«Всей этой нелепицей» мама упорно называла войну, будто это и не война, а скандал из-за пудинга. Несмотря на это, мои родители смотрели на вещи вполне современно. Папа согласился с мамой.
– Эмми, ты продолжаешь род великолепных женщин. – Он улыбался, но говорил серьезно.
– Мама, а как там бабушка? – поинтересовался Джек.
Родители переглянулись.
– Совсем спятила, – заключил Джек.
– Рехнулась, – сказала я одновременно с ним.
– Дети, ну перестаньте, – беззлобно сказала мама.
– Банти, а ты что скажешь? – спросил папа. – Давай, не стесняйся.
– Хм. У нее все так же не все дома, доктор Лейк? – осторожничала Банти, неуверенно поглядывая на маму.
Папа захохотал.
– Да, точнее и не скажешь. Да поможет Бог добрым гражданам Эксетера. Уверен, они вздохнут спокойно, только когда война кончится и она вернется домой.
Мама обвела всех взглядом.
– Джек, вы с Банти уберете со стола, а я с Эмми пройдусь до поселка – верну книгу в библиотеку. – Она посмотрела на часы. – В два она закроется.
Банти сосредоточенно принялась за уборку тарелок, так как избегала смотреть мне в глаза. Мы с ней поспорили, что мама захочет поговорить со мной об Эдмунде, и теперь она была должна мне три пенса.
Мама вывела меня из столовой и надела на меня пальто, как будто мне снова было три годика. Вскоре мы с ней под ручку уже шли к библиотеке по заснеженной дороге, но никакой книги у мамы с собой не было.
Она весело болтала, делясь со мной местными новостями, изо всех сил стараясь усыпить мою бдительность. На перекрестке у пруда она спохватилась:
– Забыла книгу.
Затем остановилась посреди дороги, подбоченясь и в целом немного переигрывая.
– Что же, может, просто погуляем немного? – Вопрос был риторическим, и я кивнула, а мама вновь взяла меня под руку. Снег кружился над нами, мы шли по главной улице, и мама прижалась ко мне.
– Давай кое о чем поговорим.
Было жутко холодно, а ведь еще даже не стукнуло два, и казалось, что скоро стемнеет. Хотелось побыстрее с этим покончить.
– Мам, я в порядке. Правда. Пусть Эдмунд делает, что хочет.
Непохоже, что маму это убедило.
– Да, дорогая. Я за тебя рада. А как дела у Банти? Миссис Тэвисток пригласила меня в гости, будет, что ей рассказать.
Миссис Тэвисток – бабушка Банти. Помимо дома в Лондоне, у нее было небольшое поместье, где, как и во время Первой мировой войны, она открыла эвакогоспиталь. Банти обожала свою бабушку, как и я свою, но у нее, в отличие от меня, родных больше не было.
– У Банти все очень хорошо, – я говорила истинную правду.
– Хорошо. А как у нее дела на работе?
– Работа кипит, сплошные государственные тайны.
– Ну конечно. А Уильям? Как у него дела? Как думаешь, они поженятся?
– Надеюсь, что да, – я осторожно обогнула наледь на тротуаре.
– Как им обоим повезло, что его не отправили куда-то далеко! – с чувством произнесла мама. Сыновья всех ее подруг были где-то далеко, за морями.
– Не думаю, что Уильям от этого в восторге, – ответила я. – Его же сначала вообще не хотели брать из-за слуха.
Мама плотнее закуталась в шарф. Мы приближались к «Лису в чаще» на восточной стороне Грин-Стрит.
– Мне кажется, будет здорово, если они поженятся, – продолжала мама. – Миссис Тэвисток будет рада, если ее дочь остепенится. Уильям всегда мне нравился, а тебе?
– Да, он хороший.
– Но у него такая опасная работа…
Я понимала, к чему она клонит.
– Мама, сейчас любая работа опасна.
Остановившись, она взяла меня за руки.
– Дорогая, мы так рады, что у тебя там, в Лондоне, все получается, но пожалуйста, будь осторожна. Уильям же присмотрит за Банти?
– Мам, Банти и сама неплохо справляется.
Она улыбалась, чувствуя, что я заглотила наживку.
– Знаю. Я только не знаю, что будет с миссис Тэвисток, если что-то случится. Или с нами. Не хотелось бы ничего такого. Мы все тебя безумно любим.
Мама вела разговор в нужном ей направлении. О, этот дух Дюнкерка! Быть бы ей француженкой.
Она повела меня дальше, глядя на меня своими голубыми, как у Джека, глазами, пытаясь скрыть волнение, сквозившее в них.
– У нас все будет хорошо, – заверила я. – Но не припутывай сюда Уильяма. Он очень храбрый, и если он хочет спасать людей из горящих зданий, это его дело.
Вышло не очень. Получалось, что он человек безрассудный. Я пошла на попятную:
– Конечно, он очень осторожен.
Не сработало. Мама надула губы, затем задумчиво проговорила:
– Я тебе верю, Эмми. Мы все любим Уильяма. Знаем его с самого детства, и миссис Тэвисток тоже. Знаю, как сильно он хотел попасть на фронт, и как был разочарован отказом. Просто передай ему, чтобы поберег себя. Очень прошу тебя, Эмми.
Я закатила глаза, как девчонка.
– Берегите друг друга. У миссис Тэвисток неважное здоровье. Да и я уже далеко не так молода, как кажется.
Она искоса посмотрела на меня, и мы рассмеялись.
– Сменим-ка тему, – сказала мама, зная, что я ее услышала. – Ты же знаешь, что когда-нибудь встретишь кого-то особенного?
Я ответила заготовленной речью о Старой Деве-Карьеристке, но особого успеха не добилась.
– Какие глупости, – прервала меня мама. – Одно другому не мешает. Когда со всей этой нелепицей будет покончено, ты с Банти и с друзьями будете делать все, что захотите, и всего добьетесь. А иначе зачем вообще воевать с этим сумасшедшим?
Она задрала подбородок так, словно говорила с полицейским, как во времена своей бурной богемной юности.
– Слушай, Эмми, не сдавайся на первом же барьере. Что еще за упадническое настроение?
Я была побеждена.
– А теперь расскажи еще о своей новой работе. Что за письма ты там печатаешь?
Глава 9Уильям и Гарольд
– Думаешь, ты начинаешь нравиться миссис Бёрд?
Банти, как всегда, сеяла зерна оптимизма, запустив коркой хлеба прямо в утку, от которой та отскочила и шлепнулась в озеро. Пухлая птица храбро кинулась к ней, чтобы спасти свой заветный обед.
Дни пролетали на сменах в пожарной части и работе в редакции, где я по-прежнему тайно отвечала на письма.
И одно из них напечатали в журнале без ее ведома.
Каждый раз при воспоминании об этом у меня пересыхало во рту.
Я постоянно старалась быть идеальной помощницей для миссис Бёрд, продолжая отвечать читательницам, чтобы она ни о чем не узнала. Пока все шло без сучка-задоринки, и я почти забыла о том, что это не входило в мои обязанности и вообще-то мне не следует этим заниматься. Миссис Бёрд как никогда была занята своей благотворительностью и часто уезжала домой для решения Проблем, Не Терпящих Отлагательств («Тупая корова рожает в канаве. Ни единого ветеринара на целую милю вокруг. Помрет, наверное. Вернусь утром!»), так что, не считая всеобщих собраний по утрам, когда она инструктировала всех и каждого, а я все это записывала, мы были предоставлены сами себе.
Как-то даже произошел небольшой инцидент: один из рекламодателей не прислал нам заявку вовремя, и в последнюю минуту вместо дезодоранта «Запаха нет» пришлось впихивать бобы фирмы «Байл», что до полусмерти напугало мистера Ньютона из отдела рекламы. Мистер Коллинз, впрочем, был само спокойствие, предупредив всех, что о случившемся распространяться не стоит.
И он был прав – миссис Бёрд ничего не заметила.
Теперь я была абсолютно уверена в том, что она вообще не читает собственный журнал.
Как только я удостоверилась в этом, то подсунула письмо. Запутавшейся к тем, которые отправлялись в печать на этой неделе. Я немного изменила его, чтобы не узнала Кэтлин, и выкинула слово «страстный», чтобы не попасться. Но основная мысль – об опасности быть брошенной – никуда не делась, и я надеялась, что это поможет девушке. Если же моему плану суждено провалиться, скажу, что миссис Бёрд просто забыла, что уже просматривала это письмо. Полная чушь, конечно, но лучше, чем ничего. Я была уверена, что мне за это ничего не будет.
Совершенно уверена.
График у меня и Банти был свободный, и видеться с ней получалось разве что на выходных. Субботним днем, когда солнце не поленилось выглянуть из-за облаков, мы с ней отправились на прогулку в Гайд-Парк. Банти предложила пройтись вокруг озера Серпентин, потом заглянуть в Кенсингтон, который недавно бомбили, потом выпить чаю и наконец пойти в кино. На душе гадко, когда после налетов видишь дома вровень с землей, сгоревшие церкви, простоявшие сотни лет, но было и чувство торжества – многие памятники, статуи, парки и магазины остались нетронутыми, и в городе все равно кипела жизнь. Мы не собирались сдаваться, хоть и гибли под бомбами Люфтваффе, но их пилотам до сих пор не удалось ни подобраться к Биг Бену, ни спалить Сент-Пол, и это дарило нам надежду.
Банти горела желанием скорее отправиться в путь, поэтому из дома мы вышли, не пообедав, и сейчас жевали хлеб, предназначавшийся уткам. Последнюю обгорелую корочку я бросила лебедю, пока мы шли по тропинке вдоль берега.
– Нравлюсь ли я миссис Бёрд? – эхом откликнулась я, дуя в промерзшие перчатки. Пора было рассказать Банти о моих шпионских играх. Я слегка нервничала, но решила, что подведу к этому наш разговор. – Вряд ли. Скорее, она меня терпит. Она ни к кому не привязана, включая читателей.
Ночью шел снег, и вокруг было свежо и опрятно. В парке было много людей, наслаждавшихся этим чудным зимним днем. Я уступила дорогу пожилому джентльмену, везшему внучку на санках, и увидела молоденькую женщину, толкавшую непомерно большую коляску. Она пыталась пересечь лужайку, не упустив из виду своих шумливых сыновей. Едва ли она была старше нас с Банти, но выглядела совершенно измотанной. Один из мальчишек повалил другого в снег, оба заголосили, и началась драка.
– На неделе пришло письмо от молодой мамы, родившей ребенка от нелюбимого мужчины.
Я это только что придумала сама.
– Только никому ни слова, ладно? – я говорила, прямо как Кэтлин.