Иногда соглашаюсь составить ему компанию: когда мама спокойна, к семинару все готово и когда делать совсем нечего. Сяду на край стула, за весь вечер, бывает, не пророню ни слова. Боря на моем фоне такой остряк и юморист. Девушки слетаются к нему, как мотыльки к настольной лампе. А он и рад.
Иногда в такие вечера что-то внутри не дает покоя. Совесть? Я чувствую себя предателем. Я предал Клару. Как я могу вот так сидеть в женских комнатах, не зная, что с ней? Отчего выбрал остаться здесь, учусь себе спокойно, отчего не отправился ее искать. Я не знаю, куда ехать, я не могу бросить мать. И все же тихий голос подсказывает, что я сдался, смалодушничал.
А вчера у меня было видение. Из деканата выпорхнула девушка в красном платье в горошек. Я замер. Нет, не ты.
На фронте никаких улучшений.
Пришло очередное письмо от Галки.
“Если и дальше будешь молчать – удавлюсь”.
Принял ли я всерьез эту комедию с самоубийством? Идет война, гибнут люди, и Галкины страдания представляются мне абсурдными. Придумала любовь, возомнила себя Татьяной наших дней.
Мне ее жаль, она одинока и наивна, но я отказываюсь поддаваться на ее провокации.
Боря тот еще сказочник. Рассказывает девушкам небылицы, а те уши развесили. Якобы он, как Коба, зарылся в сугроб, прятался от врагов.
А еще Боря возомнил себя новым Маяковским. Побрился, чтобы выглядеть брутальнее. Да вот только с Бориным ростом и талантом к стихосложению до Володи Маяковского не дотянуться. Я ему по-товарищески указал на неточность рифмы. Но Боря и слушать не хочет.
Последние дни как утешение вспоминается эпилог “Войны и мира”. Прошли грозные годы, все вернулось на круги своя, жизнь восторжествовала. Правда, герои уже не те, что прежде… Ростовы и Безуховы растят ребят, решают бытовые проблемы, и только в памяти остались потери, предательства, смерть, разоренье…
И мы всё переживем. Должны пережить.
Библиотека. Тихо и спокойно. Холод не дает предаваться мечтаниям. Устала голова, а быть может, отсутствие силы воли.
Вечером раздался стук в дверь. Я не сразу его услышала, за окном кружила метель. На пороге стояли Филипп с сыном.
– Здравствуй, Клара.
Я предложила им раздеться, пройти, но Филипп не стал снимать тулуп. Он переминался с ноги на ногу, пытался что-то сказать. Так и не подобрав нужных слов, подтолкнул сына, тот шагнул мне навстречу и спросил:
– Могу я остаться?
Я посмотрела на Филиппа.
– Конечно, Давид, проходи.
– На нэсколько дней, – пояснил Филипп. – Нам вэлели взять продукты на дэсять дней. Я скоро вернусь. Заберу сына.
Кажется, он и сам в это не верил.
Заплакала Каролина. Давид подошел к малышке, взял ее крохотную ручку и стал петь песню. Я не узнала мелодию. Должно быть, эту песню пела Давиду мама.
– Я нэ могу оставить сына с сумасшедшей старухой. Норма нэ в сэбе. Сказал Давиду. Мальчик расплакался.
Я прекрасно понимала Давида. С Нормой даже взрослый заплачет. Я не стала рассказывать Филиппу, что в деревне ходили слухи, якобы Норма заманивает бродячих собак к себе во двор, а дома у нее стоит запах собачьих костей. Старуха жила на краю деревни, ее редко видели на рынке или общем собрании. Удивительно, что о ней вообще вспомнили. Так бы и сидела в своей избушке.
– Да, от Нормы лучше держаться подальше.
– Он сказал, что хочэт быть рядом с сэстрой.
Филипп протянул мне сверток.
– Возьмитэ. Он ест нэмного.
Сверток был совсем легкий. Несколько кусков хлеба.
Филипп подозвал сына, крепко обнял. Мальчик всхлипнул.
– Будь мужчиной. Ни к чэму слезы.
Он попрощался со мной и вышел.
Дорогая Клара…
Я уверен, что ты жива.
Снилось мне, что мы стоим напротив, кричим, но друг друга не слышим.
Сидим с Борей в библиотеке. Я готовлюсь к семинару, Боря пишет письмо возлюбленной. Худею и зубрю. Зубрю и худею. И так без конца. Еще ни разу мной не было замечено, чтобы Боря пролистал конспекты или заглянул в учебник. “У меня, – говорит, – все здесь”. И показывает на голову.
Знаю я, что у него там. Я так не могу. Я если пойду в кино, ничего не выучив, меня совесть замучает. Как преподавателю на семинаре в глаза смотреть? Скажет, Славинскому в университете делать нечего, если два слова связать не может. И все сразу поймут, что я чужое место занял. Стыдоба.
Спасибо Ване. Нам выдали денежный аттестат. Пятьсот рублей в месяц. Ваня у нас младший лейтенант, офицер!
От него долго не было вестей, в декабре пришло письмо, и первый вопрос – на что живем, остались ли деньги. Я честно признался, что живем скромно, что на лице моем все отчетливее видны скулы, черты стали тоньше, и весь я приобретаю все более интеллигентный вид. Ваня обещал помочь. И сдержал слово. Говорит, в армии кормят, поят, одевают, деньги тратить не на что. Ай да Ваня!
Мы пытаемся выжить.
Вчера Шталь принес нам мешок шерсти. Договорился с казахом разделить мешок пополам. Половину должен вернуть готовым продуктом.
– Как, спрашиваю, договорились? Они же только на казахском понимают.
– Когда человеку есть выгода, он по-всякому понимает.
Мама вытягивает из пучка рыхлой шерсти небольшой кусочек и закручивает его конец. И меня учит.
Так, глядишь, и прокормит нас ее умение.
Каково сейчас маме? Всю жизнь она была не просто портнихой. Она была модисткой! Раскраивала ткани, придумывала фасоны. Не ремесло, творчество!
Скучаю по дому, по довоенной жизни.
Холод чудовищный. Ветер завывает, а утром, только я за порог, набрасывается, царапает когтями лицо. Пытаюсь укрыться за воротом, не вижу, куда иду. Душа от холода скукожилась. Вернулся после лекций домой, налил пустой чай, пытаюсь отогреться.
Что же ты все не пишешь, Клара?
Помнишь, как ты попала снежком мне за шиворот? Он медленно таял, а я безуспешно пытался вытряхнуть. Такое гадкое чувство – будто рыбина скользит под кофтой.
Коля прислал письмо с фронта. Они с ФЭДом в самой гуще событий. Пишет, что наконец-то нашел себе место. Жизнь в моменте, на пределе возможностей, опасность на каждом шагу. На войне нет места инфантильности, пошлости и душевной слабости.
У Каролины такой взгляд, словно она все понимает, только сказать не может. Смотрит внимательно, не будит по ночам криком, спокойно ждет, когда ее покормят. Мама говорит, что впервые видит такого младенца. Сколько ни кормила нас с Гертрудой, нам всегда было мало.
Только мужчины уехали, Булычев стал захаживать в гости к переселенкам.
Ирма Фогель рассказала, что в пятницу вечером он зашел к ним, потребовал чаю. Выпив несколько кружек, без стеснения, прямо при Ирме, ущипнул четырнадцатилетнюю Эмму и сказал: “Хорошенькая”. Ирма возмутилась, за что получила пощечину. На следующий день Ирма пришла жаловаться Шталю. Тот нахмурился. На собрании советовал смотреть за дочерьми, а молодым девушкам не ходить поодиночке.
Писем от Вити нет.
Завели свои абсурдные порядки. Вместо приветствия произносим четко и громко: “Капитал”. Это Боря придумал, а я зачем-то подхватил.
Вечером девушки устраивают концерт самодеятельности. На дверях университета объявление – всем желающим собраться в коридоре общежития в семь вечера. Обещал быть, но по пути домой передумал.
Разве могу я веселиться, не зная, где Клара?
Эти дни когда-нибудь станут историей. Их надо просто переживать. Надо подчиниться неизвестности, стать героями своего времени и научиться ждать.
Клара – Виктору11 февраля 1942
Дорогой Витя!
Пишу тебе очередное письмо.
Буду писать тебе, пока не придет ответ.
Как ты, родной мой? Как учеба? Как мама с папой? Как Семен с Ваней? Приходят ли письма с фронта? Рассказывай мне все-все. Особенно про университет.
У тебя началась новая интересная жизнь. А я? Что я… Я жива, Витя. Остальное не важно.
Поселили нас в казахском ауле в колхозе “Знамя Ленина”. Да об этом ты, вероятно, знаешь. Я столько писем отправила. Только я от тебя ни строчки не получила.
Соскучилась по тебе, Витя. Отгоняю мысли, что с тобой могло что-то случиться. Мы справимся. Разве мы можем не справиться? И будем любить друг друга еще сильнее. И никогда-никогда не расстанемся. Ты только пиши, дорогой мой. Пиши.
С любовью, Клара
Сегодня приснилось, что лежим мы с Кларой в маленькой темной норе. Земля сырая, рыхлая.
Клара спит, мерно дышит.
Я обнимаю ее тонкое тело, дышу, пытаюсь согреть теплом.
Клара произносит сквозь сон:
– Не трать тепло понапрасну, Витенька. Зимы здесь долгие.
Проснулся оттого, что меня трясло.
Окно отчего-то оказалось открыто.
Странный сон. Есть во мне странная вера, что близкие люди связаны друг с другом на расстоянии. Я верю, что Клара жива. Но отчего молчит?