– Ты будешь нашей мамой, когда доделаешь? – спросил тогда Питер после того, как она справилась с тенью; он уже перестал ныть и с интересом наблюдал за её работой.
Пусть стежки были неряшливые и кривые, но дело пошло проще, когда он перестал пищать, хоть всё ещё приходилось ругать его за то, что он вертится.
– Наверное. – Она не обратила внимания на этот вопрос; всё происходящее казалось ей какой-то игрой: мальчик, умеющий летать, появился посреди ночи на подоконнике и обещал приключения.
– А ты сможешь полюбить мальчика без тени?
Тогда она не обратила особого внимания на этот вопрос, зато вспомнила его теперь – эту застенчивость, полуприкрытые веки, ресницы, едва не касающиеся щёк, и взгляд из-под них.
– Наверное, – снова ответила она, прикусив язык, чтобы сосредоточиться.
– Просто она снова может отвалиться, но если бы ты была нашей мамой, ты бы всегда меня любила, да? Даже если бы я был плохим?
Подняла ли она тогда взгляд, посмотрела ли ему в глаза? И если да, то что увидела? Что-то похожее на то, что видит сейчас: Питера, который перепуган, но держится вызывающе?
– Ну тогда я просто пришью её покрепче, чтобы не отвалилась, ладно? – Венди помнит своё нетерпение: она едва вслушивалась в слова Питера, ей хотелось отправиться на приключения, а не заниматься этим шитьём, которому мама пыталась её научить. Если бы только она была повнимательней. Но откуда она могла знать?
Сейчас Питер следит за ней широко распахнутыми глазами. Она касается иглой его кожи, и он только хнычет, в отличие от прошлого раза много лет назад.
Венди собирается с духом и проталкивает иголку насквозь. Ребёнком она не знала страха и не видела ничего отвратительного в том, чтобы вонзать иглу в тело. Не казалось странным, что тень может оторваться от мальчика, и предельно естественным было то, что можно пришить её обратно. Теперь она знает больше и ожидает, что руки подведут её, но этого не случается. Тень не сопротивляется, она тянется к нитке, жаждет воссоединиться, и её жажда направляет уверенные стежки Венди.
На втором стежке она словно ощущает иглу в собственной коже – это доктор Харрингтон со своими лекарствами, чтобы она успокоилась, чтобы заснула. Пытается убедить, что Неверленд – просто фантазия. На третьем стежке Питер наконец кричит, машет головой из стороны в сторону. Не дожидаясь просьбы Венди, Тигровая Лилия подаётся вперёд и держит его изо всех сил.
Тигровая Лилия плотно сжимает зубы. Но Питер. Питер… Щёки у него мокрые от слёз, и он так трясётся, что стежки ложатся вкривь и вкось.
Тихонько, так тихо, что Питер, наверное, и не слышит, Венди запевает колыбельную. Он искал маму. Хотя бы это она может ему дать, если уж не может большего. Получается скорее шепот, чем песня, скомканная и оборванная. Она пела эту песню Джейн, когда она просыпалась от кошмаров. Когда-то давно она пела её и Джону с Майклом.
Она шьёт в ритме песни. В глазах Питера крутятся звёзды, серебряное пламя. Он не издаёт звуков, но его губы выводят её имя. Венди колеблется.
Можно проявить милосердие. В конце концов, когда-то она считала его своим другом. Но мир и так создан в основном для мальчишек вроде Питера, мальчишек, которые обычно вырастают в мужчин вроде отца Неда, развязывают войны, с которых мальчики вроде Майкла возвращаются изломанными. Такие мальчишки никогда не встречаются с последствиями. Она не может быть его матерью, не может больше защищать от самого себя.
Венди вновь втыкает иголку. Аккуратные мелкие стежки соединяют мальчика с тенью, чудовище с плотью. И по мере продвижения Венди наблюдает, как стремительно возвращается память – так же неумолимо, как её собственная. По венам Питера будто чернила расплываются, Венди видит это. Он брыкается, дрожит, и земля трясётся вместе с ним. Камни подскакивают и скатываются в яму.
– Продолжай, – говорит Тигровая Лилия.
Она произносит это так напряжённо, что Венди поднимает голову и едва не роняет иголку. Швы на коже Тигровой Лилии лопнули и разошлись. Свет того же оттенка, что и кровавое освещение пещеры, выбивается изнутри, а вокруг порхают хлопья пепла. Венди подаётся к ней, но Тигровая Лилия отступает назад.
– Нет. Доделай, – скалится она. Глаза даже ярче, чем кожа, и Венди не смеет ослушаться.
Воздух вокруг Тигровой Лилии дрожит, как вокруг тени Питера, частички пепла улавливаются и прилепляются обратно к её щёкам, к рукам. Венди видит, как та усилием воли удерживает своё тело. Если Венди остановится теперь, значит, всё, через что они прошли, было напрасно.
– Держись. – Венди вновь возвращается к шитью.
Пещера вновь сотрясается, кусок сталактита отламывается и рушится на землю, едва не задевая её. Она думает про Джейн и Тимоти, надеется, что они в безопасности, что не боятся. Гибкое тело Питера выгибается дугой, пытаясь отодвинуться от собственной тени, разорвать стежки.
Тигровая Лилия хватает его крепче. Её руки дымятся там, где она касается плеч Питера, но она не разжимает хватку. Венди собирается с духом. Она просила Джейн быть храброй; ей самой тоже придётся стать храброй. Она втыкает иглу и сосредотачивается на том, чтобы стежки были точно такими, как показывала много лет назад Мэри. Она не обращает внимания ни на что: ни на падающие камни, ни на горящую Тигровую Лилию, только на Питера.
Он всё тот же маленький мальчик, которым всегда и был: древний и юный, он будто горит в лихорадке от её прикосновений. Кажется, это никогда не закончится, но наконец-то Венди затягивает последний стежок. Вот теперь она позволяет рукам дрожать, страх и адреналин захлёстывают её. Она едва не роняет ножнички, пока обрезает нитку, и закрепляет её. Готово.
Руки устало падают вдоль тела. С другого края пещеры доносится крик Джейн.
Звук прошивает Венди насквозь, как удар молнии. Она вскакивает, забыв про усталость, забыв про Питера, забыв про всё на свете. Она лезет вверх по склону, но камень вылетает из-под ног, и она падает. Больно ударяется коленом об землю, удерживает вскрик. Сила тяжести тащит её обратно на дно каменной чаши, где всё ещё дрожит Питер. Не обращая внимания на пульсирующую боль и напухающее колено, она вновь поднимается на ноги. На четвереньках она выбирается по упавшим, скользящим камням. Нужно добраться до Джейн.
Когда она добирается до верха склона, Питер стонет. Венди оглядывается. Всего на миг, но и этого достаточно.
– Иди! – кричит Тигровая Лилия.
Но Венди смотрит только на Питера и не может оторвать взгляд. Он лежит, свернувшись на боку в комочек, дрожит, а его чудовищная тень раскинулась вокруг. Она шевелится вместе с ним – его неотделимая часть. Его глаза резко распахиваются и смотрят на Венди. Становится нечем дышать. Венди летит в первый раз, оставив детскую далеко позади. Она мчится сквозь тьму, и впереди её ждёт всё самое чудесное. Никакое зло не коснётся её. Хочется подбежать к нему. Утешить – даже сейчас. Она ненавидит его за это, а себя ненавидит ещё сильнее.
– Иди! Ну же! – крик Тигровой Лилии пощечиной возвращает Венди в реальность.
Венди смотрит, как Тигровая Лилия обхватывает Питера руками. Встаёт, поднимая его с собой, и тень волочится за ним. Он теперь гораздо тяжелее, чем раньше, и Венди видит, как нелегко это даётся подруге, но та выпрямляется, встречает взгляд Венди, оскалившись по-звериному.
От глаз Тигровой Лилии невозможно отвести взгляд. Они как янтарь, и они с вызовом смотрят на Венди. Она прекрасна и ужасна, она всё ещё горит и распадается на части, но остаётся целой. А Венди в это время хрупкая, как стекло. Если она позовёт Тигровую Лилию по имени, если скажет хоть что-нибудь, она разобьётся. А она нужна дочери. Венди разворачивается.
Это простое движение значит для неё всё, оно как глубокая рана в самое сердце, но она сейчас не может позволить себе жалость – ни к себе, ни к другим. Она бежит, как может, ковыляет сквозь вспышки боли в колене. Сердце колотится, выстукивая имя: Джейн. Джейн. Джейн.
Пещера всё ещё рвётся на части. Среди шума слышны всхлипы. Это звук, который отдаётся в сердце каждой матери, и он попадает в самую сердцевину. Это её дочь плачет.
Венди ещё ускоряется. Ноги едва не подкашиваются от облегчения, когда она видит Джейн, которая съёжилась на полу пещеры. Но здесь случилось что-то очень плохое.
– Ну, вставай же, – сквозь слёзы говорит Джейн.
Сердце Венди пропускает удар. Джейн вся в крови, руки перепачканы алым, ночная рубашка тоже. Она борется с тяжестью, пытается поднять Тимоти на ноги. Его тело – словно безвольная тряпичная кукла. Сердце Венди вздрагивает в недобром облегчении. Это его кровь, а не Джейн. Та рана от меча Артура, которая была ненастоящей, теперь кошмарно настоящая.
– Мама! – Джейн замечает её, и слово, полное боли, пронзает Венди. Джейн смотрит на неё совершенно убито.
Венди никогда раньше не видела такое искреннее горе. Одним взглядом Джейн умоляет её помочь, всё исправить, но Венди ничего не может поделать. Это понимание выворачивает нутро. Хочется упасть на колени, обнять Джейн и забрать всю её боль. Но это невозможно. Пещера всё ещё рушится вокруг, и если сейчас пощадить чувства Джейн, они обе умрут.
– Мама, нужно помочь ему! – Она тоже знает, её маленькая девочка. Джейн достаточно умна, чтобы понимать правду, но прямо сейчас груз слишком велик. Ей и не следует его нести, но Венди не может позволить себе быть доброй. Они ещё не в безопасности. Они ещё не на свободе.
– Нет.
Слово резко вырывается из глотки. Нужно бы как-то утешить Джейн, но в Венди не осталось сострадания, да и не ей кого-то жалеть. Потому что это Венди сшила Питера и его тень; это Венди превратила рану Тимоти в настоящую.
Она знает, что почувствует, коснувшись горла Тимоти. Пульс не будет торопливо колотиться в нём. Не будет судорожных попыток вдохнуть. Не будет трепета надежды под рукой. Венди заставляет себя посмотреть на по-детски округлое лицо мальчика и выжигает его в памяти. Она не знает его, но, может, когда-то знала. Ребёнок. Просто маленький мальчик, младше её дочери, потерянный, заблудившийся так далеко от дома.