Как он слышал ее, когда она…
От этой мысли меня тошнит.
– Хочешь поговорить об этом? – спрашиваю я и чувствую угрызения совести. Я ненавижу притворяться, будто понятия не имею, о чем он говорит. Чувствую себя самозванкой, копающейся в «чужом» мире и собирающей банки с секретами, которых я не заслуживаю.
– Ни капельки, – говорит он, ничуть не смущаясь.
Надо будет спросить у него, как ему это удается.
Говорить «нет» так легко.
Так уверенно.
– А что насчет тебя? Почему ты пришла? – он переводит стрелки на меня. – Я думал, что такие мероприятия не твое.
– Так и есть, но Дие нужно было с кем-то пойти. Знаешь, раз уж у нее нет парня.
Ксавье усмехается.
– Поверь мне, это ненадолго.
– Что ты имеешь в виду?
– Я видел, как Финн затащил ее в кладовку.
И тут меня осеняет. Так вот куда она исчезла. Это также объясняет, почему она не ответила на миллион моих сообщения.
– Как думаешь, чем они занимаются? – Я понимаю, насколько глупо звучит этот вопрос, едва он срывается с моих губ.
– Наверное, просто разговаривают, – отвечает Ксавье.
Мы переглядываемся.
И оба начинаем смеяться.
– Точно, – я усмехаюсь.
Мое лучшее предположение – сейчас у них скандальный секс в шкафу, пока мы болтаем. Может, Финн наконец-то смог убедить ее, что не изменял? Она не могла игнорировать мои сообщения. Если только она не была… занята.
Наш смех стихает одновременно, и мы встречаемся взглядами, одинаково запыхавшиеся и измученные. Сейчас без пятнадцати три утра.
Он не отводит взгляд.
Я тоже.
– По крайней мере, хоть кому-то сейчас весело, – хихикаю я.
– Эй, – он ударяется своим коленом о мое, и я дрожу, как неопытная девственница, которую никогда в жизни не трогал мужчина. – Я не… не веселюсь.
Не красней.
Не красней.
– Ты краснеешь? – спрашивает он.
Черт возьми.
– Нет, – говорю я немного более воинственно, чем собиралась. – И ты не должен притворяться, будто тебе на самом деле весело. Я не дура.
– Притворяться и не нужно, – уверяет он меня.
– Оу. Комплименты из жалости. Мои любимые.
Он смеется.
– Это правда. Ты не худшая компания из всех, что у меня были, Харпер. Может быть, самая строгая, но не худшая.
– Спасибо… – я слегка улыбаюсь. – Наверное?
Мы снова молчим несколько минут, и я вижу, прокручивая ленту новостей в социальных сетях, что он то и дело проверяет экран своего телефона.
Он определенно ждет сообщения.
Но от кого?
Бри?
Лейси?
Или это могла быть…
Лав?
– Должна предупредить: если ты проверишь свой телефон еще раз, он может сломаться, – поддразниваю я его, и он одаривает меня очаровательной виноватой улыбкой. Я говорю о той, которая может расплавить сталь и вылечить разбитое сердце.
– Так очевидно, да?
– Немного.
Его ухмылка превращается в полноценную улыбку.
– Попался.
– Кто эта девушка?
– Просто друг.
Друг. Я не тупая. Мне прекрасно известно, что означает слово «друг» в лексиконе спортсмена.
– Дай угадаю – Бри? – я пытаюсь скрыть разочарование в своем голосе таким неестественным хихиканьем, что у меня по коже бегут мурашки. – Вы двое снова вместе?
– Нет, конечно, – он морщится.
Я не могу стереть улыбку со своего лица.
Ви, серьезно, ты как открытая книга.
– Тогда кто? Я ее знаю?
Он фыркает.
– Немного иронично говорить о девушках с тобой, тебе не кажется?
Я не уверена, то ли это просто мой лишенный сна мозг постепенно отключается, то ли я что-то упускаю, но, кажется, я не могу расшифровать намеки, сквозящие в его словах.
– В смысле иронично?
– Да ладно, Ви, – он выгибает бровь, бросая на меня недоверчивый взгляд. – Ты знаешь.
– Знаю что? – переспрашиваю я.
– Ты собираешься заставить меня сказать это? Правда? Не круто, Харпер, – он откидывает голову назад, на его губах появляется сексуальная ленивая ухмылка, и одного этого вида достаточно, чтобы растопить мои внутренности.
– Я слишком устала для этого дерьма. Просто скажи мне уже.
– Ты мне нравилась, Ви.
Я перестаю дышать.
– В детстве я был влюблен в тебя по уши.
Я ожидала всего.
Всего, кроме этого.
– Очень смешно, – я позволила шутке проскочить мимо ушей.
– Я не шучу, – он смотрит мне прямо в глаза.
Черт возьми… он серьезно.
– В смысле? – кричу я.
– Я сказал то, что сказал.
– Но ты был таким злым!
Я ломаю голову, выискивая хоть одно воспоминание, хоть один момент, когда Ксавье казался, пусть и отдаленно, заинтересованным во мне. Ну, он действительно поцеловал меня в тот день в парке, но я всегда думала, что это была лишь отчаянная попытка удержать меня, чтобы я не сдала его.
– И ты удивляешься почему? Я был маленьким дерьмом для всех.
– Да, но со мной ты был еще большим дерьмом!
Он поднимает руки вверх, сдаваясь.
– В свою защиту скажу, что я понятия не имел, как вести себя с девушками, а единственное, что тогда говорили друг другу мои родители, – это всякие обидные вещи. Наверное, я думал… что это так и работает или типа того.
Вот оно.
Корень токсичного менталитета «вы жестоки к людям, которые вам нравятся».
Дети должны где-то этому научиться.
– Я думал, ты знаешь, – он выглядит искренне потрясенным.
– Ты прав. Прости. Мне следовало догадаться, что ты бросаешь моих кукол в барбекю в знак привязанности.
– Извинения приняты, – он едва может произнести это короткое предложение без улыбки. Более чем очевидно, что он просто пытается вывести меня из себя.
И это работает.
– Да пошел ты, мне нравились эти куклы! – я бью его по плечу, и он смеется. Мы оба смеемся. Немного громче, чем допустимо, ведь мы заперты в школьной химической лаборатории в три часа ночи. Следующие десять минут мы обсуждаем безумные, граничащие с жестокостью выходки, через которые Финн и Ксавье заставили меня пройти тем летом.
– Это было хорошее лето, признай, – предается воспоминаниям он.
– Говори за себя, злыдень.
Его улыбка ничуть не дрогнула.
Наступает тишина. Но это хорошая тишина. Такая, когда у тебя болит живот от слишком громкого смеха и тебе нужно немного передохнуть.
– Это все были твои идеи? Те розыгрыши?
– Ага, – бесстыдно говорит он.
– Значит, Финн не придумал ни одной?
– Нет, но он был более чем счастлив присоединиться.
– Боже, я ненавижу тебя, – говорю я между смешками.
Он медлит, подозрительно разглядывая меня.
– Могу я задать тебе вопрос?
Я киваю.
– Почему девушки говорят дерьмо, которого не имеют в виду?
– Почему ты так уверен, что мы не имеем этого в виду? – возражаю я.
– Бри все время твердила, что ненавидит меня, хотя это явно не так. Это то, что вы, девочки, делаете. Говорите «я ненавижу тебя» парням, к которым это не относится.
Черт возьми, дамы. Кто, мать вашу, посвятил его в наш секрет?
У нас был уговор.
– И что? – усмехаюсь я. – Я ненавижу тебя значит я люблю тебя, так, что ли?
– Именно так, да.
– Получается, согласно твоей теории, я только что сказала, что люблю тебя?
– Верно, – он кивает. – Видишь ли, с этого момента, когда бы ты ни сказала «я ненавижу тебя», это будет означать обратное. Не я устанавливаю правила, – заявляет он, ухмыляясь, как наглый мерзавец, которым он, собственно, и является, а я краснею, упираясь лбом в ледяную стену класса.
– Ты смешной, знаешь? – шепчу я, мои глаза слипаются под тяжестью век.
– Спасибо, я стараюсь.
Мы молча смотрим друг на друга.
Я разглядываю его черты лица.
Острая, как лезвие, челюсть, мощные скулы. А эти светло-каштановые волосы… Боже милостивый, даже не начинайте про его прическу. Парень мог бы выглядеть стильно и неряшливо даже во сне. Напряжение в воздухе возрастает быстрее, чем положено по закону, и я ищу спасения от аквамариново-голубых глаз, сверлящих мою душу.
Здесь слишком тихо.
Слишком интимно.
Будь мы в кино, один из нас полез бы целоваться. И в идеальном мире это был бы он. Но в этом? Я разрываю зрительный контакт, надеясь преодолеть магнитное притяжение, из-за которого мне хочется быть ближе к нему. Мое стремление убежать от своих чувств приводит к тому, что я замечаю кусок дурацкой бечевки, запутавшийся в его волосах.
Я улыбаюсь.
– В тебя, случайно, не бросали серпантин сегодня вечером?
– Возможно, у нас была битва за баллончики в раздевалке. А что? – его голос хриплый, сонный. Он и так еле держится на ногах, да и у меня дела ненамного лучше.
– Он у тебя в волосах, – я издаю тихий смешок. – Подожди.
Я наклоняюсь, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы снять крошечную глупую нитку с его макушки и помахать ею перед его глазами, чтобы показать. Проблема только в том, что… он смотрит не на нитку.
А на меня.
Только на меня.
Он пристально вглядывается в мое лицо.
Попытки понять, о чем думает этот парень, похожи на перевод давно забытого языка. Мне следует отодвинуться, отойти на приличное расстояние, пока я не опозорилась, но я не могу пошевелиться. Ком застрял в горле, губы настолько сухие, что я инстинктивно облизываю их кончиком языка.
Глаза Ксавье следят за этим движением.
Тяжело.
Святые. Гребаные. Сырные шарики.
Затем он наклоняется вперед.
И мое сердце так сильно бьется о грудную клетку, что я задаюсь вопросом, не собирается ли оно проделать дыру в моей груди – просто чтобы доказать, что способно на это. Это ерунда. Жест такой незначительный, вряд ли это называется «сделать шаг». Ксавье просто наклоняет голову ко мне на несколько дюймов. Едва заметно, но достаточно, чтобы заставить меня сомневаться, не сумасшедшая ли я.
Но движение, которое он делает дальше…
То, о котором я не могу перестать думать.