Я вздрагиваю от последней части.
– Подожди, – напрягаюсь я. – Жестокими? Ч-что ты имеешь в виду? – я сжимаю руль так сильно, что у меня начинают болеть суставы. Если Логан хоть пальцем ее тронул, я сломаю его шею, как ветку.
Она притворяется глухой.
– Эш, Логан тебя трогал? – настаиваю я.
В ответ она прислоняется к подголовнику и смотрит в окно.
Я уже собралась продолжить расспросы, как вдруг она решает, что ей есть что сказать.
– Ты такая лицемерка, Ви. Говоришь мне не спать с каким-то случайным парнем, а сама буквально прыгнула в постель к моему бывшему!
Чувство вины сдавливает мне горло.
– Я как раз собирался поговорить с тобой об этом.
– Хорошо, тогда говори. Как член Логана? Хорош? Что он чувствовал? Ты кончила? Он заставил тебя почувствовать себя особенной?
Ее жестокие вопросы стали для меня последней каплей.
Я так резко торможу, что Эшли вскрикивает. Съезжая на обочину, я изо всех сил борюсь со слезами. Я много лет молчала о том, как они с мамой обращаются со мной, но я не вынесу этого ни секунды больше.
– Так вот что ты думаешь? Что мне было хорошо? – кричу я. – Что меня не стошнило в ванной, как только все закончилось? Что я не ненавидела каждую секунду этого? – Соленые слезы наполняют мне рот. – Я переспала с ним, потому что мне было грустно, Эш. Я чувствовала себя несчастной. И одинокой. Вы с мамой уехали на несколько дней в отпуск без меня. Потом появился Логан с коробкой вещей, которые ты оставила у него дома, и он вел себя мило. Он заметил мои страдания и притворился, что ему не все равно. Он выслушал меня, и впервые после смерти отца я почувствовала, что я что-то значу. Поэтому, когда он поцеловал меня, я позволила ему это. И нет, мне не было хорошо. Он был невнимателен и жесток во время… – я не могу закончить предложение. – И нет, я не чувствовала себя особенной. Я чувствовала себя как мусор, Эшли. Но ты ведь не знаешь, каково это? Конечно нет. Люди слушают тебя с самого рождения, – выплевываю я.
Утопая в слезах и соплях, я даю себе минуту, чтобы унять свой гнев, прежде чем встретиться с ней взглядом. Ее рот приоткрыт, шок отразился на лице.
– Я совершила ошибку, Эш. И я проведу остаток своей жизни, сожалея об этом, – всхлипываю я. – Но ни секунды не думай, что мне было хорошо.
В машине воцаряется тишина.
В этот момент в глазах моей сестры начинают появляться слезы.
– Я… я понятия не имела, – хрипит Эшли.
Я молчу, вытирая щеки.
– Мы всегда думали, что ты не захочешь поехать. Наши поездки были связаны с музыкой, деловыми встречами и… Боже, Ви, как давно ты чувствуешь это?
Разбиваясь на тысячу кусочков, я шепчу:
– Всего-то с тех пор, как я родилась.
Эш прикусывает нижнюю губу, роняя слезу.
– И я не пытаюсь оправдаться за то, что я сделала, Эш. Я знаю, что это непростительно, но я просто не выношу, что ты думаешь, будто я сделала это ради забавы или… потому что я пыталась украсть твоего парня. Дело было не в нем. Я лишь нуждалась, чтобы кто-то выбрал меня. Хотя бы раз, – я звучу жалко. Как обделенная вниманием маленькая девочка, которая все еще ждет, что ее папочка появится и все уладит.
Скажет ей, что она тоже важна.
Но папа не вернется домой в ближайшее время.
Пора смириться с этим.
– Господи, я такая эгоцентричная, – морщится Эшли.
– Это не так, – не соглашаюсь я.
Она приподнимает бровь.
– Ладно, немного да, но ты изо всех сил стараешься не быть такой.
Легкий смешок срывается с ее губ.
– Как ты можешь не сосредоточиваться на этом дерьме? Мама ставит тебя в центр внимания с тех пор, как ты начала говорить.
Эшли глубоко вздыхает:
– Все равно. Ты моя сестра, и я сделала тебе больно, прости.
Я сошла с ума или она только что…
Она извиняется передо мной?
После того, что я сделала?
Я плачу в два раза сильнее, когда она раскаивается.
– Нет, это мне жаль. Боже, мне очень, очень жаль, Эш, – бормочу я сквозь рыдания.
– Иди сюда.
Она протягивает ко мне руки, и я отстегиваю ремень безопасности, чтобы обнять ее. Прежде чем отстраниться, я сжимаю ее немного сильнее, и она вздрагивает, стон боли срывается с ее губ.
– Черт, я сделала тебе больно? – беспокоюсь я, откидываясь на водительское сиденье. Должно быть, я чертовски люблю обниматься.
– Нет, я… это не ты, – откашливается Эшли.
Я сразу все понимаю.
– Я так и знала. Он действительно сделал тебе больно.
Она не подтверждает мои подозрения, но то, как она ерзает в своем кресле, чтобы облегчить боль, говорит мне обо всем, что нужно знать.
– Так вот почему вы расстались? – предполагаю я.
Ее взгляд прикован к приборной панели, и она слабо кивает.
– Что случилось? – говорю я сквозь стиснутые зубы, пылая от ярости.
Эшли вздыхает.
– Он взял мой телефон и проверил директ, пока я была в ванной. Он увидел, что я разговариваю с каким-то парнем о музыке, и вышел из себя. Назвал меня изменяющей шлюхой. Тогда я поняла, что он зашел слишком далеко, и мне пришлось порвать с ним. Я сказала ему, что все кончено, и он… – она вздрагивает, заново переживая нападение. – Он толкнул меня в книжный шкаф в моей комнате. Я упала на пол. Потом он поднял меня за волосы и сказал, что вы переспали. Не знаю, что бы случилось, если бы в следующую минуту там не появился Роб.
Я с трудом могу мыслить здраво, каждый мускул в моем теле напрягается в предвкушении драки.
– У меня все еще немного болит спина, но уже лучше, – она пытается меня успокоить.
– Эш, ты должна сообщить о нем в полицию.
– Роб сказал, не стоит, – она теребит пальцы.
– К черту Роба! Твой менеджер ни черта не понимает. Логан причинил тебе боль. Ты не можешь спустить ему это с рук.
– Нет, он прав, Ви. Я только начинаю работать в этой индустрии. Мне сейчас не нужно полицейское расследование. Я просто хочу двигаться дальше, никогда больше не видеть этого ублюдка и сосредоточиться на своей карьере.
Я не согласна.
Больше всего на свете я бы хотела вывалять репутацию Логана в грязи и выставить его лживым, жестоким подонком, которым он и является, но, в конце концов, все зависит от нее.
Эшли на мгновение замолкает, будто повторяет только что сказанные слова, и смеется.
– Если это вообще можно назвать моей карьерой.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Я не знаю… Просто… Мама так сильно давит на меня в последнее время, что я задаюсь вопросом, стремилась бы я вообще к будущему в музыкальной сфере, если бы не она. Больше всего на свете я люблю петь, но я также хотела бы жить своей жизнью, понимаешь? Подальше от опрятных кретинов из академии и невыносимого давления.
Не в силах подобрать слов, чтобы ей стало легче, я вырываю страницу из ее учебника и раскрываю руки для объятий. Эшли с радостью прижимается ко мне, для удобства положив голову мне на плечо.
– Боже, в такие моменты мне хочется, чтобы папа был здесь. Он бы никогда не позволил мне встречаться с чертовым Логаном, – признается Эшли. – И он мог бы время от времени напоминать маме, чтобы она давала мне дышать.
Мое сердце замирает на мгновение.
Это первый раз за много лет, когда Эшли говорит об отце. По крайней мере, со мной.
– Если бы все было так, он бы переехал Логана на своей гоночной машине и обставил это как несчастный случай, – замечаю я, и мы смеемся.
– Мне его так не хватает, – признается она.
– Правда? – я не могу побороть любопытство. – Не пойми меня неправильно, просто… ты никогда не говоришь о нем. Ни в годовщину его смерти, ни в день рождения. Мне казалось, что ты его не помнишь.
Не переставая обнимать меня, она отвечает:
– Раньше… я говорила о нем. Когда мы еще были детьми. Но мама так странно реагировала, если я упоминала его. Она смотрела на меня, будто я…
– Четвероногий монстр? – заканчиваю я.
Она хихикает.
– Что-то вроде того.
Я вырываюсь из объятий.
– Тем не менее я все еще хожу к нему. Я навещаю его могилу каждый месяц, когда мама думает, что я ужинаю с Робом.
– Правда? – у меня снова наворачиваются слезы.
Она кивает.
– Я тоже, – признаюсь я.
– Ты серьезно? – смеется она. – Хочешь сказать, что мы обе ходили к нему на это жуткое кладбище в одиночку, когда все это время могли делать это вместе?
Я смеюсь над тем, как нелепо это звучит, когда произносится вслух.
– Похоже на то.
– Господи, Ви. Почему мы никогда так не разговаривали? – она выдыхает и берет меня за руку.
– Ты имеешь в виду тогда, когда ты не на какой-нибудь фотосессии? Или на раннем уроке? Или не целуешься с баскетболистами в ванной? Понятия не имею почему, – поддразниваю я, и сестра усмехается.
– Давай пообещаем, что больше никогда не будем отдаляться друг от друга, хорошо? – Она протягивает мне мизинец, потому что все знают, что обещание недействительно, если оно не включает клятву на мизинчиках.
Радость переполняет меня, я киваю и переплетаю свой мизинец с ее.
– Хорошо.
– Где вас черти носили? – кричит мама, когда мы вваливаемся в дом двадцать минут спустя. Мы увлеклись разговором о папе и маминой избирательной амнезии. Она сидит у кухонного острова в темноте, ее суровые черты омрачены беспокойством и недосыпом.
Я почти не вижу ее, поскольку единственным источником света в комнате служит кухонная вытяжка. Мама спрыгивает с вращающегося табурета прежде, чем я успеваю моргнуть, и направляется к нам. На ней черная атласная ночная рубашка, ее короткие волосы выглядят менее аккуратно, чем обычно.
– Гуляли, – говорит Эшли, не задумываясь о своем выживании.
Смело.
Глупо, но смело.
– Что, черт возьми, ты ей сказала? – мама поворачивается ко мне. – Как ты убедила свою сестру солгать и пойти на эту преступную вечеринку?
– Она ничего не заставляла меня делать, мам, – перебивает Эшли. – Я сама пошла.
Взгляд мамы мечется между Эшли и мной, будто она ждет, что кто-то из нас скажет