провалом.
У меня раскалывается голова, я боюсь, что меня может в любой момент стошнить, и на мне нет ничего, кроме баскетбольных шорт и футболки, но я все равно ковыляю к лестнице.
Он слишком милый сейчас.
Слишком… Зак.
Почему он не может быть злым?
Почему он не может быть тем козлом, который любил меня, пока не «вышел из игры»?
Так было бы гораздо легче его ненавидеть.
К несчастью для меня, родители Ксавье проявили фантазию и выбрали винтовую лестницу – другими словами, я наверняка что-нибудь сломаю, – но это меня не останавливает.
– Ради всего святого, Ви, ты едва можешь ходить, – рычит Ксав, когда я, пошатываясь, беззаботно спускаюсь по лестнице. Через несколько секунд он оказывается рядом со мной, хватает меня за талию и помогает спуститься на первый этаж, шаг за шагом. Я дрожу от его прикосновения, от того, что его голый торс касается моей спины, но я виню во всем тошноту.
– Мне не нужна была твоя помощь, – ворчу я, спустившись вниз.
В следующую секунду я чуть не спотыкаюсь о собственные ноги.
Да пошла ты, Вселенная.
Ксавье усмехается.
– Я вижу.
– Могу я забрать свое платье?
– Кухня здесь, – он полностью игнорирует меня, указывая подбородком на ближайшую комнату. – Что думаешь насчет яичницы?
Я потрясенно наблюдаю, как он идет на кухню.
Притворяясь, что он не разрушил меня… не разрушил нас.
Что-то подсказывает мне, что я могла бы спорить с ним часами, но его упрямая задница все равно не позволит мне уйти, пока он не добьется своего. Мне требуется минута, чтобы признать поражение. Это всего лишь один прием пищи. Один прием пищи, и он отвезет меня домой. Один прием пищи, и я снова стану его ненавидеть. Это не конец света…
Верно?
Один неловкий, молчаливый завтрак и столь необходимый душ спустя я выхожу из ванной с мокрыми волосами и ясной головой. Как бы мне ни хотелось это признавать, но Ксавье был прав. Возвращаться домой к маме, когда я выгляжу как бродяга, было бы глупо. С таким же успехом я могла бы умолять ее отказаться от меня, пока нахожусь в таком состоянии.
Потребовалось, наверное, более пяти стаканов воды и две тарелки яичницы, чтобы я смогла снова почувствовать себя человеком. Пригодились и сильнодействующие обезболивающие. Хорошо, что Ксавье был очень любезен и одолжил мне запасную зубную щетку. Я больше ни минуты не могла выносить привкус дешевого пива и текилы.
Ксавье выглядел так, будто несколько раз за завтрак хотел что-то сказать, но так и не сделал этого. Казалось, он борется с самим собой. Обсуждает вопрос жизни и смерти.
Он сдерживается.
Что-то скрывает.
Я просто не знаю что.
Одернув подол футболки Ксавье и натянув выше талии мешковатые спортивные штаны, которые он одолжил мне, я встречаю его в гостиной. При виде меня он встает с дивана и убирает телефон в задний карман. Он все еще без рубашки. И я все еще не могу перестать пялиться на его шрам. Я решаю подойти к нему, пока он не заметил мой пристальный взгляд.
– Ладно, мам, я поела и приняла душ. Могу я теперь забрать свое платье?
Он не смеется.
И не улыбается.
Вместо этого он морщится, потирая затылок.
– Сомневаюсь, что тебе пригодится то, что от него осталось.
Я отшатываюсь.
– Что это значит? – спрашиваю я.
Ксавье смотрит на меня с сожалением.
– Логан вроде как…
Он не вдается в подробности, но я знаю, к чему он клонит.
Логан разорвал его на части, да?
– О, – прохрипела я. – Получается… когда ты нашел меня, я была…
– Я укрыл тебя своей курткой. Никто ни хрена не видел.
Мой желудок сжимается.
Итак, я была не только в отключке, но и полуголой, чтобы весь мир мог это увидеть. Есть еще хорошие новости для меня, Эмери?
– Спасибо… Еще раз, – бормочу я.
– Что я говорил о благодарности? – отчитывает меня Ксавье, но улыбается. Я киваю, проглатывая ухмылку. – Дай мне надеть рубашку. Потом я отвезу тебя домой, – говорит он и поднимается по лестнице к своей спальне, перепрыгивая через две ступеньки зараз.
Пока его нет, я брожу по гостиной. Подумать только, директор Эмери и мой невыносимый учитель физкультуры живут здесь. Над L-образным диваном висит большая фотография. Директор Эмери обнимает сына за плечи и целует его в щеку. Маленький Ксавье широко улыбается.
Я замечаю, что на нем нет его серебряной цепочки.
Это первый раз, когда я вижу его без нее.
– Разглядываешь мои семейные фотографии, Харпер? – дыхание Ксавье щекочет мою щеку, и я подпрыгиваю.
Когда, черт возьми, он вошел?
– Что? Нет, я просто… – бормочу я, увеличивая расстояние между нами. Мне невыносимо находиться так близко к нему. – Ладно, разглядывала.
Он смеется.
– Не могу винить тебя. Я бы сделал то же самое.
– Кажется, вы были близки, – отмечаю я, и взгляд Ксавье устремляется к фотографии в рамке на стене.
– Так и было, – в его голосе слышится боль.
– Я едва узнала тебя без цепочки, которую ты всегда носишь на шее, – признаюсь я.
– Мне тогда было семь. Мама Финна еще не сделала ее.
– О… она занималась украшениями? – интересуюсь я.
– Ага. Сделала нам с Финном одинаковые цепочки, когда нам было по восемь.
Это было десять лет назад.
– Десять лет, да? Должно быть, она тебе очень нравится.
– Я не могу заставить себя снять ее после того, как она… после несчастного случая, – поправляет он.
Я вспоминаю о трагической смерти Норы Ричардс, и мне становится стыдно за то, что я задела незаживающую рану.
– В любом случае, ты готова? – Ксав размахивает ключами от своего грузовика.
– Еще бы, – киваю я.
Ксав жестом показывает мне идти первой, что я и делаю не задумываясь. Я уже на полпути ко входной двери, когда мое сердце бьет по тормозам. Я останавливаюсь как вкопанная, сводящий с ума голос в моей голове призывает меня попробовать еще раз.
Один последний раз.
С самого утра это не дает мне покоя. То, как он что-то говорит, а потом делает обратное. Его загадочное признание в книге, странная драка с Акселем на следующий день после того, как тот издевался надо мной в кафетерии. И даже не начинайте говорить о его геройстве прошлой ночью и о том, каким милым он был сегодня утром.
Это кажется неправильным. Я могу выставить себя дурой, а он может рассмеяться мне в лицо, но я должна попытаться. Я чувствую, как пульс бьется у меня в горле, и направляюсь прямиком к нему. Я останавливаюсь слишком близко, но он не отступает и не говорит мне держаться подальше.
Вместо этого… он придвигается ближе.
Не думаю, что он хотел это сделать. На самом деле он скорее всего и не осознает, что делает, но его реакция воспламеняет мое сердце. Я обхватываю его лицо обеими руками, вытягиваю шею, чтобы наши глаза встретились, и глубоко погружаюсь в его взгляд цвета Карибского моря в поисках ответа.
Слабого места.
Любого признака того мальчика, в которого я влюбилась.
– Что ты делаешь? – прямо говорит он.
– Проверяю теорию, – шепчу я.
Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Я придвигаюсь ближе, прижимаясь к нему бедрами и обвивая руками его шею. Теперь наши тела – одно целое, но этого недостаточно. Полная решимости увидеть, как он сломается, я приподнимаюсь на цыпочки и устремляюсь к его губам.
Только я не целую его.
Пока нет.
Я просто останавливаюсь возле его рта, намекая на поцелуй и молясь, чтобы он заглотил наживку.
Его кадык дергается.
Я улыбаюсь.
Засчитано.
– Послушай, Ви… – предупреждает он. – То, что произошло прошлой ночью, ни хрена не меняет. Я все еще не хочу тебя.
Его ложь не смогла пробить мою броню. Я не чувствую ожога или укола от его отказа. Но что я действительно чувствую… его член, упирающийся мне в живот.
– Правда? – шепчу я в миллиметре от его губ, мои пальцы медленно ползут вверх по его торсу. Я прижимаю ладонь к его груди, отказываясь разрывать зрительный контакт.
Я чувствую, как его сердце бьется под моей рукой.
Грохочет по его грудной клетке, как пулемет.
– Тогда почему твое сердце бьется так быстро? – я разоблачаю его, не отрывая ладони от груди. Он молчит, но я ловлю его взгляд, устремленный на мои губы.
– Ты путаешь свои мечты с реальностью, Харпер, – он сжимает челюсть. Я почти сдаюсь, но какая-то сила внутри меня заставляет продолжать бороться.
Еще немного.
– Значит… если я поцелую тебя прямо сейчас, ты оттолкнешь меня? – Мои пальцы зарываются в его волосы, и я дразню его, осторожно касаюсь губами его губ, чтобы не довести дело до конца.
Его кадык снова дергается.
– Последний шанс, Зи, – умоляю я, мой голос срывается.
Он прекрасно понимает, что я имею в виду.
Я знаю, что ты все еще там.
Но ты должен вернуться.
Вернись, пока не потерял меня.
В ответ… он ничего не говорит.
Абсолютно ничего.
Для меня это сигнал остановиться и сократить потери.
– Как пожелаешь, – я проглатываю свою гордость.
Я начинаю отстраняться, убирая руки с его шеи.
Но он не дает мне этого сделать.
Я задыхаюсь, когда Ксав рывком притягивает меня обратно к своей груди и почти яростно прижимается губами к моим. Его рот агрессивный, мстительный, но я целую его в ответ, как будто это все, на что я способна. В том, как он поглощает меня, нет ни извинений, ни сдержанности. Только кипящая смесь боли, страсти и негодования.
Он просовывает свой язык мне в рот с диким, раздраженным стоном, который глубоко отдается в моих костях, и я начинаю понимать…
Он злится не на меня.
Он злится на себя.
Мы цепляемся за одежду друг друга, его потребность во мне выпирает между нами. Я разочарована в себе. Разочарована тем, что мне понадобился всего один достойный жест с его стороны, чтобы приползти к нему. Я разочарована тем, что сильно люблю этого засранца, но не могу отказаться от любви.