кое-что выведал у местных жителей про Булычева.
С председателем колхоза надо держать ухо востро.
Недаром смотрит на девушек, как удав на кроликов.
Рихтер, он в основном за замужними увивается. А председателю, со слов Шталя, подавай молоденьких.
Я с ребенком грудным, мне переживать нечего, а за остальных наших девушек страшно.
Жалею, очень жалею о несовершенном.
Нужно наверстать упущенное, взять на себя ответственность, многого нужно добиться, чтобы Клара могла гордиться мной. Вынужденная разлука, чтобы я возмужал, воспитал в себе характер.
Галка – Виктору20 декабря 1941
Дорогой Витя!
Пишу тебе я, Галя.
Я все ждала, что ты напишешь.
А ты все не пишешь.
Или боишься, что я тогда на тебя обиделась?
А я не обиделась.
Я не из обидчивых.
Ждала, ждала и устала ждать.
Витя, я знаю, что тебе сейчас грустно. Она уехала, и ты грустишь. Да ничего, отгрустится. Забудется.
Я ведь еще в школе поняла, что… Если бы не она…
Все только и говорили: Клара, Клара, Клара. Клара то, Клара это.
Это она с толку тебя сбила.
Против меня настроила.
Нет, Витя, ты не подумай чего дурного. Я не плохой человек. Я просто знаю, что мы друг для друга созданы.
Сама судьба нас вместе свела.
Десять лет назад мамки нас в одну школу отвели.
Скажешь, просто так?
Так меня ведь могли отдать в другую, что поближе.
Нет, Витя, я много об этом думала, все не так просто. И первые буквы нашего имени в алфавите одна за другой – “В” и “Г”.
И то, что она уехала… Это же не случайно, Витя.
Придет время, и мы будем вместе.
Твоя Галя
Этого еще не хватало. Галка со своими глупыми письмами. Даже отвечать не буду. Какую-то околесицу несет.
Что же это она своей куриной головой решила, что, раз Клары нет, она мне ее заменит? Вывела из себя меня Галкина глупость. Порвал письмо и выбросил.
Квартира у нас крохотная, одна комната, вид на дорогу. Сокровище – книги, оставшиеся от хозяев. Что стало с этими людьми?
Я учусь, что еще остается?
Тетя Шура исправно переслала письмо от Семена. От Клары по-прежнему ничего.
Отчего Витя молчит? Уехал в Саратов? Ушел на фронт? Порой кажется, что я больше его не увижу. Гоню от себя эти мысли. Неужели война никогда не кончится? Обменяла любимый платок на молоко, шерстяные носки на картошку. Целый мешок! Мелкая, замерзшая. Да и на том спасибо. Колхоз бедный.
Шталь снова организовал собрание.
– Как жить прикажете? Работы нет, денег нет, еды нет. Помрем же.
Шталь всех выслушал.
– С жильем ничего обещать не могу. С питанием попробуем решить. Пусть каждый с утра приносит что есть. Попробуем обеспечить всех горячим обедом.
– Э-э-э, нет, так не пойдет. Коли я принесу, а остальные нет? – возмутился Рихтер.
– Да у тебя у самого ничего нет!
– В этот раз ты накормишь, в другой тебя накормят.
– Я-то накормлю, а мне потом шиш с маслом.
– Дело твое. Все, кто согласны с предложением, прошу принести продукты к Ирме.
Мы принесли несколько картошин, кто-то горстку пшена, кто-то кусочки хлеба. Ирма сварила суп. Настроение у всех улучшилось.
Дорогая Клара! От тебя ни звука… мир забылся, людской враждебный мир, – лишь я и ты[39]… Продолжаю писать, заранее зная, что не получу ответ. Буду рассказывать о том, что происходит, чтобы после долгой разлуки ты смогла меня понять.
Пятый месяц Ленинград в окружении. Десять дней нового года, и никакого просвета. Собираю данные о ссыльных немцах. География расселения так широка, что не представляется возможным составить единую картину. Данные у всех разрозненные.
После лекций мне не хочется возвращаться домой. Рядом с мамой тяжело. Иду к Боре в общежитие. Спорим с ним вечера напролет. Бурно, едва не до драки. Кричим – все общежитие слышит.
Дело в том, что мы с Борей высказываем исключающие друг друга точки зрения. При таком раскладе услышать друг друга не представляется возможности.
Постучалась вахтерша. “Шо за крик? Весь этаж слышит. Об одном толкуете, только разными языками”. Ничего она не понимает. У нас не языки разные, а концепции. Мы с Борей скроены по-разному. Боря, он за правду с вымыслом. У него правда с кривдой под руку ходят. Что, говорит, такое правда? Кто ее выдумал?
Задали нам одну на двоих работу. Разделили на берегу, кто за что отвечает.
Прочитал Боря свою часть, я предложил порвать ее прямо тут же. Обещал никому не рассказывать, какие глупости Боря понаписал. Он встал на дыбы. И начался у нас великий спор. Боря ладно говорит, но логика у него кривая, уводит от сути. Злюсь уже который день.
Мало нам бед. Булычев зачитал указ. Мужчин от семнадцати до пятидесяти лет забирают в трудовые лагеря.
И Вагнера забирают, и Филиппа – всех. Остаются только Шталь и Рихтер.
Что же будет с нами?
От Вити писем нет. Закрадываются подозрения, что Булычев так и не отправил мои письма. Так и лежат в его комнатенке. Или сжег давно.
Хлеба все меньше. Работы для нас нет. Дожить бы до весны. Продержаться бы. Там, глядишь, будет проще.
В комнате своей в общежитии Боре не сидится. Особенно по вечерам. Запросто гостит у наших одногруппниц. И меня с собой тащит. Вальяжно присаживается на кровати девушек. Наведывается к ним, как к давним знакомым.