Несколько минул назад он был там, где, кажется, горел сам воздух, когда его прошивали зеленые и красные грассы пушечных снарядов, а тут, на стоянке, тишина до звона в ушах, Легкий ветерок приятно холодил щеки, лоб. Оглядываясь, Кривохиж заметил на рукаве куртки две уже замерзающие прозрачные капли. Присмотрелся к ним. Что это? Слезы? Не удивился, а только тряхнул головой и встал, похлопал ладонью по фонарю кабины. Из-под самолета вылез механик.
- Степанов сел? - соскочив с плоскости, спросил Кривохиж.
- Говорят, на парашюте спустился...
Да ты что? - не поверил Кривохиж.
- Не знаю, как там было. Говорили... Говорили, что и вас тоже сбили, что вы...
Кривохиж быстро повернулся к механику.
- Говорили, что сбили? Хватит - посбивали. Имей в виду, кого при жизни хоронят, тот долго будет жить.
- Ваша правда,- заглянув в кабину, механик развел руками. - В баках не осталось ни капли горючего...
10
Кривохиж не спеша шел на стоянку командира эскадрильи. Шеи совсем не чувствовал - столько покрутил головой в полете, высматривая противника. В груди еще все дрожало, однако понемногу крепло и крепло чувство, похожее на просветление. Вдруг он понял, что на новой машине можно не только оторваться от противника в крутую минуту, но и бить его. Выскочив из облаков, он мог срезать пушечной очередью сразу двух "мессеров". Факт! Жаль, что не проследил. Большая была скорость, да и облака закрыли и его, и "мессеров". Может, и подбил хотя бы одного, кто знает.
В стороне от эскадрильских каптерок механики распаковывали моторы. Прекратили работу и, не скрывая удивления, посмотрели на него. Говорили, будто сбили Кривохижа, а он вот идет, помахивая планшетом. Точно ничего и не случилось. А Кривохиж подумал: "Навезли моторов, нагнали машин... Нам остается только воевать!"
Его догнала Катя. Цепко схватила за руку.
- Постой, Иван,- дышала тяжело, все еще не веря, что перед нею он, Кривохиж. - Это правда?
- Успокойся, - он сжал Катину руку.- Все в порядке.
- Боже мой, никак не могу опомниться, - она не сводила с него глаз. - На стоянке говорили, что ты не вернулся.
- Не на прогулку ходили, известно. Дрались. А в бою как в бою. Все могло быть... А вот Степанов, говорят, спустился на парашюте. Жаль!
- Береги себя, Иван...
- Истребителю беречь себя - значит нападать первому. Так и буду поступать. Хорошо?
К ним подошел техник Сабуров.
- Стреляли?
- По мне стреляли, и я стрелял, - сказал Кривохиж. - Давайте мне в боекомплект больше трассирующих снарядов. Ну, например, красных или малиновых. Ударишь короткой очередью, и сразу видно, попал или не попал.
- Ефрейтор Яцина, - обратился Сабуров к Кате,- набивайте лейтенанту побольше снарядов с красными головками. Можете через один обычный снаряд. Поняли?
Сабуров побежал на стоянку.
Когда он ушел, Катя радостно посмотрела в глаза Кривохижу.
- Ты иди, Катя, - сказал Кривохиж и двинулся дальше.
Кажется, уже все в полку знают, как он выкручивался в этом бою. И пусть! Из боя тоже надо уметь выходить. И он сумел.
На тропинке встретился старший лейтенант Потышин. Поздоровался за руку и, видно, хотел поговорить. Кривохиж обошел его.
- Спешу к командиру эскадрильи.
- А что там, у командира?
- Наверное, дадут новую задачу, и в воздух, - не останавливаясь, ответил Кривохиж.
Потышин постоял немного и пошел своей дорогой.
"Елки-палки, был бы и я летчиком, если бы не медицина. А то доктор посадил в круглое кресло на винтах, крутанул несколько раз, потом подержал перед глазами палец... Что-то там нашел и забраковал, - вспомнил Потышин. - Теперь сиди в канцелярии с артикулами и кодексами... Люди воюют, а я..."
На Мохартовой стоянке собрались уже все летчики первой эскадрильи. Громко спорили, перебивая друг друга.
Когда подошел Кривохиж, расступились, пропустили к командиру эскадрильи.
- Вернулся? Поздравляю! - прогудел Мохарт. - Здорово задержался. - Его лицо блестело от обильного пота, а глаза искрились хитрыми огоньками. - А мы уже подумали...
- Не будет того, о чем вы подумали, - перебил Кривохиж. - Говорю перед всеми летчиками.
Мохарт спокойно посмотрел на него.
- В каком районе был?
- К черту на рога залетел. Аж за Потапчики, - сказал Кривохиж. - Одним словом, драпал...
Летчики засмеялись. Однако смех был добрый, он будто говорил: "Не прибедняйся, Кривохиж!"
- И чуть пришел...
- С дымом, - закончил за Кривохижа Мохарт. - Ничего другого нельзя было и придумать. Что скажет Русакович?
Командир второго звена Русакович березовым прутиком чертил какие-то линии на снегу.
- Только так... Помедли он еще момент, и... - Русакович резко взмахнул прутиком, рассек линии на снегу.
- А кто все-таки мог помочь Кривохижу? - оглянулся Мохарт. - Васильев был близко.
- Был близко, но выше, и шел по вертикали за "мессером". Я не мог помочь.
- Так точно, - подтвердил ведомый Васильева лейтенант Гетманский. - Мы не могли.
- По радио надо было предупредить.
- Услышав команду командира полка, я оглянулся. Трассы "фоккеров" прошли уже возле плоскости. Так, Гетманский?
- Так точно.
- Вы что, в народном суде или в эскадрилье? Докладывайте, как положено.
Васильев начал докладывать, а Мохарт стоял с таким видом, будто и не слушал его. Задумался, стараясь представить подробности воздушного боя.
На стоянке показались Пищиков и Синявский. За ними спешил начальник штаба Михолап. Из-за капонира выходили летчики второй эскадрильи, не заставил себя ждать и капитан Жук со своими людьми.
- Внимание! - крикнул Мохарт. - Товарищ командир...
Пищиков махнул рукой, подошел ближе.
- Поговорим на ходу, что и как мы делали над плацдармом.
Летчики примостились кто где - на ящиках, на бруствере капонира, некоторые опустились на корточки или сели на утоптанный снег.
- Что с Рыбаковым? - спросил Пищиков.
- Подбили. Хотел идти на вынужденную, но не нашел подходящего места. Все лес да лес, - доложил Мохарт. - Мы его до самой земли прикрывали. Выскочил с парашютом.
Пищиков помолчал с минуту.
- Сегодня звено Степанова показало такое... - Он прижмурился, уголки его губ слегка дернулись. - Когда Степанов, тараня, сцепился с бомбардировщиком, и они, кувыркаясь, пошли к земле, я спикировал и дал очередь по этому бомбардировщику. От удара истребитель Степанова отцепился.
Кривохиж из-за чьей-то головы посмотрел на командира полка. Подвигал плечами, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
- Под каким ракурсом вы стреляли? - спросил негромко.
Пищиков отогнал мысли, которые тревожили его все время, глаза его немного посветлели. Стрелял он не по "мессеру" или "фоккеру" - бил по "юнкерсу", который кружился вместе с нашим истребителем.
- Какой там ракурс! Об этом, признаться, и не думалось. Была одна мысль как спасти Степанова. Уловил момент, когда на фюзеляже бомбардировщика показался крест. Теперь думаю, что это было примерно под две четверти, и то лишь относительно "юнкерса", - Пищиков глянул на Кривохижа. - Отважился, можно сказать, - рискнул, потому что имел практику. Под Ржевом, помню, в сорок втором длинной очередью перерезал "Юнкерс-87". Буквально развалил на две части. Хвост и фюзеляж так и разлетелись в разные стороны.
На стоянке установилась тишина. Из тира полетели перестуки молотков, слышались отчетливые голоса механиков второй эскадрильи. Летчики молча смотрели на командира полка, как бы ожидая, что он скажет еще.
- Не скоро все мы будем так-то стрелять, однако надо учиться, - первым нарушил молчание Мохарт. - Кто видел, как Степанов сближался с бомбардировщиком?
- Его ведомый должен был видеть, сказал Русакович. - Где Кривохиж?
Кривохиж встал.
- Мы догнали "юнкереа". Были с ним на одной высоте, а может, немного выше. Ведущий приблизился вплотную. Я не успел спросить, что он собирается делать, как под его плоскости полетели куски дерева от хвостового оперенья. Я уклонился в сторону.
Одобрительно кивая головой, Мохарт скользнул взглядом по лицам летчиков.
- Счастье Степанова, - заметил он, - что пошел па таран он сверху. Гетманский, почему?
Гетманский встал. Он был в пестрых унтах, в шлемофоне, съехавшем на затылок. Он жмурился прямо в лицо ему светило солнце.
- Логично рассуждая, можно сказать, что если бы он таранил снизу, - растягивая слова, начал Гетманский, - то куски дюраля полетели бы не под плоскость, а на кабину...
- Правильно! Обломки хвостового оперения могли бы повредить фонарь кабины и убить летчика. Такой случай я наблюдал в сорок первом году. Таранить надо уметь,- заключил Мохарт.
- Спасибо, капитан. Летчики, это надо твердо знать, - сказал Пищиков. - Война в воздухе - сложная штука. Тактика меняется, усложняется. Нам сегодня мало уже быть в воздухе только летчиками. Мы должны чувствовать себя хозяевами неба, предвидеть обстоятельства боя и, как положено истребителю, нападать первыми. На Курской дуге мы вырвали у немцев инициативу в воздухе и сейчас должны душить их авиацию на земле, бить над плацдармом, за линией фронта. Не забывайте главного, что отличает истребителя,- темп, темп и еще раз темп! Будь у нас сегодня более высокий темп, и результаты были бы другие.
Пищиков повернулся к Синявскому Замполит задумался. "Да, командир полка прав, темп - это главное требование сегодняшнего воздушного боя".
- Согласен. Мы же профессиональные летчики-истребители и творцы новой тактики. У нас хорошая тактика, и мы обязаны в бою показать ее. Однако, товарищ подполковник. - Синявский обернулся к Пищикову,- не надо и прибедняться. Комсомолец Кривохиж сегодня выжал из машины все, что только можно было выжать. Пусть он не сбил тех двух "мессеров", что попались ему на пути. Они первыми пустились наутек, а это значит, что моральная победа осталась за Кривохижем. Поглядите на него - орел! Молодчина!.. Хорошо воевали также коммунисты Русакович, Васильев, Мохарт, Сверчков, Гетманский, Петровский. И, наконец, таран. Вернется в полк автор тарана, соберемся и послушаем, как все было.