Мохарт поднялся за столом.
- На наших глазах в эскадрилье вырос Герой,- загудел он.- Мы гордимся тобой, Алексей Алексеевич. За дальнейшие успехи, за доброе здоровье, боевой друг!
Зазвенели стаканы. Все выпили, закусили. Мохарт снова встал.
- В нашей эскадрилье сегодня получили награды летчики, техники и наши славные богини огня, - он поглядел на девчат. - Служба ваша трудная, не женская, но очень нужная. Всех "фоккеров" и "мессеров", которых мы сбили в воздушных боях, сбили при вашем участии. Вы готовили пушки, боекомплекты. Вы мерзнете на ветру каждый день, отправляя нас в бой, следите, чтобы оружие на самолетах всегда было в порядке. И оно никогда не отказывает. Знайте, что в бою мы всегда с вами. А награды... они не последние. Награжденный человек - вечный должник государства. Ему всегда кажется, что его заслуги переоценены. Так я думал, когда получил первый орден; знаю, вы думаете так же... Так выпьем за здоровье девчат-оружейниц! - закончил Мохарт.
Выпив, хвалили вино, Кубань, батьку Рыбакова, адъютанта эскадрильи Пшеничкина, который неизвестно где взял и поставил на стол две бутылки белой.
- За будущих героев! - Степанов поднял стакан, кивнул на Русаковича.
Его дружно поддержали.
- Нельзя забывать и тех, кто в госпитале, - сказал Мохарт. - За здоровье Кривохижа! Пожелаем ему славную девушку!
Все со стаканами потянулись к Кате. Она смутилась, покраснела до ушей. Что-то сказала, лишь бы не молчать.
Потом снова налили, выпили и запели за столом. Наконец вынесли посуду в сенцы и пошли танцевать.
Неумело покружившись с Катей, Мохарт вышел из круга.
- Танцуйте, пойте, а я пойду,- сказал он и, одевшись, вышел.
Летчики крутили пластинки с песнями, дружно подпевали. Сидели на койках, на лавках, ходили по хате, кучками стояли возле дверей.
Глянув в угол, Катя заметила на себе пристальный взгляд Васильева. Он что-то говорил Рыбакову, напирая на него грудью. Ей непонятно было, шутя это делалось или всерьез. Ясно только, что говорят про нее, про Катю, И это ей понравилось. Пусть говорят! Была уверена, что ни Васильев, ни Рыбаков ничего худого сказать про нее не могли, и потому озорно погрозила Васильеву пальцем. И тут же стала искать взглядом Вострикову.
"Посмотри, что я сейчас сделаю", - кивнула Катя и, увидев Аню среди летчиков, нарочито громко крикнула:
- Матвей Иванович, следующий танец наш!
Аня Вострикова оглянулась. Взгляд у нее был растерянный, хотя она еще продолжала беззаботно смеяться. Катя двинулась к Васильеву.
- Не твоя забота. Я знаю... - услышала, подходя ближе.
"Вот я их и развела", - подумала Катя, кружась с Васильевым. Усмехнулась, заглянула ему в глаза.
- Чего не поделили?
- Не обращай внимания...
Потом двери широко распахнулись, и в хату вошли полковой врач Вихаленя и аптекарша Дуся Ушакова.
- Добрый вечер, - сказал Вихаленя, - С улицы услыхал музыку, дай, думаю, зайду. Вот Дусю привел. Прошу любить и жаловать, как говорится.
- Пожалуйста, доктор, - Степанов растянул меха баяна. - Для вас любую ноту возьму.
Вихаленя показал взглядом на Дусю.
- Что вам сыграть? - спросил ее Степанов.
- Русского! - Дуся сбросила шинель на руки летчикам и пошла по кругу. Стройные ножки в хромовых сапогах на высоких каблучках так ударили по полу, что все повернулись и посмотрели на нее.
Павой прошла круг, другой. Остановилась.
- Кто с Дона? - скользнула взглядом по лицам летчиков. - Скорей признавайтесь!
- Бери дальше. С Кубани есть.
- Кубань не Дон, - Дуся махнула рукой. - Теперь смотрите.
Тонкая в талии, как оса, Дуся пошла, рассыпая дробь, потом плавно проплыла, как на волнах. Летчики окружили ее тесным кольцом, не могли наглядеться на донскую казачку.
Вдруг Дуся остановилась перед Васильевым, поклонилась ему, вызывая на танец.
Васильев заупрямился, но летчики выпихнули его на середину круга. Он немного пробежал, шаркая ногами, и спрятался за спины товарищей. Все засмеялись.
- Слабак! - крикнул Вихаленя. - Не позволю позорить авиацию! - подобрав полы шинели, пустился в пляс. Получилось неплохо. Когда же он, пристукнув каблуками, пошел вприсядку, поднялся шум.
- Браво! Браво!
Покружившись немного, Вихаленя остановился возле Васильева.
- Вот так надо, молодой человек, - подмигнул он и пошел к столу играть в шахматы.
Дуся запела песню:
По Дону гуляет,
По Дону гуляет,
По Дону гуляет
Казак молодой...
К ней подошла Катя и стала вторить полным голосом. Она помнила эту казачью песню с детства. В ту войну на Случчине стояли донские казаки. После них остались в белорусских деревнях лихие танцы, песни и воспоминания...
Кате припомнились напоенные запахами садов и трав летние вечера в селе, клен возле хаты, под которым до полуночи веселилась молодежь, напевая частушки и эту песню...
Степанов пробежал пальцами по клавишам баяна, кивнул Кате:
- Даю польку!
Не успела она оглядеться, как перед нею остановился Гетманский.
- Прошу...
Катя видела, что следом за ними в круг выходит пара за парой. Звуки задорной польки заполнили хату, Гетманский кружился легко, набирая темп. Кате казалось, что она кружится по воздуху, не касаясь пола.
"Покажу донской казачке, как танцуют у нас", - озорно думала она, поглядывая на Дусю, которая танцевала с Русаковичем.
Это ничего, что на ней мытая-перемытая гимнастерка, давно потерявшая цвет хаки, что на ногах поблескивают навакшенные армейские кирзачи, как говорят, сорок последнего размера. Это ничего. Все это только подчеркивает ее природную грацию.
Одна пара уже не выдержала, сбилась с темпа, потом с круга сошла другая. Казачка Дуся танцевала долго, однако и она в конце концов отступила в сторону. Теперь круг стал шире, просторнее, и Катя дала себе волю. Она без устали кружилась с Гетманским, счастливая, гордая. Летчики следили за ней восхищенными взглядами.
Наконец не выдержал и Степанов, оборвал в самом неожиданном месте.
- Сдаюсь! - крикнул он.
Гетманский отвел Катю к девчатам и, откланявшись, стал наблюдать за шахматным поединком.
"У нас так танцуют!" - казалось, говорила Катя, оглядывая подруг. Она постояла немного, вытирая платком лицо, и вышла во двор. Над селом висело темное небо. Лишь кое-где поблескивали звезды. Под ногами поскрипывал снег. Катя оперлась локтями на верхнюю жердь ворот, вздохнула. Опять вспомнила родные места, Даниловку, Ивана...
"Что он сейчас делает?" - подумала она и, передернув плечами от холода, вернулась назад. С крыльца увидела в сенцах малиновый огонек папиросы. Придерживаясь за косяк, переступила порог.
- Катя, простудитесь,- из темноты сказал Васильев.
- Ничего.
В ту же минуту почувствовала, как рука Васильева легла ей на плечо.
- Не дури, Матвей...
- Катя... - горячо зашептал он. - Да знаешь...
- И не стыдно?
Что-то бормоча, Васильев привлек ее к себе.
- Я сказала...
Он поцеловал ее раз, другой. Вырываясь, Катя почувствовала, что Васильев держит ее, как в клещах. Она перестала вырываться, а потом неожиданно присела и сразу вдруг освободилась. Кто-то выходил из хаты. Свет упал в сенцы. Катя ударила Васильева по лицу.
- Кому перепало? - Степанов оглядывался с порога в сенцы. - Тебе, Матвей?
Летчики и оружейницы тоже вышли. Катя вбежала в хату, оделась и подалась на аэродром. Где-то на полпути ее догнал Степанов.
- Катя, извини!
Она удивилась, не зная, что ему сказать.
- Он такой у нас, знаешь... Извини...
- Жалко, что такой славный вечер испортил, - Катя остановилась на краю аэродрома. - Спасибо, Алексей Алексеевич. Не стойте, идите, а то Леля обидится.
- Леля... Она какая-то...
- Что вы? Не выдумывайте. Спешите в Кулики. Она вас ждет.
Степанов ничего не ответил.
6
Как только Вихаленя показался на пороге палаты, Кривохиж бросился к нему.
- Сто лет не виделись.
- Скажешь!
- Думал, все забыли про меня.
- Сам знаешь, как легко вырваться из полка.
Вихаленя чувствовал себя неловко: обещал приехать раньше, а не сдержал слово. Раздевшись, кинул шинель на спинку койки, огляделся.
- Так и лежал один в палате?
- Да... Тоска страшенная. Однако и передумал...
- Это неплохо. А ну, погляди на меня. Что ж, хорошо! Lege artis - как говорили во времена Аристотеля.
Лицо Кривохижа уже очистилось. На шее, ниже того места, где застегиваются ларинги шлемофона, виднелся рубец. Вихаленя дотронулся до него.
- Не болит, - сказал Кривохиж.
- Это и хорошо.
- Совсем хорошо, доктор!
- Не спеши хвалиться,- сказал Вихаленя.- Снимай рубаху. Посмотрим.
Сам Вихаленя мог и не приезжать сюда. Отправил бы адъютанта Пшеничкина, и тот бы привез Кривохижа. Однако приехал сам, чтобы здесь же, на месте, решить, сможет ли летчик успешно воевать в дальнейшем после физической и моральной травмы или ему требуется еще дополнительное госпитальное лечение. А может, даже придется списывать в легкомоторную авиацию.
- Повернись-ка ко мне спиной, - приказал Вихаленя. Почувствовав, что доктор гладит рукой у него под лопаткой, Кривохиж сразу понял, что тот ищет.
- Там ничего нет, - выдохнул он.
- Вижу, - сказал Вихаленя и, зайдя спереди, положил Кривохижу на голову сцепленные руки, дважды с силой потянул вниз. - Нигде не болит?
- Нет.
- Как спал?
- В десять вечера лег, в восемь утра проснулся.
- Совсем тут разленился,- сказал Вихаленя. - Выбился из полкового распорядка.
- При чем тут полковой распорядок? Вы же приказали выполнять госпитальный.
- Один ноль в твою пользу, - Вихаленя блестящей ручкой молоточка быстро крестил кожу на груди Кривохижа. Там, где он это делал, возникали, как бы вспыхивали красные полосы.
- Вчера наша эскадрилья летала?
- Вчера? Все летали вчера.