Дороги без следов — страница 13 из 53

- Не знаю, как мать, а я-то чуть узнал. - Он взял ее за руку, привлек к себе. - Сколько же мы не виделись?

- Двенадцать дней.

- Всего? - удивился он. - Мне казалось - год про­шел.

- Ну, закроем нашу "контору" и - на аэродром!

На краю тира они обогнули длинный ящик, куда обычно складывали авиационные пушки, и направились к вагончику на широких полозьях. Это и была "контора" оружейников. Кривохиж открыл двери.

- Красота у вас. И печурка теплая.

Они сели на топчане. Говорили, перебивая один другого, как будто и вправду не виделись целый год. Не заметили, как растаяла на западе красная полоса заката.

Кривохиж обнял Катю.

- Закрой двери,- сказала она между поцелуями.

Теперь они шептались, точно боясь, что кто-нибудь их может подслушать.

Все тревоги и сомнения, мучившие Катю эти дни, оста­лись где-то далеко-далеко, как дурной сон. Ей показалось, что она никогда не разлучалась с Иваном, что всегда, как и сейчас, ласкали ее эти сильные руки. Она не испугалась, по­чувствовав, как лицо вспыхнуло пламенем, а в виски гулко забила кровь.

Катя прижалась к Кривохижу, слушала в сумерках его прерывистое дыхание и удивилась, когда в окне за краем его шапки-ушанки увидела купол неба. Этот купол неожиданно опрокинулся. Она плечами почувствовала рукавицы, кото­рые положила на топчане.

Сладкая вялость заполнила тело, и не было желания и сил даже пошевелиться, не то что подняться и убрать рука­вицы. Она не могла оторвать взгляда от какой-то удивитель­но яркой звезды, загадочно мерцавшей за синим стеклом окна. Подумав об этой звезде, Катя улыбнулась и закрыла глаза...

- Иван... Ива... - прошептала она.

...Когда они вышли из каптерки и замкнули двери, на востоке уже разгоралось малиновое зарево.

Сели на ящик из-под пушек, притихшие, усталые, при­жались друг к другу. Катя спрятала свои руки в рукав его куртки, положила голову ему на грудь и задумчиво всмат­ривалась, как выше зарева, почти до самого зенита, нежно зеленело небо.

Выплыл месяц. Огромный, яркий.

- Иван, - сказала Катя. - Посмотри мне в глаза.

Кривохиж повернул голову. Катя долго всматривалась в его лицо, а потом ее длинные ресницы опустились.

- Ты дремлешь?

- Нет. Мне очень хорошо.

Под лучами месяца Катино лицо отсвечивало бронзой. Губы шевелились. Она снова заглянула ему в глаза, как бы ища ответа на мучивший ее вопрос.

- Иван, как же мы дальше будем жить?

- Не волнуйся. Как люди добрые, так и мы,- ответил он.

Ласково обнял ее и стал целовать в глаза, в лоб, в щеки...

8

Взошло солнце. Ночной мороз заметно сдал. Снег, вы­павший на рассвете, побелил поля, дороги, крыши, искрился на капонирах стоянок, слепил глаза. Голубое небо было чис­тое, только на востоке оно затянулось легкой дымкой.

Приехав на аэродром, Кривохиж сразу побежал к своей машине, выслушал рапорт механика о готовности пятидесят­ки, приказал:

- Парашют!

Закинув лямки на плечи, щелкнул замком на груди. На бедрах помог застегнуть механик.

- Мотор прогрел хорошо. Горючки полные баки,- ска­зал механик, помогая Кривохижу стать на плоскость само­лета.

Широко расставив ноги в мохнатых унтах, он постоял на плоскости, глядя на поля за аэродромом, легко вздохнул и сел в кабину. От новеньких приборов, как от давних друзей, повеяло приятным теплом. Ярко поблескивали цифербла­ты, неподвижно замерли стрелки. Настроение у Кривохижа было отличное. С лица не сходила радостная улыбка. Он раздвинул локти, достал ими до бортов кабины, удобнее уселся на сиденье. С правой стороны внизу увидел ракет­ницу, поправил ее в гнезде и перевел взгляд на сектор газа.

Кабину машины, на которой летал раньше, Кривохиж знал так, что с закрытыми глазами мог найти нужный рычаг или кнопку. Каждое движение было отработано до автома­тизма, как и требуется истребителю. Ведь некогда искать взглядом нужный прибор, когда на перекрестие прицела наплывает силуэт самолета противника. Тут дорога не мину­та - секунда, доля секунды... Что же нового поставлено на этой машине? Кривохиж внимательно осматривал приборы.

Появился Степанов. С кошачьей легкостью вскочил на плоскость, заглянул в кабину.

- Уже разобрался? Тут, - показал на приборную дос­ку,- все то же, что было и на твоей пятерке, вечная ей память. Конструктор ничего нового не прибавил. Пожалел нас, летчиков. Есть только одна новинка - форсаж. Вклю­чишь его - любого фрица догонишь. А понадобится - ото­рвешься, выйдешь из боя.

Солнце поблескивало на открытом плексигласовом фона­ре, и, видно, от этого глаза Степанова загорелись каким-то фосфорическим светом, как стрелки на приборах. Он по­ложил ладонь на новенькую ребристую ручку управления.

Красивые, как у пианиста, пальцы его нервно коснулись темного, еще не обтертого до блеска предохранителя гашет­ки, точно Степанов уже был в полете и собирался стрелять. Наверное, жалел, что не летит в это чудесное утро, когда крылья, казалось, сами со стоянки поднимают в воздух.

- Сегодня в воздухе у тебя произойдет rendez-vous с твоей милой пятидесяткой. Что могу сказать? Ручка управления легкая, приятная. Проверь на всех режимах в свобод­ном полете, а потом в зону. Левее Куликов. И - не дремать! Работать с нагрузочкой, интенсивно. Сам посмотришь, на что способен после перерыва. - Степанов задержал взгляд на коротеньких белесых бровях Кривохижа. - Связь дер­жать с КП. Я сам буду наблюдать за твоим полетом.

- Все ясно, - Кривохиж посмотрел за борт, тихо пре­дупредил: - Потышин...

На краю стоянки Степанов увидел Потышина, следователя гарнизонной прокуратуры. Соскочил с плоскости, поправил шапку, отвернул воротник куртки. Потышин козырнул ему.

- На задание?

- Идет в зону,- Степанов помахал рукой Кривохижу и с таким видом, будто рядом никого и не было, повернулся и неспешным шагом направился на командный пункт.

"Не удалось поговорить",- укоризненно подумал Поты­шин и пошел со стоянки, только в другую сторону.

С треском закрылся фонарь самолета. Кривохиж остался в кабине один. Подмывала радость - наконец он снова в машине. И тут же появилось сомнение: а не будет ли эта пя­тидесятка хуже пятерки? После госпиталя ему нужна только отличная машина.

"Держись, Катя! Я снова иду в воздух!"

Сухие выхлопы синего дыма из патрубков, как выстрелы, разбудили стоянку. Лопасти винта нехотя сдвинулись с места и остановились, а потом резко описали перед носом самоле­та солнце водянистого цвета и растаяли - мотор на полных оборотах запел ровно, протяжно, уверенно.

Держа машину на полном газе, Кривохиж чувствовал, как она легко дышит, стремясь поднять и выровнять хвост. "Должна быть легкая!"

Механик выхватил из-под колес колодки, придержал за консоль, потом помахал рукой - пожелал счастливого по­лета.

Кривохиж быстро выскочил на старт, и, дав полный газ, пошел на взлет. Машина легко оторвалась от взлетной по­лосы и стремительно набрала высоту. Теперь делай правый или левый разворот и можешь вести бой. Он же пошел на юг по прямой линии на максимальной скорости. Потом вернулся назад.

Машина ему нравилась.

Солнце подсвечивало снизу, на разворотах начинало сле­пить, и он сдвинул со лба светофильтровые очки, внима­тельно оглядел заднюю полусферу. В голубом небе никого не было видно.

"Обожжешься на молоке, так и на воду подуешь",- он вспомнил атаку Мюллера и снял предохранитель с гашетки. Глянул на стрелки альтиметра, поправил еще раз в гнезде ракетницу.

Внизу, левей курса, на ослепительно белом снегу четко виднелись Кулики, а дальше поблескивала на солнце взлет­ная полоса аэродрома. Он очутился в зоне.

Сделав правый, потом левый виражи, Кривохиж попра­вил на плечах лямки парашюта. Машина хорошо слушалась.

Пошли перевороты, потом петля... Заснеженные просто­ры земли поплыли назад, мелькнула полоска горизонта - и вот уже все поле зрения залила голубая синь неба. Была она, казалось, холодная-холодная - даже мурашки пробежали меж лопаток, а потом с другой стороны выплыли белые хол­мы с пятнами серого леса.

Когда самолет поднялся на самую высокую точку мерт­вой петли, мотор натужно завыл, а когда замкнул круг и по­шел по прямой - загудел ровно, легко и приятным теплом дохнул в лицо...

"И выбрал же мне Степанов машину", - удовлетворенно подумал Кривохиж.

Он снова свечой рванулся ввысь, дважды крутанул са­молет по вертикальной оси, потом лег на крыло, перешел в горизонтальный полет. Посмотрел за борт на аэродром. Пусть там знают, что и он не слабак и может на виду у всех "кидать" такие фигуры. Высший класс пилотажа!

Теперь отдал ручку управления от себя. Из-за тупого носа машины выплыл южный конец Куликов. Деревенская улица. Серая извилистая паутина дороги... Все это стреми­тельно неслось навстречу.

Потянув ручку управления на себя, почувствовал, как сила перегрузки навалилась на него, втиснула в сиденье. Хотел повернуть голову и не мог. Будто кто-то здоровенный крепко, что было силы держал его, а на руках, казалось, по­висли пудовые гири. Из маленькой искристой точки, появив­шейся в глазах, вдруг сверкнул, точно выстрелил, засветился и быстро вырос большой радужный круг, захватывая все поле зрения, слепя яркими красками.

Машина выскочила из пике и пошла горизонтально.

"У-уф! - выдохнул Кривохиж. - Здорово!" Силы пере­грузки схлынули, и Кривохиж облегченно усмехнулся. Лучи солнца трепетали на борту кабины.

Поглядывая в сторону солнца, откуда мог появиться про­тивник, Кривохиж внимательно охранял сам себя. Через све­тофильтровые очки на солнце можно было смотреть подол­гу, однако он поднимал очки на лоб и тренировался без них.

Все вокруг было спокойно.

- Орел ноль шесть, кажется, домой пора, - послышался в наушниках голос Степанова. - Как понял? Прием!

- Вас понял.

Кривохиж прошел по кругу, спикировал на несколько сот метров, прицелился на черное "Т", возле которого замер стартер с флажком в вытянутой руке. Не посадил, а рядом с "Т" так припечатал машину на три точки, что она даже не вздрогнула, коснувшись колесами взлетной полосы, плавно побежала вперед.