— Я предлагаю оставить его, — сказал Святобор. — Обещаю найти ему укромное место в наших пределах, где он будет ждать…
— Я согласна, — кивнула Девона, снова успокоившаяся и играющая прядями волос. — Но только сперва давайте завершим с осужденным.
Ее муж приподнялся, но я опять не дал ему сделать и шага.
— Я никуда не пойду без Ворона, — сказал я, кладя ладонь на рукоять Меча Локи. Соскучившись без крови, он, казалось, дрожал — или у меня тряслись руки? — Я поклялся себе защищать его.
— Оставь! — отмахнулась Берегиня. — Однажды ты уже защитил его. А что толку?
— Да что мы его слушаем? — повысила голос Девона. — Он защищал преступника! Ворон нарушил наши законы, о которых ему отлично было известно. И он знал, что повлечет за собой его отступничество!
— По-моему, он достоин смерти! — поддержал ее Буг.
— Тебе лишь бы убивать! — тоже заговорила громче Берегиня. — Ничего другого ты делать не умеешь!
— Я только выполняю приказы. Ваши приказы!
— Будь твоя воля, ты убил бы всех!
— Но он всего лишь палач! — вступилась за своего любимого Девона. Наклонившись вперед, она обхватила пухлой рукой его обнаженные плечи, привлекая красавца к себе.
— Палач, но не Судья! — жестко отмолвила Берегиня. — Он не имеет права голоса и обязан лишь исполнять приказы!
— Но-но, сестра! — Девона сменила притворное возмущение на капризную улыбку. — Ты относишься к нему как к простому смертному, а ведь он один из нас!
— Он всего лишь один из нас, — вступил в перепалку Святобор, и опять его поддержало эхо из чащи леса, — а это — всего лишь человек и наш слуга. Человек слаб — он совершил ошибку!
— Так ты оправдываешь его? — ахнула Девона. — Вы сговорились!
— Не более чем ты — с Бугом!..
Это было невероятное зрелище, и, наблюдая за ним, я забыл, кто передо мною и зачем я пришел сюда. Светлые боги, которым привыкли поклоняться, ссорились, словно обычные люди!.. Впрочем, тут же одернул я себя, ведь и в наших сагах асы порой ведут себя как живые. Стоит вспомнить, какими словами поливал Локи асов и асинь на последнем пиру в своей перебранке! Если допустить, что половина того, в чем он обвинял Одина и его родню, правда, то обитатели Асгарда оказывались вовсе не такими уж непогрешимыми! Но это были наши боги, они были суровы и подчас жестоки, как мир поклоняющихся им людей. Глупо, если бог провозглашает идеалы, которые недоступны его почитателям! Скажи викингу: «Не убий!» — и он не поймет тебя, подумает, что ты оскорбил его. А как не красть, если у кого-то много, а у тебя — ничего? А как пройти мимо женщины, которая сама зовет тебя на ложе, да к тому же молода и хороша собой? А сотни и тысячи других запретов, которыми пестрят священные книги разных племен? За пять лет боевых походов я успел наслушаться много о разных верах — видел последователей Христа и Будды, Магомета и Рода и знал, что каждый должен верить в того бога, который ближе ему по сердцу и делам. Ведь, в конце концов, одно солнце на небе, одна земля под ногами и всех равно сечет дождь и обдувает ветер. Просто кто-то мерзнет при легком ветерке, а кто-то привык к штормам. И передо мною были не просто Судьи — это были те, кому где-то там, в мире, оставшемся по ту сторону Врат, приносят жертвы и возносят мольбы.
Я снова шагнул вперед. Ворон покосился на меня с ужасом, а спорившие замолчали. Я преклонил колено и обнажил меч, кладя его на остатки кострища.
— Оставьте нас, Светлые, — сказал я. — Не трожьте и позвольте идти своим путем!
Судьи переглянулись.
— Тебя мы отпустим, — сказала Девона. — Но речь не о тебе — мы решаем, как быть с твоим спутником!
Ты ведь не можешь спорить с тем, что провинившийся должен понести наказание?
— Он наказан уже достаточно, — возразил я, внутренне ужасаясь своим словам — давать указания богам! — Кроме того, я не брошу его и готов разделить его судьбу.
— Человек из рода Волка прав, — сказал Святобор. — Однажды мы уже казнили Ворона, но этот юноша спас его, вырвав из когтей смерти…
— Колец, — поправил я. — Это была огромная змея…
— Я не сомневаюсь, — словно не замечая моих слов, продолжал старец, — что он совершит и вторую попытку. Тебе, Буг, это должно быть известно лучше нас. — Он с улыбкой провел ребром ладони поперек своего горла, напоминая, как я чуть не перерезал тому глотку мечом.
Буг в который раз привскочил, но тут подняла руку Берегиня — и все смолкли.
— Он прав, — сказала старуха. — Нельзя карать дважды за одно и то же преступление… Мое слово — пусть Ворон уходит. И ждет.
Откинув косу на спину, она движением руки дала понять нам двоим, что мы можем убираться.
Ворон не верил своим глазам. Признаться, я тоже. Но спорить уже не мог — Судьи разом поднялись, оборачиваясь к нам, и я почувствовал себя маленьким и жалким перед их величием. Они могли сколько угодно спорить и ссориться — но их споры и ссоры были выражением их божественной воли. Они просто были богами своего народа и имели его нрав — вспыльчивый и порой резкий, решительный на слово и дело, но отходчивый и способный прощать и понимать, знающий о несовершенстве мира и не требующий совершенства от других.
Ворон очнулся первым. Он низко склонился, дергая меня за руку. Я вынужден был повторить его жест и оставался согбенным до тех пор, пока мой наставник меня не отпустил.
Мы выпрямились — поляна была пуста. Солнце тоже куда-то делось, и все стало видно ясно и четко. Прямо перед нами высился крытый дерном длинный дом-полуземлянка, торчали колья с черепами, стоял стеной бурьян, чернело пятно кострища. Но нигде не было следов присутствия Судей.
— Не понимаю, — медленно выдавил из себя Ворон. — Они оставили мне жизнь?
— Они простили тебя, — сказал я.
Мой спутник покачал головой. На плохо слушающихся ногах он подошел к кострищу и, достав из калиты на поясе огниво, принялся высекать огонь. Я пошел за сушняком.
Вскоре в полукольце кольев пылал костер. Мы бросили в пламя хлеба, плеснули остатки захваченного еще из дома Ворона пива, поделив его на три части. Мысленно поблагодарив богов за решение их Суда, мы посидели на траве еще немного и, дождавшись, пока прогорит сушняк, собрались и повернули в обратный путь.
Ворон молчал так долго, что я решил, будто боги все-таки наказали его, поразив немотой. Только на ночлеге он подал голос.
— Я не верю, — сказал он. — Что-то не так!.. Ах, Олав Тополь, мне было бы гораздо спокойнее, если бы я знал, что меня ждет — даже пусть смерть!.. А так живи и мучайся неизвестностью!.. И про тебя они ничего не сказали! Куда нам теперь?
— Утром решим, — ответил я.
Глава 8
Совет князей в Новом Городе был позже. Перед отъездом в свои вотчины все они зашли на капище Перуна почтить богов и поднести им дары.
Зарница была на своем месте, когда мимо нее прошли князья и их ближники. Огнеслав и Ведомир вышли навстречу, заговорили с гостями. Зарница не слышала ничего, и Милонегу даже пришлось толкнуть ее локтем, когда старший позвал ее. В человеке, что стоял впереди, она враз безошибочно признала незнакомца из ее сна! Он что-то такое повестил старейшине Огнеславу, из-за чего тот подзывал ее к себе!
Зарница подошла. У нее что-то спросили — она поняла только, что надо согласиться, и кивнула. Взгляд ее остановился на князе. Тот сперва не рассмотрел ее, но потом вздрогнул и шагнул навстречу.
— Перуница! — воскликнул он и сжал ее пальцы в своих. — Магура Перуница, ты!
Не ведая, что молвить, Зарница застыла. Ей стало страшно, но она понимала, что не должна выказывать своих чувств.
— Я помню тебя, о воин, — наконец нашлась она. — И рада встретить вновь. Но я не Магура, я…
Князь мягко сжал ее пальцы, показывая, что ничего не надо говорить.
— Сами боги, — молвил он, — сами боги посылали мне знак. — Отвернувшись от девушки, он поднял глаза на изваяние Перуна. — Ты увидишь, Перуне господине, что не ошибся во мне! Я до конца пройду положенный мне путь. Своим мечом клянусь тебе в этом!
Он все придерживал Зарницу за руку. Девушка поглядывала на Будимира и не заметила, какими глазами смотрел на нее старый жрец Огнеслав.
Потом князья разъехались по своим городам, и по Руси началась сперва незаметная, но потом все более явная возня. По дорогам вдоль берегов рек скакали люди, плыли на лодьях и шли пешими, пробираясь в починки и лесные заимки. Зайдя в город, они вели беседы и зачастую получалось так, что потом, проводив гонца, мужчины доставали припрятанное до времени оружие, проверяли крепость ковки и прочность насадки топора или рогатины, лишний раз пересчитывали стрелы в туле и уходили на неведомый чужой промысел — охотиться за двуногой дичью. А оставшиеся одни женщины и подростки настораживались, готовые в любой день сняться с места и уйти дальше в чащобы. Люди сбивались в ватажки и спешили в ближайший городец, где их привечал князь или старейшина и откуда путь им был один — на Ладогу или Изборск, где сидели урмане.
Выступать было решено по слову княжеского гонца, и сроки уже поджимали, когда он наконец ворвался в ворота Нового Города. Упрежденная стража сразу проводила гонца на княжеское подворье — и через малый час город ожил. В путь должны были отправиться с рассветом.
Зарница не знала о приезде гонца — весь тот день она просидела в землянке на капище, запертая в ней, одинокая, в посте, ожидая своей судьбы. Старый Огнеслав не забыл, как князь Будимир узнал Зарницу на капище, и в один из дней подошел к девушке и упредил ее, что вскоре ее ожидает последнее испытание.
За нею пришли раным-рано, когда только запевали петухи в Славенске. Задремавшая было на голой лавке, Зарница вскинулась, когда отвалился засов и внутрь заглянул Милонег. Суровый и важный против обыкновения, он поманил девушку и отступил, давая ей дорогу.
Окружив ее, трое жрецов в сосредоточенном молчании отправились прочь с капища. Огнеслав шел впереди, пристукивая посохом о землю. Ведомир и Милонег шествовали по бокам, неся что-то в мешках. Не спрашивая ни о чем и лишь осторожно заглядывая в нахмуренные отрешенные лица, Зарница поняла, что предстоит нечто значительное.