Это и есть настоящий нацизм. А Гитлер – обманщик и болван.
День, когда мы перестанем любить, перестанем быть людьми, станет нашим последним днем. Не стоит стесняться своих слез. Может быть, вы еще сами не осознали этого, но вы изо всех сил стараетесь не сдаваться. Поговорите обо всем этом с друзьями, поделитесь своими чувствами, и они обязательно поддержат вас. Так и должны поступать настоящие патриоты.
Пора было приступать к заключительной части, но меня терзали сомнения. Какой совет я могла ей дать?
Боюсь, что ответить на вопрос, сможете ли вы полюбить кого-то другого, непросто. Должно пройти время. Не нужно забывать о старой любви, и не стоит сразу пускаться на поиски новой. Если бы все можно было решить одним лишь взмахом волшебной палочки! К сожалению, у меня ее нет. Но я хочу, чтобы вы знали – вы не одиноки. Все читатели, все сотрудники нашего журнала – ваши друзья, и мы обязательно вам поможем.
«Женский День» считает, что ваша смелость и честность – достойные образцы для подражания. Знайте – мы вами гордимся.
Я прекратила печатать. Обычно я подписывалась «Ваша Генриетта Бёрд», но обратного адреса не было.
Нажав на рычаг освободителя, я вынула лист из машинки, бросив его на стол рядом с пимьмом Л. и уронила голову на руки, запустив пальцы в волосы.
Миссис Бёрд ни за что не согласится напечатать такое, и даже если я отброшу здравый смысл и попытаюсь тайком провести его в номер, письмо слишком длинное и будет бросаться в глаза. Оно займет почти всю колонку. Ничего не попишешь – придется выбросить и письмо, и мой ответ в корзину для бумаг.
В окно ворвался ветер, и листы бумаги на столе затрепетали. Я прикрыла их рукой, чтобы они не разлетелись по комнате. Так не пойдет. Эта девушка писала нам не для того, чтобы ее игнорировали. Другие тоже не заслуживали этого. И Банти тоже.
Я поднялась из-за стола, затворила окно. Прошлась по кабинету. Туда, обратно. Вот-вот явится миссис Бёрд, выкрикивая распоряжения, и затем покинет офис ради одного из очередных Добрых Дел, свалив всю работу на нас. Как же нам не хватало Кэтлин! За те несколько дней, что она болела, проблем было больше, чем за все время, что я здесь работала.
У кого вообще сейчас было время, чтобы проверять, что там, в разделе «Генриетта Поможет»? Кэтлин на больничном. Никто не заметит, если колонка будет выглядеть несколько иначе, чем обычно.
Нельзя бросать эту девушку в беде. Кем бы она ни была, я сделаю для нее все. Как для своей лучшей подруги.
Безумная затея.
Но до сих пор никто так и не заметил подвоха с письмами.
Просто безумная.
Да и что вообще случится? Я и так скоро уволюсь.
Кажется, я сошла с ума.
Сердце бешено стучало в груди, когда я вложила письмо и свой ответ в большой конверт, подписав «Для миссис Махоуни, в оформительский отдел. Разместить на первой странице».
Совсем спятила.
Знакомый гулкий голос прогудел, кажется, из коридора:
– МИСС ЛЕЙК? ЕСТЬ ЗДЕСЬ КТО-НИБУДЬ?
Словно сирену включили в пустом зале.
– Уже иду, миссис Бёрд, – я приготовилась к очередной порции ее воплей.
– КРИЧАТЬ СОВСЕМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, – крикнула она.
Положив конверт, предназначавшийся миссис Махоуни, в лоток внутренней почты и убеждая себя, что все пройдет, как по маслу, я поспешила на зов сирены.
Глава 25Я – Эйлин Тредмур
Папка отправилась к миссис Махоуни, а затем в типографию. Если я и сожалела об этом – а я думала об этом каждую ночь, то было уже слишком поздно. Письмо попадет в журнал. Я пыталась отвлечься от этой мысли, как могла, к тому же, спустя две недели и один день своего отсутствия в редакции можно было развешивать флаги – вернулась Кэтлин.
Я как раз несла в ее каморку канцелярские принадлежности, когда ее улыбающееся личико появилось в дверях общего коридора. Она взмахнула руками, будто танцевала джаз, и прошептала «Привет». Ее горло все еще болело, но она вновь была с нами.
Я давно так не радовалась.
– Кэт, как я рада тебя видеть! – я заключила ее в объятия. Наконец-то вернулась моя подруга, и ее работа, которую взвалила на меня миссис Бёрд, была совершенно ни при чем. Мне так ее не хватало! Редакция прямо-таки осиротела без нее.
– Пока ты болела, миссис Бёрд была все равно что злющий медведь, – сообщила я ей. – Но она поминала тебя добрым словом.
Это был комплимент, но Кэтлин перепугалась.
– Да не переживай, все хорошо, – успокоила я подругу. – Она говорила, что ты соображаешь, что к чему, и получше всех нас, вместе взятых.
– Ничего себе, – прохрипела Кэтлин. Услышать подобное от начальницы для нее было сродни чуду.
– Думаю, без тебя она соскучилась, – улыбнулась я, зная, что миссис Бёрд скорее бросится под автобус, чем признается в этом.
Кэтлин была неимоверно довольна собой, и вполне заслуженно.
За все время ее отсутствия я дважды спрашивала капитана Дэвиса, есть ли какие-то новости о моем переводе на полную занятость. Их не было, и это пугало меня.
Несколько раз я навещала Кэтлин во время болезни, но видеть ее здесь, на работе – совсем другое дело, и настроение мое сегодня было лучше, чем когда-либо за последние несколько недель.
Мы с ней болтали в коридоре. Вчера миссис Бёрд отослала меня с очередным Важным Поручением, заключавшимся в том, что в «Фортнум и Мейсон» я должна была разыскать масло в жестяной упаковке. Военной корреспонденткой здесь и не пахло, и я всячески приукрасила свои похождения, чтобы позабавить Кэт, и она подумала, что у меня все хорошо.
Я как раз дошла до сценки, в которой одновременно играла роль двух клерков, мужчины с попугаем и свою собственную, когда неожиданно вовремя пришел мистер Коллинз, и Кэт настояла на том, чтобы я пересказала все с самого начала. Я с усердием принялась за дело, и в редакции впервые за долгое время раздавался искренний громкий смех.
Ни Кэтлин, ни мистер Коллинз еще не успели переодеться. Размахивая новеньким сшивателем для пущего эффекта, я подбиралась к развязке.
– И он отвечает: «Я так не считаю, а ты, Морин?» – закончила я с блеском, и мои коллеги снова расхохотались.
Как раз когда вошла миссис Бёрд.
Едва увидев ее, я поняла – быть беде. Очень большой беде.
Она молча скользила по коридору, будто на колесиках, бесшумно, без привычного шелеста и шуршания, в гробовой тишине. Лицо ее было словно из камня, но не суровым, как обычно, а ядовито-зловещим. Я отвела взгляд, едва увидела ее глаза.
Кэт и мистер Коллинз стояли к ней спиной, но увидев, что я перестала улыбаться, обернулись, давая ей пройти. Она не обратила на них ни малейшего внимания – ее взгляд был прикован ко мне.
Мистер Коллинз прищурился и поочередно посмотрел сперва на меня, затем на нее.
– Доброе утро, миссис Бёрд, – вежливо поздоровался он.
Ответа не последовало.
– Доброе утро, миссис Бёрд, – эхом отозвались мы с Кэт.
Миссис Бёрд не сводила с меня глаз, полных холодной ярости. Мы не сдвинулись с места. Меня словно пригвоздили к полу, Кэт застыла от ужаса, а мистер Коллинз ждал, чем все закончится.
Миссис Бёрд, не опуская взгляда, извлекла из своей бездонной черной сумки лист бумаги.
– Перед вами письмо, – зловещим голосом процедила она.
В минуты гнева от ее воплей закладывало уши, но сейчас все было намного хуже. Обычно можно было переждать бурю, когда она была не в себе, и я всегда знала, что спустя какое-то время мы обязательно посмеемся над ней вместе с Кэтлин или Банти.
Но сегодня все было иначе. Случилось что-то ужасное. Лицо ее было белым, как мел, а сама она была словно снаряд с горящим запалом.
– Перед вами письмо, которое я получила, – стиснув зубы, продолжала она. – Ввиду того, что моей помощницы не было на месте, я была вынуждена вскрыть его сама. Мисс Лейк, не желаете ли вы узнать, о чем оно?
Кажется, я кивнула в ответ.
Сверкая глазами, она передала листок мистеру Коллинзу.
– Мистер Коллинз, будьте так любезны.
Тот молча принял письмо из ее рук. Я надеялась, что он скажет хоть что-нибудь, чтобы разрядить обстановку – ему всегда это удавалось, но сейчас он беспрекословно подчинился и принялся читать вслух.
– Дорогая миссис Бёрд, я – Эйлин Тредмур, мать супруги Мечислава Вардынского, состоявшей с вами в переписке.
Мистер Коллинз посмотрел на миссис Бёрд, перевел взгляд на меня. Я побледнела так сильно, что едва удержалась от того, чтобы не свалиться в обморок. Услышав знакомое имя, я поняла, что все кончено.
– Читайте дальше, мистер Коллинз, – с ужасающим спокойствием проговорила миссис Бёрд.
Мистер Коллинз, как следует откашлявшись, продолжал:
– Миссис Долли Вардынская – моя дочь. Ее настоящая фамилия – Тредмур, и ей всего семнадцать лет. Еще месяц назад она жила в родительском доме в Аксбридже.
Я попыталась сглотнуть, но у меня пересохло во рту. Семнадцать лет, даже в военное время – слишком нежный возраст для замужества. Я не думала, что Долли совсем еще девочка. Ей требовалось согласие родителей, чтобы выйти замуж.
Я очень боялась расстроить маму, но вы помогли мне решиться!
Я думала, что ей удалось уговорить родителей.
– Вам следует знать, – продолжал мистер Коллинз, – что месяц назад моя дочь сбежала в Шотландию с молодым человеком, которому двадцать один год. Она уверена, что любит его. Она покинула наш дом вопреки нашей воле, без нашего согласия и, как выяснилось, с вашего одобрения.
Остановившись, он пригладил волосы и посмотрел на миссис Бёрд.
– Прошу прощения, миссис Бёрд, но не совсем понимаю, в чем здесь дело.
Миссис Бёрд наконец отвела глаза и прошипела, улыбнувшись краешком рта:
– Сейчас поймете, мистер Коллинз. Наша мисс Лейк затеяла интересную игру.
Мое сердце давно ушло в пятки, но голова все еще работала. Как миссис Бёрд вообще догадалась, что это сделала я? Что мне сказать в свою защиту?