Исходя из этой основной задачи, когда выгоднее всего начинать военные действия?
Дэцин прищурился.
Ильгет пожала плечами.
– Когда сагоны окончательно превратят планету в свой отстойник, нам действовать легче всего – люди откровенно страдают, никто уже не питает иллюзий, мы их освобождаем, эммендаров убиваем, все рады и счастливы. Но тогда, Ильгет, спасать уже будет нечего. Сагоны понимают, что им трудно сейчас выдержать прямое военное противостояние с нами, и они будут стремиться долго балансировать, сохраняя Систему для людей. И когда они решатся на последнее – уничтожение цивилизации – спасать там будет уже некого и нечего. Ярна погибнет как целое.
Начать действовать год назад? Для всего населения Ярны мы были бы объектом ненависти, и не совсем необоснованной, информационную войну мы бы проиграли, еще не начав. Чего мы добились бы – ну уничтожить всю сагонскую инфраструктуру, а сагоны начнут заново работать с воодушевленным населением.
Начать действовать годом позже, когда вся Ярна войдет в Систему, все будут жить хорошо и работать на сагонов? То же самое – нас все будут дружно ненавидеть, еще больше, чем раньше.
Сейчас наступит идеальный момент – лонгинцы полностью во власти иллюзий, но во всех остальных странах население сильно страдает, и мы будем работать именно с другими странами, играя на их ненависти к Лонгину. Тебя это не смущает? Ты лонгинка.
Ильгет опустила глаза и сказала негромко.
– Я уже делала это. Я убивала.
Дэцин кивнул.
– Убивать мы будем по минимуму. Это один из элементов информационной войны – мы не хотим зла ярнийцам. Они это поймут. Но и ты пойми. В Лонгине нам придется просто... одержать военную победу, полную, разбить их. И потом на правах победителей доказывать свою правоту. Это будет выглядеть некрасиво, я сразу тебе об этом говорю. У нас просто нет другого выхода.
Ильгет помолчала и сказала.
– Дэцин, вы извините... я не хочу ничего сказать, но... почему нет выхода? У меня почему нет, понятно, я лонгинка. Я не хочу, чтобы моя планета была уничтожена сагонами. Но у вас-то? Ведь это не ваш мир.
Гэсс шумно втянул воздух носом. Мира ткнула его в бок.
– Мы не можем оставить это так, – спокойно сказал Дэцин, – или они доберутся до Квирина. Это их цель. Если они доберутся, после этого, Ильгет... по большому счету защищаться будет некому.
– Неужели Господь допустит такое? – Ильгет прямо и требовательно смотрела на командира.
– Не допустит. Он подарит нам победу, – Дэцин ответил таким же прямым взглядом, и еще какая-то сумасшедшая непробиваемая уверенность блеснула в его глазах, Ильгет даже страшно стало, но похоже, Дэцин был твердо убежден, что защита от сагонов – его миссия, вложенная свыше в его собственные руки.
Льющийся сверху золотой свет...
Золотой свет...
Пение – на три голоса, на четыре, пели старинный эдолийский церковный гимн, Ильгет уже выучила его и подтягивала в сопрано.
– Радуйся, радуйся, Мария, Господь с тобою...
Юная дева, послушная воле Божьей,
Грех праматери Евы преодолела... Бога моли о нас, Царица Небесная!
Золотой свет, и если поднять глаза выше – крест, Распятие под полупрозрачным сияющим конусом, центр всего храма. Ильгет не поднимала глаз. Отец Маркус начал молитву.
Прямо перед Ильгет – Данг и Лири, светлые волосы Лири уложены в узел, она вся словно светится, подумала Ильгет. Она так счастлива. Чуть кольнуло в сердце... прости, Господи, сказала Ильгет про себя, до каких же пор чужое счастье будет вызывать мою зависть. Чувство, что я так одиноко и печально стою у края дороги, а они идут мимо, счастливые. Но это действительно, так оно и есть, просто это мой крест, а у них свой какой-то крест, мне неведомый. Да впрочем, что долго искать – ведь вот сейчас Лири особенно привязана к Дангу, она без него жить не может, а он уходит весной, и может быть, не вернется, какое уж тут счастье. Горькое, тяжелое, и может, так и лучше, что я одинока, и обо мне некому жалеть...
Стыдно, упрекнула себя Ильгет. Молитва идет, а о чем ты думаешь?
– О путешествующих в пространстве, терпящих лишения и бедствия...
– Господи, помилуй!
– О страдающих на всех мирах, о погибающих и терпящих голод, болезни, лишения...
– Господи, помилуй!
– О сражающихся и отдающих свою жизнь за имя Твое, и за благо людей Твоих...
– Господи, помилуй! – эхом отозвалась община.
– О тех, Господи, кто не знает Тебя и не повинуется воле Твоей...
Еще дальше на один ряд стояли Арнис, его мать и сестра с мужем. Арнис жил отдельно от матери, но в церкви всегда стоял рядом с ней. Белла как-то раньше умудрялась всегда выловить Ильгет еще до службы и привести ее тоже к себе, чтобы Ильгет не стояла одна, не чувствовала себя одинокой. И тогда все время службы она ощущала родное, ласковое тепло Арниса, чувствовала его рядом с собой. Но в последнее время Белла перестала звать Ильгет, хотя и подходила к ней сама после службы, разговаривала, расспрашивала о делах.
Началась собственно литургия. Арнис опустился на колени, Ильгет нечувствительно сделала то же самое, и видела коротко стриженный светлый затылок впереди, плечи, вроде бы и не такие широкие, но очень крепкие, она знала это, мощные, под белой тканью скеты – в церковь было принято мужчинам надевать белую рубашку-скету, женщинам – простое однотонное платье. В последнее время Арнис как-то реже стал общаться с Ильгет, хотя занимались они так же часто, как раньше.
Отец Маркус уже разламывал хлеб. Наступала самая волнующая секунда Претворения.
Раздался тихий хрустальный звон.
Эстарги потянулись к Причастию. Ильгет вдруг вспомнила слова Иволги... что, если это правда? Но это же грязь. Не может Арнис быть таким. Не может. Господи, что за стыд, о чем она сейчас думает? Ильгет застыла. Почему она не сказала на исповеди о своих сомнениях – забыла просто? Господи, как стыдно-то! Чья-то рука легла на плечо, Ильгет обернулась. Мира смотрела на нее ласково.
– Иль, ты что? Ты не идешь? Тебе плохо?
И так это было тихо сказано, ласково, заботливо, что Ильгет не выдержала.
– Все хорошо, Мира, спасибо... Иду.
И у алтаря она вместе с другими опустилась на колени и закрыв глаза, ощутила на языке частицу Бога.
Арнис обедал в зале Общины вместе с Иостом. Как обычно. С ним было хорошо молчать. Просто сидеть рядом и есть сосиски. И потом Иост тихонько расскажет о том, как опять, уже в который раз, ходил на хребет Дали, к старому монастырю вместе с орденом святого Петроса. Навигатор все собирался вступить в этот орден мирянином, была у них такая возможность, как бы и монах, но можешь выполнять свою обычную светскую работу. Идеально для эстарга. Возвращаешься из Космоса – и пожалуйста, твоя привычная комната в монастыре, распорядок, молитвы, строгое духовное руководство. Пока Иост присматривался, на присматривание в ордене давали 3 года. В последнее время все темы разговоров с ним плавно съезжали на орден святого Петроса, на историю ордена и христианства вообще, на Эдоли, на литургику...
Арнис любил Иоста. Давно уже. Иост был один из лучших навигаторов Коринты. В ДС вступил не так давно. Белобрысый, маленький, плотный, и среди других совершенно незаметен. Он ничем не выделялся, голос у него был тихий. Зато если кому-то надо срочно заменить зарядный блок или одолжить скарт, Иост всегда оказывался рядом. Любую технику мог починить. А главное – брался за это. И без него уже оказывалось как-то пусто, плохо.
Арнис тоже не любил шума и лишних разговоров. С Иостом ему было легко.
– Хочешь, приходи как-нибудь, у нас вечером всегда Маттис играет на мессе, очень красиво, – сказал Иост. Арнис кивнул.
– Зайду на днях. Маттис, вроде, был известен до того, как ушел в орден? Именно как композитор? Или исполнитель?
– Да, как исполнитель на синтаре, он дважды был в десятке в рейтинге, – сказал Иост, – и композитор он неплохой. Но ты его в церкви послушай!
Арнис ощутил чье-то присутствие справа. Попробовал угадать, не глядя. Не утерпел, скосил глаза. К столику подошла Ильгет. Счастье толчком плеснулось в сердце. Ильгет в золотистом облачке, немного растерянная.
– Привет, Иль, садись с нами, – Арнис подвинул ей стул. Ильгет неуверенно села. Иост радушно заулыбался.
– Хочешь сосисок?
– Нет, – отказалась Ильгет, – я бы стаканчик кринка.
– Сейчас закажем, – Иост убежал. Здесь не было роботов, бегать приходилось самим. Маленькая, тонкая рука Ильгет лежала на столе, и пальчики казались совершенно детскими. До смешного. Арнису захотелось накрыть эту руку ладонью, спрятать ее в горсти. Он сдержался. Вот этими пальчиками можно держать приклад «Молнии»? Бред какой-то.
– Мне кажется, что тебе грустно, Иль? Нет?
– Да нет... не знаю, Арнис. Как-то все гнусно.
Вернулся Иост, поставил перед Ильгет высокий бокал с ванильным кринком. Ильгет взглядом поблагодарила его. Иост просиял.
– Что гнусно? – спросил Арнис.
– Да война вся эта... Не знаю.
– Конечно, гнусно, – сказал Иост, – ты бы, Иль, не ходила туда лучше. Оставалась бы на Квирине. Тебе и так досталось, на всю жизнь вперед хватит.
– При чем здесь это, – Ильгет отхлебнула кринк, – какая разница, ну останусь я. Я буду чистенькая и хорошая, а кто-то будет убивать. За меня. Я буду об этом знать. Грязь это все, вот что. Как вспомню, тошнит просто. Может, эти люди, которых я там убивала, может, они и не виноваты вовсе. Да если и виноваты, они ведь живые. Понимаете , живые люди. А я...
Арнис накрыл ее руку ладонью.
– Да, Иль, – сказал он, – все это правда. Но нам надо защитить Квирин. Сагоны все время пытаются к нему подобраться.
– Я знаю это, – Ильгет посмотрела на него, – но подумай, как это выглядит! Мы приходим на чужие планеты. То есть это вы на чужие, а я еще хуже, я предатель, который воюет против собственного народа.
– Да, поэтому деятельность ДС и держится, насколько это возможно, в тайне, – сказал Иост.