– Я убежал. Я не помог Эдмунду, а ведь он мне помогал. – Тимоти невнятно бормочет, бок ночной рубашки Джейн промок от его слёз.
– Ты ничем не мог ему помочь, – говорит она. – Ты не виноват.
Тимоти отстраняется. По глазам видно, что он очень хочет поверить её словам, но он выглядит таким несчастным, что явно не может. Сколько он уже здесь? На вид он маленький мальчик, но может оказаться старше её мамы и папы, или даже дедушки, если его слова верны и всё случилось много лет назад.
– Потом Питер вернулся в лагерь без Эдмунда, – говорит Тимоти. – Он нёс сумку, и я просто знал откуда-то, что внутри – та тёмная штука, которую Питер отобрал у Эдмунда. – Тимоти вновь отодвигается. Он выглядит очень подавленным, рассказ будто иссушил его. – Питер очень гордился собой – он заявил всем, что отправится на поиски мамы для нас, а она сделает так, чтобы у него снова была тень, тогда никто больше не сможет заявить, что он ненастоящий.
Джейн трёт руки. Кожа кажется слишком тугой, она будто натянута на кости неправильно, и хочется стереть это ощущение, но не получается. У Тимоти такие круглые и внимательные глаза на пол-лица, что он похож на сову.
– Никто как будто не заметил, что Эдмунд пропал, а через некоторое время его уже словно и не было никогда. Другие мальчики тоже пропадали: Роджер и Болтун, и я не знаю, что с ними случилось. Иногда я боюсь, что Питер и меня заставит исчезнуть.
Джейн глубоко вдыхает и говорит:
– Я ему не позволю. Мы с тобой будем присматривать друг за другом. Так делают друзья, они заботятся друг о друге.
– Ты не расскажешь никому? – спрашивает Тимоти. – Про чай, и про Эдмунда, и про Роджера, и вообще про всё?
– Конечно, нет. – Джейн чувствует, как быстро и неровно колотится сердце в груди. Кажется, будто не хватает воздуха, и хочется то ли убежать, то ли рассмеяться, то ли заплакать, то ли всё вместе.
– Сколько ты уже здесь, Тимоти? – Джейн ужасно не хочет задавать этот вопрос, но ей кажется важным узнать это. Голова полна кусочков здешней мозаики, но собрать их пока не получается. Она не видит картинку, в которую они должны сложиться, только отдельные детальки, изломанные и разбросанные повсюду.
– Мне кажется, что я был тут всегда. – Тимоти пожимает плечами: он как будто сдаётся.
Можно понять, почему Руфус, да и все остальные мальчики предпочли всё забывать. Было намного проще и безопаснее соглашаться во всём с Питером и жить среди бесконечных игр и веселья. Но она твёрдо намерена помнить. Питер украл её имя. Он украл её саму. Он вредит другим. Джейн не позволит этой правде ускользнуть.
– А ты помнишь… – Джейн медлит, сомневаясь. Есть кусочек этой головоломки, который она почти разгадала, но боится разгадывать до конца. Питер упорно зовёт её маминым именем. А слова Тимоти могут означать, что она совсем ничего не знает о своей маме. – Питер тогда принёс с собой маму для вас, как и обещал?
– Ой! Да! – Просияв, Тимоти кивает, будто он забыл, а после вопроса Джейн вспомнил что-то хорошее, и оно заслонило собой плохие воспоминания.
– А ты… – голос срывается, и Джейн сглатывает, чувствуя ком в горле. – Какой она была?
Тимоти снова морщится, припоминая, а потом его лицо разглаживается; он выглядит младше, чем обычно, и улыбается при этом так, что сердце рвётся.
– Красивая. И добрая. Рассказывала истории – как ты, только лучше.
Его глаза округляются, когда он понимает, что мог обидеть её. Он собирается только сказать, но Джейн качает головой, вытирает щёки тыльной стороной руки и выдыхает.
– Ничего, – говорит она. – Слушай. Если Питер куда-то улетал и принёс с собой… эту маму откуда-то ещё, то, значит, с острова можно куда-то уйти.
Тимоти непонимающе морщится, словно не может осознать, что мир куда больше, чем Неверленд. Джейн, не обращая внимания на его замешательство, вскакивает из гамака. Нет никаких сил сидеть на месте и думать о том, что, возможно, её мама знала Питера, её мама была здесь – и ни разу не обмолвилась ни словечком! Как представить, что Тимоти знал её маму раньше её самой, что Тимоти старше её, несмотря на свой внешний вид? Гамак раскачивается так, что Тимоти едва не вылетает, но потом выбирается вслед за ней.
– Я помогу.
– Но… – Да, она сама предложила Тимоти отправиться домой вместе с ней, но одно дело – это отвечать за саму себя; отвечать за Тимоти – совсем иное.
– Я не боюсь! – Тимоти перебивает её, выпятив грудь и задрав подбородок.
Он такой смелый, забавный и чудесный, что Джейн не может удержаться от смеха. И снова утирает щёки. Может быть, хорошая старшая сестра заставила бы Тимоти остаться, но будет ли ему безопаснее с Питером, а не с ней? А ещё глубоко внутри она рада, что Тимоти с ней: ей не хотелось бы оставаться одной.
– Что ж, лучше идти сейчас, пока остальные нас не нашли.
По ней пробегает ещё одна волна восторга и дрожи, и Джейн взрывается нервным хохотом. Она правда собирается это сделать? В самом деле сбежит от Питера и заберёт с собой Тимоти? Как они попадут домой и что она будет делать с Тимоти, когда они вернутся? Сейчас думать об этом нет сил. Потом будет время всё осмыслить. А для начала нужно сбежать.
Она машет Тимоти, чтобы тот шёл за ней, и идёт быстро, но так, чтобы не шуметь. У опушки леса Тимоти останавливается. Лицо у него серьёзное, глаза широко распахнуты в льющемся сверху лунном свете, и Джейн вдруг пугается, что он передумал.
– Значит, мы друзья, да? – Вопрос застаёт её врасплох, изнутри рвётся полусмешок-полувсхлип, и она кашляет, чтобы скрыть слёзы на глазах. Если Тимоти способен быть таким отважным, сильным и славным, значит, и она может. Что бы ни потребовалось для побега, они сделают это вместе.
– Конечно, мы друзья. – Джейн на миг задумывается, а потом встряхивается и протягивает руку для настоящего официального рукопожатия, которое кажется очень взрослым поступком. – Я Джейн, мне очень приятно быть твоей подругой.
Тимоти сияет и радостно трясёт её руку.
– Привет, Джейн, – говорит он. – Я очень рад, что знаю тебя и что ты моя подруга.
Венди стоит на ступенях лечебницы Святой Бернадетты и старается не вертеться. Она провела столько лет в простой одежде, призванной скрыть силуэт, что теперь юбка на ней кажется слишком тяжёлой, пояс – слишком тугим, каблуки сапожек – слишком высокими. На ней надеты её собственные вещи, но по ощущениям это вовсе не так. Это могла быть и чужая одежда.
Приходится сознательно расслаблять руки, чтобы не оглаживать рукава и юбку, машинально щупая успокоительные кармашки, которых там больше нет. Когда она выберется отсюда, первым делом сошьёт себе новую одежду, в которой будут карманы везде, где только можно.
Эта мысль успокаивает, но только на миг. Майкл и Джон сегодня забирают её домой. Три года она тосковала о свободе, а теперь до свободы рукой подать, а она не готова к ней. Что она будет делать без Мэри? Что она будет делать с этим мужчиной, Недом, которого братья назначили ответственным за неё?
Джон ясно дал понять, что ей нужно стать просто образцом подходящей для женитьбы женщины. Это – шанс на нормальную жизнь не только для неё, но и для него тоже. Венди понимает, что она для него обуза, но она хочет поговорить с ним как сестра с братом до того, как отправится в новую жизнь. С той минуты, как Джон принёс новость о женитьбе, началась такая суета. Она до сих пор не знает точно, почему Джон выбрал для неё именно Неда, а не кого-нибудь другого. А может быть, это был единственный выбор, а брат совсем отчаялся сбыть её с рук.
А что же Майкл? Ему-то Нед нравится? Они дружат? Она доверяет Джону в том, что касается сватовства, но Майкл зато может честно сказать, добрый ли Нед, легко ли его рассмешить или он всегда серьёзный. По крайней мере, раньше мог. Теперь она не уверена, захочет ли Майкл вообще с ней разговаривать. Джон предупредил, что они оба за ней приедут, но хочет ли Майкл присутствовать или Джон притащит его силой?
Венди вспоминает тот день, когда она в последний раз видела младшего брата вне стен лечебницы Святой Бернадетты. Тогда она довела его до слёз своими требованиями вспомнить Неверленд. Хотела помочь ему – или себе? Венди до сих пор не уверена в ответе. В то время она, пожалуй, думала, что приятные воспоминания помогут ему, поэтому умоляла увидеть мир таким, каким видела его она, но сама никогда не пыталась взглянуть с его точки зрения.
Сколько же сил он приложил, чтобы заставить себя забыть ради выживания, сколько же война у него отняла! Но тогда она отказывалась отступиться. Она давила, даже когда у него затряслись руки, когда глаза стали затравленными, когда он начал всхлипывать. Тогда он закричал, чтобы она остановилась, и она закричала на него в ответ.
Если бы она вела себя мягче, может быть, Джон никогда не отвёз бы её в это место. Даже теперь эта картина горит в памяти: Джон, который стоит между Майклом и нею, свет бликует на его очках и прячет глаза. Но даже так видно, как он поражён всем этим. Он боялся и её, и за неё – и выбора она ему не оставила. Он должен был отправить её сюда, чтобы защитить младшего брата: это была и её обязанность, но она была слишком упряма и уверена в своей правоте.
Венди смотрит в направлении железных ворот. Дорожка, что ведёт к ним, бледным шрамом пролегла по зелени. Когда она впервые оказалась в лечебнице, она винила Питера за то, как вела себя с братьями. Если бы он её не бросил, если бы он вообще не выкрал их… Но нет. Пора принять ответственность за себя и оберегать братьев так, как следовало всегда.
– Мэри пришла повидать тебя в последний раз. – Голос доктора Харрингтона возвращает Венди в реальность.
Он легко согласился на выписку и был счастлив избавиться от неё – так полагает Венди. Неодобрение в глазах доктора не ускользает от неё, но следует отдать ему должное – он отходит в сторону, чтобы создать для них хотя бы иллюзию уединения. Этой минуты она боялась больше всего, и когда разворачивается, сердце колотится. Мэри выглядит такой маленькой в этом коридоре, который ведёт обратно в психушку. Сколько Венди её знала, Мэри никогда не казалась маленькой. Она такая громадная, внутри у неё целые миры и столько отваги и любви, что Венди даже представить себе не может. Паника мечется в сердце. Невыносимо. Она едва не хватает доктора Харрингтона за лацканы безупречного костюма, чтобы сказать, что передумала, что совсем не хочет домой.