Молодые летчики слушали заинтересованно. Значит, порядок!
Из Куликов прилетела спарка. Пригнал ее Ражников. В задней кабине привез Степанову механика. Осматривая аэродром, штурман сказал:
- Все тебе доставил. Только газуй!
- Двадцать пятого с командиром или с кем другим прилетайте принимать работу. Учебу закруглю.
- Хорошо. Доложу командиру.
Прилетел "По-2", высадил Лелю Винарскую. Она привезла с собой два конуса для учебной стрельбы.
Ражников пожелал успехов и на "По-2" полетел обратно в Кулики.
Хозяева аэродрома - бомбардировщики - гостеприимно приняли группу Степанова. Дали все необходимое для полетов и выделили на краю аэродрома просторную землянку для жилья. Степанову землянка понравилась.
- В таком дзоте можно разместить целую эскадрилью. Я лягу здесь, а вы дальше занимайте...
Летчики разместились на нижних нарах возле дверей. Отступив немного, заняли места механики. А куда девать оружейницу Лелю Винарскую? Решили не проситься в квартиранты к связисткам БАО, а принесли новый самолетный чехол. Край его прибили к верхним нарам в самом дальнем углу землянки. Со стороны прохода техник Сабуров повесил свою плащпалатку, получилась дверь, пошутил:
- Живи, Леля. Будешь выходить замуж, позовешь на свадьбу.
- Первым дружком позову, товарищ техник-лейтенант. Обещаю.
Механики оставили в землянке свои вещи и подались на двор. Леля вышла последней. Недалеко от входа в землянку вокруг Степанова стояли летчики.
- Сегодня облетаем район и, как сказал Беранже, прощай, вино, в начале мая. Нажмем на программу.
Степанов оглянулся и встретил грустный взгляд Лели. Еще чего не хватало! Повернулся и стал смотреть на взлетную полосу. Впереди целый летный день. Столько хлопот!
Прислонившись к дверному косяку, Леля раздумывала, почему Степанов отвернулся. Ей хотелось, чтобы он посмотрел на нее, и в то же время боялась этого. Если Степанов еще раз глянет ей в глаза, то начнет расспрашивать, почему она загрустила, - подумалось ей. А что скажешь? Комкала в кармане комбинезона письмо, которое получила из дома перед отлетом сюда. Писала мать, просила вернуться домой.
- У вас завидущие глаза. Увидите при посадке аэродром и начнете плюхаться, где кому вздумается. Садиться строго на полосу, которая обозначена флажками, - донесся голос Степанова.
А Леля думала про свое. Значит, заболела мать, если так написала. Вдруг затеплилось желание увидеться с нею, обнять ее, успокоить. А может, и вправду бросить службу и поехать домой?..
Оглянувшись, увидела, что летчики зашагали на старт, а за ними, не позвав ее, Лелю, двинулись и механики. Вздохнув, заспешила и она.
Вглядывалась в фигуры летчиков в комбинезонах, с планшетами через плечо, рослых, стройных, очень похожих друг на друга. Только Степанов был ниже ростом. Он шире размахивал руками, чем другие, шире ставил ноги - как моряк на шаткой палубе корабля.
"Отвернулся... не посмотрел... И пусть! Что мне до него?.. И почему я такая?.. Что со мной делается?"
Сердце тревожно сжалось. На глаза навернулись непрошеные слезы. Припомнился темный весенний вечер на аэродроме, разговор со Степановым. Леля быстро оглянулась, будто испугавшись, что кто-нибудь подслушает ее мысли.
Летчики сели в самолеты. Загудели моторы. Леля помогала механикам выпускать машины в воздух. Потом бросила на ящик с инструментами самолетный чехол и села. Подперла лицо руками.
Самолеты рулили по полосе и поднимались в воздух. Гул моторов растаял вдали.
"Не жди меня, мама. Не скоро я приеду. - Леля оглядела край неба, на котором только что исчезли точки самолетов. - Идет война, и никто меня, солдата, не отпустит домой".
Ей даже стыдно стало за свои недавние мысли. Поехать домой? Смешно!
Подошел Сабуров, спросил:
- Может, заболела?
- Товарищ техник, здорова я, - ответила торопливо, чтобы не подумал чего плохого. - Письмо из дома... Может, мать болеет...
- Не волнуйся... Мать поправится. Иди погуляй вон там, - он показал в конец аэродрома. - Нарви цветов...
От этих простых слов ей стало легче. Боже мой, какой добряк этот Сабуров!
На столике пульта управления полетами затрещал выносной микрофон радиостанции.
- Орлы, слева город, - отчетливо слышался голос Степанова. - Дальше петля... Днепр! Раз-з-зворот на девяносто!
Сабуров сел за столик пульта. Леля поймала себя на том, что слишком уж вслушивается, ловит голос Степанова. Не спеша пошла дальше от столика. Аэродром затравянел, запестрел цветами. Дул ветерок, светило солнце. А Леля шла и шла, не обращая внимания на зелень, на цветы. Ноги подкашивались в коленях, а слезы сами лились и лились. Расстроилась так, что не могла сдержать себя. Прошла еще немного и прилегла на теплую мураву. Всхлипывая, как ребенок, наплакалась, глупая, даже голова заболела. Лучше бы на стоянках помогала, а то скажут, что приехала загорать.
Но зря она так подумала. Никто из хлопцев ничего не скажет. Механики самолетов всегда ее выручали. Помогали носить авиационные пушки, когда их надо было ставить на самолеты, набивали снарядами звенья, пополняли боекомплекты на своих машинах. И никто и словом не попрекнул.
Иной раз на морозе да на ветру хлопцы не стеснялись, натирали снегом щеки оружейницам, пока те не начинали краснеть. Боролись на пушистом снегу, норовя поддаться дивчине и очутиться под ней. Когда очередь доходила до Лели, то ее обходили. Катя Яцина как-то сказала, что это они из уважения к Степанову, а значит, и к самой Леле. Конечно, неплохо, что хлопцы уважают ее, однако при чем здесь Степанов? Он сам по себе, а она сама по себе. В тот раз Катя ни о чем больше не спрашивала, считая, что остальное у нее, у Лели, в порядке. Что ж, пусть думает, что у нее все хорошо.
Мысли плыли и плыли, потом стали путаться...
Леля незаметно уснула. Снился ей яркий голубой край неба. На нем рассыпалось множество цветов. Она стала разглядывать цветы. И вдруг среди них показался Степанов. Улыбаясь, приблизился и поцеловал. В щеку. Она ойкнула, села и отшатнулась, увидев перед собой Кривохижа.
- Это ты, Иван?
- Я.
- Как тебе... - Потерла щеку ладонью. - Привез бы Катю да целовал.
Хотела напустить на себя серьезность, но это у нее не выходило. Глянула на старт, где один за другим взлетали и опять садились самолеты.
- Хотел взять Катю. Однако лететь сюда приказали не ей, а тебе.
Из-под фуражки у него выбилась русая прядь волос. Слегка шевелилась на ветру. Опершись локтем о землю, Кривохиж задумчиво покручивал стебелек травы в пальцах. Видимо, устал в полете и теперь отдыхал.
Снова посмотрел на Лелю, спросил:
- Кто тебя обидел?
Она ничего не ответила. Старательно пригладила волосы, что отсвечивали соломенным блеском, и надела пилотку.
- Я спрашиваю, кто обидел? - не отступал Кривохиж.
- Смешной ты, Иван... - села напротив. - Ты хорошо знаешь, что тот, кто меня обидит, и дня не проживет. А спрашиваешь!
Он провел пальцем у нее под глазами,
- Не крути. А это что? Плакала?
- Плакала,- призналась она и подала ему письмо. Следила, как он читает, а когда опустил письмо, быстро заморгала.
- Э, не ожидал от тебя такого. - Сел, обнял Лелю, опять поцеловал. - Ну, брось...
Она не вырывалась - упала лицом ему на грудь и горько заплакала. Кривохиж поправил фуражку, растерянно оглянулся. Под его рукой мелко вздрагивали Лелины плечи. Что делать?
Взял ее горячее лицо в ладони:
- Леля, ты ли это? Ты же у нас всегда была такая веселая. Других подбадривала. А тут... Ну, написала мать. Ну позвала домой. Ну, волнуется. Матери - они все такие. А ты раскисла, как первоклассница. Нам, солдатам, нельзя так... Дай вытру...
Шелковым платочком, сшитым из вытяжного парашютика, он старательно вытер Лелино лицо.
- Думаешь, девчатам легко служить? - сказала она, все еще плача, и, взяв платочек из его рук, вытерла слезы сама.
Лицо ее покрывал легкий каштановый загар. Глаза от слез опухли. Кривохижу стало неловко, когда он поймал себя на том, что долго разглядывает гибкую, словно точеную, Лелину шею.
- Никто и не говорит, что легко. Знаю, как Катя...
- Не равняй. Катя за тобой, как за каменной стеной. А вот когда одна, так иной раз хоть вой, хоть кричи. Бывает, такое находит, что грудь разрывается. Что я, калека какая? Другие любят, а я какая-то... Эх, жизнь!..
Кривохиж перехватил ее задумчивый, доверчивый взгляд:
- Крепись, Леля! Война. И нам еще надо много сделать,- подхватил под руки, поставил на ноги, и они пошли на старт.
Самолеты продолжали взлетать и садиться.
- Ага, а ты опоздал!
- У меня "окно" до обеда.
Некоторое время шли молча.
- Извини, Иван, что я так... расклеилась.
- Ну, ну... Крепись!
Кривохиж вспомнил Катю, оставшуюся на аэродроме в Куликах. Она, конечно, думает про него, она не может без него... Сдвинув на лоб фуражку, молча шел рядом с Лелей. Он подумал, что, наверное, и Леля не может без Степанова.
И тут его осенило. Дурак ты, Кривохиж! Леля так горько плакала не потому, что получила из дома письмо. Причина - Степанов. Письмо только капля, которая переполнила, как говорится, чашу терпения.
А ему, Кривохижу, казалось, что у Степанова с Лелей все хорошо, и он даже завидовал своему ведущему и командиру. Так было зимой, так было и ранней весной. Только в последние дни заметил, что Степанов при встрече с нею опускал голову и ускорял шаги, будто бы спешил по важным делам. Кто виноват? Он? Она? Спрашивать было неловко. Степанов - хороший парень, чудесный товарищ в воздухе и на земле, но что ни говори - командир.
Кривохиж искренне жалел их обоих. Такая была бы пара!
А так... Что будет дальше? Война есть война, но весна и на фронт пришла.
- Надолго мы здесь?
- На декаду. Думаю, Алеша уложится в срок.
- Алеша... - тихо повторила Леля.- Он... - вздохнула и долго молчала.
Кривохиж взял ее за руку: