Аннушка вдавила педаль в пол, машина ускорилась, как будто ей дали пинка, и помчалась вниз с холма навстречу колонне.
— Ага! Сейчас посмотрим, у кого тут яйца! — самозабвенно орала курьерша, вцепившись в руль. — Сворачивайте, придурки!
Придурки не сворачивали. Выдвинувшийся вперёд броневик явно не боялся столкновения с легковой машиной.
— А если так? — водительница протянула руку к панели, откинула защитную крышку и вдавила кнопку.
— Ды-ды-ды-ды-дых! — прокашлял над кабиной пулемёт.
Броневик не впечатлился, но пилот в стеклянной кабине флаера явно занервничал. Пропеллеры завращались.
— Ды-ды-ды-ды-дых! Ды-дых! Дых!
— Да твою железную маму! — завопила Аннушка. — Заклинило! Песка наелся!
Острый железный нос броневика стремительно приближался. Флаер успел отцепиться и теперь набирал высоту, не уверенный в свой неуязвимости. Василиса уже окончательно решила, что Аннушка впала в безумие берсерка и сейчас размажет их о броню, когда та тормознула и резко крутнула руль. Машина пошла юзом, завизжала резина, водительница переключила передачу вниз и снова выжала газ.
— Держитесь!
Автомобиль перепрыгнул кювет и, подлетая на кочках под лязг подвесок, помчался параллельно дороге. Колонна спешно тормозила, но, когда Аннушка лихим маневром вернула машину на асфальт, внедорожники только начали разворачиваться.
— Что, съели! Да я таких как вы на кардане вертела! — бурно веселилась курьерша.
Но тут по машине как будто застучали брошенные камни. Василиса уже слышала этот звук — их обстреливали.
— Да что вы творите… Ох, чёрт, чёрт, сволочи! Оу…
Аннушка врезала по тормозам, дети повисли на одном на двоих ремне безопасности, мир моргнул, вокруг соткался туманный шар Дороги.
— Зацепили, твари, — сказала она озабоченно.
Голос звучит глухо, то ли из-за того, что они в межпространстве, то ли из-за того, что ей больно.
— И с мотором что-то нехорошо, тяга падает. Встряли мы, детишки. Сейчас попробую один финт ушами, но… Приготовьтесь!
— К чему? — спросила Василиса, но курьерша уже решительно свернула.
Мир моргнул, стало темно, завизжали тормоза, машину крутнуло, раздался удар и скрежет железа, потом ещё один — и встали.
— Вот гадство, — сказала с чувством Аннушка, — оказывается, у нас ещё и фары не горят. Ну, блин, один к одному всё, как по заказу. Там в бардачке фонарь, возьми.
Василиса нащупала пластиковый цилиндр, нажала на ощупь обрезиненную кнопку. Яркий луч выхватил из окружающей темноты длинную вереницу машин, опорные колонны, высокий бетонный потолок.
— Это тоннель, — кривясь, пояснила Аннушка. — Про него, кажется, только я знаю. Понятия не имею, как они нас находят, но тут и с воздуха не увидеть, и по дороге не проехать.
В тоннеле застыла навечно глухая пробка — машины стоят бампер в бампер, только узкий свободный проезд слева, в который в темноте без фар не вписалась Аннушка. Шипастый бампер «керогаза» пропахал пыльные борта нескольких легковушек, вывернув их блестящими краями рваного железа.
Свободная полоса размечена светоотражающими линиями и сияющими в луче фонаря непонятными надписями, броневику по такой не пройти — узко.
— Я думаю, это для спецтранспорта, — сказала курьерша. — Чтобы скорая могла проехать, или, например, полиция, не знаю. И ведь никто не выехал на неё, заметь! Все стояли, как зайчики. Видать, законопослушный народец тут жил, пока не помер. Да, в машины лучше не заглядывай, серьёзно тебе говорю.
Василиса послушно отвела луч от тёмных окон. То, что она, к счастью, почти не успела разглядеть, явно не стоило рассматривать пристально.
— А что здесь случилось?
— Понятия не имею. Но умерли они плохо. Так, давайте ещё чуть поедем, пока я не вырубилась. Свети вперёд!
Машина, скрежетнув бампером, выбралась их затора и медленно покатилась прямо. Мотор гулко рычит под бетонными сводами.
— Аннушка, ты совсем бледная, — забеспокоилась Василиса. — Выглядишь не очень.
— А уж как хреново я себя чувствую! Но сдохнуть тоже не вариант. Погоди, тут недалеко, вот буквально… Ага, сюда! Это аварийный съезд.
Машина с трудом протиснулась, растолкав бампером пару легковушек, в отнорок тоннеля, открывшийся справа. Там оказалось нечто вроде небольшой парковки на несколько машин, сейчас пустующей. Аннушка заглушила мотор, открыла дверь, дёрнулась выйти, охнула, и опустилась назад на сиденье.
— Подождите, я помогу! — Василиса обежала капот и подставила ей плечо.
Курьерша ухватилась за него сильными пальцами и вытащила себя наружу. Левая штанина у неё полностью пропиталась кровью, которая капает на асфальт.
— Туда, — показала она рукой, — там комната отдыха для водителей.
Аннушка буквально повисла на Васькином плече. Девочка порадовалась, что та худая и невысокая.
На двери оказались непонятные надписи и вполне понятные пиктограммы — кровать, душ, унитаз, аптечка. Внутри даже зажёгся свет.
— Солнечные панели наверху, я как-то вылезала оглядеться.
— И что там? — спросил любопытный Лёшка.
— Ничего интересного, пацан, если ты не любитель готики.
— А что это?
— Это когда много могил тех, кого успели закопать, и костей тех, кого не успели. Так себе пейзажик. Не позитивный. Так, давай сюда меня, на койку. Ботинки поможешь снять?
Василиса расшнуровала высокие ботинки — один очень пыльный, другой пропитанный кровью.
— Теперь штаны, — Аннушка заёрзала, расстёгивая ремень.
Девочка потянула вниз кожаные штанины.
— Оу, блин, присохли к ране… Нет-нет, тяни, не останавливайся! Да, блин, хреновые дела.
На левом бедре сбоку большое неровное входное отверстие, из которого обильно кровит.
— Хрена б себе, как распахало! И пуля где-то внутри, как бы ни у кости… — Аннушка сидит совсем бледная, лицо покрылось потом, дышит часто и неглубоко. — У меня здоровье кобылье, и заживает всё как на собаке, но это чот уже перебор. Глянь, что там в аптечке.
В стенном шкафу нашлась пластиковая коробка с крестом.
— Бинт. Ещё бинт. Пластырь. Ещё пластырь. Пара пузырьков не знаю с чем. Две баночки каких-то таблеток.
— Так я и думала. Ни хрена полезного. А я свою, как назло, третьего дня опустошила и не успела пополнить. Был один инцидент… Давай сюда бинты. Мелкий, сгоняй в машину, там за моим сиденьем пакет с бутылками. Тащи его сюда.
Когда Лёшка выскочил наружу, Аннушка сказала:
— Так, пуля глубоко, не вытащить. Так что я могу только всадить вместо анестезии виски, замотать рану и надеяться, что не сдохну. Поэтому, скажи мне, пожалуйста, что ты умеешь водить машину. Хоть как-нибудь.
— Немножко умею.
— Молодец. Лучше плохо ехать, чем глубоко лежать. Надеюсь, мотор заведётся, потому что тянул он под конец совсем тухло. Я скажу, куда рулить, и постараюсь справиться с переходами, но педали временно не для меня. Главное, не вырубиться совсем… О, притащил? Отлично. Так, попробовать что ли, эту, со смешной этикеткой? Ну, за моё пострадавшее здоровье, детишки!
— Ну… Так себе виски, — сообщила Аннушка, оторвавшись от горлышка. — Этикетка — его главное достоинство. Но содержание алкоголя достаточное, чтобы смириться с тем, что мне сейчас будет очень больно.
Девушка резко перевернула бутылку над раной и заорала нечто громкое, неразборчивое, но, судя по интонации, крайне нецензурное.
— Уау! — выдохнула она. — Вот вам и антисептик… Теперь надо замотать… Надо… Перевязать…
Она резко побледнела, откинулась назад на кровать, глаза её закатились, голова упала набок.
— Она умерла? — тихо спросил Лёшка.
— Нет, — ответила Василиса. — Видишь — дышит. Просто потеряла сознание. Наверное, от боли. Помоги её уложить.
Вместе они расположили курьершу на кровати. Василиса достала УИн.
— Вылечишь её, как шмурзика?
— Надеюсь. Знаешь, на человеке это как-то по-другому воспринимается. Но, если я не достану пулю, то просто перевязка ей не поможет. Начнётся заражение, гангрена какая-нибудь, не знаю.
— Тебе не страшно?
— Очень страшно. Но я стараюсь рассуждать, как Алина, логически. Если я ошибусь, и сделаю что-то не так, то она может потерять ногу или даже умереть. Но если я не попробую, то она умрёт почти наверняка. Даже моей начальной медицинской подготовки достаточно, чтобы это понять. Посиди с ней, я сейчас.
Василиса сбегала к машине, покопалась в наборе инструмента и нашла круглогубцы с длинными гнутыми губками — единственный инструмент, который хоть как-то похож на хирургические щипцы.
Она отмыла их с мылом в туалете (вода, к её удивлению, шла из крана, как ни в чём не бывало, даже горячая) и прополоскала в виски, надеясь, что это хоть как-то сойдёт за стерилизацию. Потом несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять нервную дрожь в руках, и, сдвинув предохранительное кольцо, включила универсальный инструмент в «красный» режим. Так он может резать живую ткань — в обычном режиме луч проходит через неё без последствий, что сэкономило техникам Коммуны немало пальцев.
Отрегулировав красный лучик — на десять сантиметров длины и как можно тоньше, — Василиса долго примеривалась, больше всего боясь повредить кость. УИн не скальпель, ему всё равно, что резать. С трудом решившись, сделала глубокий разрез вдоль бедра, поперёк раны — и внезапно успокоилась. Наверное потому, что отступать уже поздно.
Всё оказалось сложнее, чем она себе представляла. Разрез моментально заполнился кровью. Васька не боялась крови — во всяком случае, не так, чтобы падать при виде её в обморок, да и медпрактика помогла, — но она просто не могла разглядеть пулю, тем более что расширить рану, кроме как пальцами, ей было нечем, а пальцы легко отхватить УИном. Особенно, когда руки нервно подрагивают.
— Лёшка, бинт дай, быстро!
Девочка быстро скомкала из бинта подобие тампона и вложила в разрез. Бинт частично впитал кровь, и в глубине раны показалось то, что, как она надеялась, было пулей.
— Щипцы! — сказала Василиса Лёшке, как настоящий хирург.