Дороги без следов — страница 37 из 53

- Как пахнут цветы! Все растет! Хорошее будет лето.

- И сейчас хорошо, ничего не скажешь. - Леля при­жмурилась, глаза ее потемнели. - Летом я очень волнуюсь, не нахожу себе места.

- Почему?

Леля задумалась. Вспомнила берег Сожа с низкими вер­бами, серебристый месяц, копны сена на лугу. Далекая про­тяжная песня... Это же так давно было! Даже трудно поверить.

- Наверное, потому, что когда-то я собиралась поступать и поступила в институт иностранных языков. Были планы...

Про свою весну сорок первого года, про то лето она ничего больше не сказала.

- Эх, Иван, Иван, проклятая война все поломала, - Леля сжала его руку и умолкла, - Не знаю почему, Иван, - заговорила немного спустя, - но мне с тобой хорошо.

- Мы же друзья, земляки.

Кривохиж был доволен, что Леля разговорилась, повесе­лела. Однако про себя подумал: "Командир, боюсь, что ты не сдружишься с такой дивчиной!"

А Леля, будто прочитав его мысли, внимательно погляде­ла ему в глаза, улыбнулась и кивнула головой.

Рядом был старт.

Она подняла руку и, остановившись, помахала ему. По­дошла к ящику механика, взяла звенья, набитые снарядами.

- Семен, проверим боекомплект на твоей машине.

- Есть! - Механик вскочил с земли и побежал за Лелей.

Кривохиж подошел к Степанову, который стоял возле пульта управления и смотрел в зону, где пилотировал летчик Охай.

- Не кланяться господу богу! - крикнул Степанов в микрофон. - Потеряли высоту на вираже. Повторите правый вираж... Вот-вот, теперь хорошо... И дальше так держать!

Отступив от стола, Степанов посмотрел в другую зону, где пилотировал лейтенант Аникеев.

- Орел один, ножкой поддержите, ножкой! Вот так! Любо поглядеть. У хорошего летчика машина сама делает фигуры высшего пилотажа. Ее надо только немного поддер­живать, как девушку на танцах. А?

Степанов положил микрофон на стол, задорно подмигнул Кривохижу.

- Ну, как?

- Хорошо.

- Хорошо? Как боги, летают!

21

- Ого, доктор, в той дивизии было... Может быть, у меня такой резкий характер? - Пищиков остановился под белыми березками, которые чуть шевелили на солнце зеле­ной листвой. - У вас характер иной, гуманная профессия. Вам нельзя конфликтовать.

- Нельзя? - Вихаленя глянул на командира.

В глазах Пищикова заметил хитринку. Складка на пере­носице врезалась еще глубже.

Непонятная сила тянула Вихаленю к этому человеку.

- Профессия, говорите, не позволяет? - Вихаленя ру­кой потер рыжеватые брови. - Врач может конфликтовать даже со своим командиром. Да-да!

Пищиков задержал на нем пытливый взгляд.

- Это где-нибудь...

- Не где-нибудь, а со мной было, - Вихаленя перебил командира и уже не мог сдержаться.- Служил я в пятьсот десятом истребительном. Стояли на Хламовском аэродроме.

- И мы базировались на нем.

- Когда?

- В мае сорок второго.

- Здорово! - удивился Вихаленя.- А мы в июле - ав­густе. Значит, вы Хламово знаете. Вдоль леса узкая взлетная полоса. Эскадрильи направо от нее, в березняке и ельнике. На полосе пять стожков сена. Прилетели "мессеры", стали ползать на бреющем. Видят - стожки, сенокос, наших са­молетов в кустах так и не заметили. Маскировка была иде­альная. И вы так делали?

- Так это же мы вам оставили те стожки сена. Каркас из ореховых прутьев переплели лозой... - усмехнулся Пи­щиков. - Залезает в нее механик или моторист, и "стожок" побежал, куда надо...

- Полком командовал майор Вахров. На груди три ор­дена Красного Знамени. Воевал в Испании и на Халхин-Голе. Рослый, статный, с бледным худощавым лицом. Очень смешно ходил. За глаза его называли "сено-солома". И материться был мастер! Подчиненные его не любили. Все. Помню, полетела первая эскадрилья под Жиздру отбиватьналет бомбардировщиков. Я с инженером полка задержался в орешнике, что вклинивался в посадочную и заменял нам "Т". Полотняного "Т" на полосе не расстилали...

Пищиков засмеялся. Точно! Доктор действительно был на Хламовском аэродроме.

- Ну-ну? - одобрительно закивал он.

- Через сорок минут эскадрилья вернулась из-под Жиздры в полном составе. "Стожки" сена, что стояли на по­садочной, "разбежались". Сел один самолет и порулил на стоянку в лес, за ним другой, третий... Последний коснулся колесами земли, немного пробежал и, развернувшись вправо, махнул винтом раз, другой, замер на месте. Мы с инженером поспешили к самолету. Открыли кабину... Уткнувшись ли­цом в приборную доску, хрипел летчик. Это был комиссар эскадрильи. Вытащили его из кабины на плоскость. Пуля крупнокалиберного пулемета попала в ракетницу в углу ка­бины. Переломилась на две части. Острая осталась лежать на полу, а тупая вонзилась в бедро. Я разрезал комбинезон, и в ране увидел пулю... Сделал все, что надо, перевязал. Подо­шла санитарная машина и повезла летчика в лазарет. А я на­правился во вторую эскадрилью. Гляжу, навстречу майор Вахров. Он видел, что на посадочной полосе все еще стоит самолет и что к нему подходила санитарная машина. А врач шел... На тропинке среди кустов можжевельника встрети­лись. Я собрался было доложить, что ранен комиссар эска­дрильи, что... Но Вахров опередил меня, выругался. "Я с тебя шпалы сниму!" В то время погонов же не было. "А ты мне их давал? - взорвался я.- С меня хоть штаны сними, я все равно врачом останусь. А вот если с тебя,- показал на грудь,- снять?.." Вахров заскрипел зубами, точно разгрыз орех, и пошел. Ну и я тоже. Своей дорогой. Командир вто­рой эскадрильи, слышавший этот разговор, выскочил из-под самолета. Если бы все мы, говорит, его так, то Вахров давно бы стал человеком. Вот и ситуация!

- А дальше что было? - Пищиков глянул на Вихаленю.

- Как видите, я Вахрову сказал все. И ждал, что на меня посыплются все громы небесные. - Вихаленя снял фуражку, пригладил волосы. - А случилось обратное... Вах­ров по-прежнему ругал всех подряд, а меня обходил. Будто меня в полку и не было. Скоро его сняли с должности и с понижением послали в запасной полк. Сам же он пустил слух, будто едет учиться в академию. Встретились мы с ним, когда он в последний раз вышел из штаба. После академии, говорю, станете генералом. Не забывайте тех, кто носит в петлицах шпалы... Он - хоть бы слово. Только зубами за­скрипел и пошел дальше.

- Нахал, как правило, трус, - сказал Пищиков. - Полу­чив один раз отпор, больше не цепляется. Так и ваш Вахров. Да черт с ним...

Пошли на КП.

На краю взлетной полосы встретился бородач Щербатенко. Он сказал, что надо перебросить в Боровое фильтры. И Вихаленя попросился к Степанову - хоть разок проведать молодых летчиков.

- Что правда, то правда, - согласился с ним Пищи­ков. - Значит, полетите вы и захватите фильтры. Только... с кем же вас отравить?

Щербатенко показал на ближайшую стоянку.

- Вон Васильев дурачится с оружейницами.

Васильев, как только увидел, что инженер кивнул на него и что-то сказал командиру, сразу отошел от самолета.

Пищиков окликнул его:

- Чем заняты?

- Признаться, ничем... - Васильев одернул гимнас­терку.

- Скажите Мохарту, что полетите к Степанову. Повезете доктора и фильтры.

- Наша же спарка в Боровом.

- Ну и что? Полетите на "По-2".

Васильев козырнул и пошел с инженером.

- Посмотрите молодых летчиков. Особое внимание об­ратите на Степанова и Кривохижа. Проверьте, как они во­обще там живут. Спросите, когда Степанов кончит работу,- сказал Пищиков доктору.- Можете идти.

Вихаленя взял в медпункте санитарную сумку и отпра­вился на стоянку. Не перестарался ли он в своей откровен­ности, когда рассказывал про Вахрова? Может, не стоило об этом заводить разговор? Такие хорошие у них были отноше­ния с Пищиковым... Как бы не подпортить... Он, Вихаленя, все-таки подчиненный, а в жизни может случиться всякое...

Между стоянками увидел фигуру командира полка. Пи­щиков все еще стоял на том же месте и поглядывал в сторо­ну медпункта.

Вихаленя повернул по тропинке к "По-2" и вдруг услы­шал сзади торопливые шаги. Его догоняла Катя Яцина.

- Доктор, вы в Боровое?!

- Сейчас летим,- глянул на Катю, спросил: - Ты за­болела?

Ее веки дрожали, и вся она выглядела какой-то несчаст­ной. Он прислонил тыльную сторону ладони к Катиному лбу, заметил, что ее сухие губы болезненно искривились.

- Да нет, ничего. Хочу попросить. - Катя подала пись­мо. - Передайте Кривохижу.

- Передам, - сунул письмо в карман. - Устно что ска­зать?

- У меня все хорошо, - замялась Катя.- Пусть осте­регается.

- Молодчина! - взял ее под локоть. - Иди полежи. Вернусь, позову в медпункт. Что-то ты...

Катя онемела, бросила украдкой взгляд на подол гимнас­терки.

"Неужели заметил? Нет, ничего еще не видно".

Обрадовалась, почувствовала себя увереннее. С Вихаленей ей было хорошо. Ее радовали солнце, смех механиков на стоянке. Хотелось сказать доктору, чтобы он все это передал Ивану, но не нашла слов, растерялась. Помолчав, сказала иное:

- Мне работать надо... Захвораю, приду сама... - не­ожиданно замедлила шаги и совсем остановилась, увидев возле "По-2" Васильева.

- Дальше не пойду. Не хочу с ним встречаться.

- Обидел?

Катя ничего не сказала. Повернулась и пошла по тро­пинке, припадая на левую ногу. Вихаленя смотрел вслед, тепло думая о ней, о Кривохиже. Подумал о своем одино­честве, семейной неустроенности. Был студентом, учился, и некогда было заниматься этими делами. Начав работать, нашел себе девушку... А тут война. Где теперь его доктор­ша Валентина? Эвакуировалась или осталась в Ходоках? И жива ли?

- Доктор! - крикнул Васильев.- На эту красавицу не заглядывайтесь. Не про нашу честь!

Вихаленя не нашелся, что сказать, и со стиснутыми кула­ками пошел на Васильева. Тот вскочил на плоскость и боком подался к передцей кабине.

- Язык у человека не для того, чтобы им болтать, - опираясь на крыло, Вихаленя тряс кулаком, но достать Ва­сильева не мог.

Тот согласно кивал головой.