– Я тебя отсюда выведу. Дай руку, и пойдем со мной.
Сухая морщинистая кисть ощущалась, как вполне материальная. Хотя они оба нематериальны.
– Жжется твоя рука… – пробормотала старуха. – Ишь ты, тепло… Тепло, но жжется… Жжется, зато тепло…
– Идем. Нужно собрать остальных, наружу выйдем все вместе.
Дальше двинулись вдвоем. Снова рябь и картинка: на этот раз не жилая комнатушка, а длинное помещение с каким-то оборудованием. Ткацкие станки?.. И возле них смутно намеченные фигуры – ненастоящие. Здесь только один настоящий, за конторкой в углу. С юных лет нацелился зарабатывать деньги, заставляя других на себя трудиться, платил гроши, заодно и чужую жизненную силу присваивал: сперва это получалось само собой, но однажды уяснил, что делает, и тянул из других уже осознанно. Главным образом из своих работников. Иной раз мелькало, что это неправедная жизнь, но он заглушал такие мысли выпивкой и бравадой: надо быть хищником, хозяином над людьми, а кто этого не умеет, тот твоя законная добыча. Кончилось тем, что на мануфактуре вспыхнули беспорядки, и его убили. Здесь он кое-что переосмыслил: лица, разговоры, эпизоды из прожитой жизни так и вертелись перед ним нескончаемым хороводом, словно демоны крутили шарманку – а толку-то, теперь уже ничего не поменяешь.
На то, чтобы считать всю эту информацию, ушло несколько секунд.
– Вставай, идем с нами, – бросил Хантре.
– Куда? – ощущение сиплого пропитого голоса – ага, он был пьян, когда надсадно кашлявший ткач проломил ему череп молотком.
– Отсюда. Наружу.
– Мое наказание закончилось?.. Я прощен?!
– Ты сам себя наказал. Если таскаться по болоту, где людям ходить нельзя, провалишься в топь. Если безостановочно жрать чужую жизненную силу, тоже провалишься – туда, где такие упыри склеиваются в единого сверхдемона. А насчет прощения вопрос не ко мне. Поинтересуйся у своих бывших работников, если когда-нибудь их встретишь. Дай руку.
Такие, как этот «хозяин жизни», всегда вызывали у него неприязнь, но Хантре с самого начала понимал, во что ввязался: вряд ли кто-то из тех, кого поглотил Вуагобу, будет ему симпатичен. Он должен увести отсюда всех, кого сможет, независимо от своего отношения к ним.
– Так, теперь ее возьми за руку. Идем цепочкой, собираем остальных. Ни в коем случае не расцепляйте руки.
Следующий – подросток. Родился калекой, всю свою недолгую жизнь тяжело болел, и после того, как угодил сюда, остался в этом образе. В семье его любили, заботились, чувствовали себя виноватыми, а он всячески подогревал это чувство вины. Постоянно твердил, что он им на самом деле не нужен, они хотят его бросить, они занимаются всякими интересными делами – это с их стороны предательство, и ему от этого больно. Если они взаправду его любят, они не должны заниматься ничем интересным, и никуда ездить не должны, и надолго уходить тоже не должны, потому что если кого-то нет рядом, он чувствует, что его бросили. Вовсю тянул из них жизненную силу, как снаяна из своей жертвы. Благодаря такой подкормке дожил до пятнадцати лет, а потом его затянуло сюда, несмотря на пожелания добрых путей. На тот момент он был конченым упырем, в то время как его самоотверженное семейство напоминало замученные бледные тени. Зато здесь до него дошло, кем он был в минувшей жизни. Мечтал прогрызть путь наружу, родиться снова и не повторять прежних ошибок.
Этому тоже пришлось объяснять, что его участь – не наказание, к которому он кем-то приговорен, а результат его собственного выбора. Сам себя наказал. Выбрал стать упырем, вот и угодил к упырям. В следующий раз выбирай что-нибудь другое, не жри тех, кто тебя любит, даже если болеешь и тебе плохо. Парень при жизни был начитанный – можно надеяться, понял.
Женщина из Шибевата. Не удивительно, в Шибевате у Вуагобу питомник, оттуда он много получает и многих поглощает. Тетка родила восьмерых дочерей и теперь сокрушалась о том, что с ними сделала, ведь она же знала, что это такое, сама из-за этого до старости мучилась – то воспалится, то начинает зудеть и кровить. От своих дочерей и невесток она питалась: все было сделано по обычаю, все должны так жить… Но здесь она ужаснулась и поняла, что так нельзя.
– Тебе незачем здесь оставаться. Дай мне руку. И его за руку возьми. Теперь мою руку отпусти, а вы друг друга не отпускайте, что бы вокруг ни происходило. Идем.
Любитель китонских грибочков, превративший жизнь своих близких в беспросветный кошмар. Мало того, что он тащил из дома все, что не приколочено, чтобы купить очередную порции сушеной дряни, так еще и приспособился тянуть чужую жизненную силу – под конец подсел на это еще основательней, чем на грибочки. Только здесь опомнился и раскаялся. Думал о тех, кому навредил при жизни, жалел о том, что не переиграть.
– Идем дальше. Главное, не расцепляйте руки. Выйти наружу вы сможете только все вместе.
Время здесь течет не так, как в мире живых. Сколько заблудшего народу получится собрать, пока там пройдет три часа?
Хенга сохраняла спокойствие. Кто-то ведь должен сохранять спокойствие, и кроме нее некому.
Тейзург то и дело проверял пульс Хантре, а на песочные часы смотрел так, словно его подмывало расплющить всмятку бронзовый корпус. Должно быть, ему казалось, что песчинки сыплются из верхнего сосуда в нижний чересчур медленно. Злое лицо, сощуренные глаза. Порой он пытался ухмыльнуться – это было похоже на оскал спятившего уличного бандита, от которого впору бежать со всех ног. Монфу, Куду и Флаченда, так и сидевшие в ряд у стены, выглядели совсем запуганными, шевельнуться лишний раз боялись. Лорма оперлась рукой о плиты, опустила голову, чтобы волосы прикрывали лицо, застыла в неудобной позе. Харменгера то бросала косые взгляды на Тейзурга, то снова поворачивалась к арке, за которой корчился в конвульсиях Вуагобу. Ее длинный суставчатый хвост агрессивно метался туда-сюда: она здесь не просто зритель, а заинтересованная сторона, изрядно недовольная развитием событий.
Амулетчица сидела около зонтика, защищавшего Хантре от солнца. Руки сложила на коленях, весь свой арсенал держала в готовности: почем знать, что в следующий момент понадобится.
– Ну-ка, пустите меня!
Кто-то бесцеремонно отпихнул ее. В тот же миг Тейзург вскинул голову, а Харменгера молниеносно развернулась, щелкнув хвостом-бичом.
Зонтик откатился в сторону.
– Зин… – вырвалось у амулетчицы при виде серо-зеленого одеяния.
Осеклась на полуслове. Вовсе это не Зинта: у той светлые волосы до плеч, обычно собранные в хвостик, а у этой длинная толстая коса цвета корицы. Но что-то общее есть. Откуда здесь взялась лекарка под дланью Тавше, можно не гадать: поймала «зов боли» и примчалась издалека, используя «летящий шаг».
Лекарка положила голову Хантре к себе на колени, с двух сторон прижала к его вискам кончики пальцев.
Почему она не призывает силу Тавше? Да у нее и священного кинжала на поясе нет… Тогда получается, она не из тех, кто под дланью?
Тейзурга ее появление как будто обрадовало и успокоило. Не поднимаясь, он отвесил почтительный поклон – буквально сложился вдвое, коснувшись лбом плиты.
А демоница надменно фыркнула:
– Надо же, кто пришел… – и отвернулась к Вратам Хиалы.
Лекарка не обращала на них внимания, ее молодое лицо выглядело сосредоточенным. Вливает силу, догадалась Хенга. Как она это делает, если не взывала к Милосердной? Она ведь не волшебница, амулеты сообщили бы.
Сложив вместе все составляющие головоломки – ее действия, реакция Тейзурга, реакция Харменгеры – девушка поняла, что это за лекарка, и тоже поклонилась.
Начал сомневаться, что его хватит на три часа – или сколько там еще осталось? В своем чувстве времени он сейчас тоже не был уверен: как будто время стало рваное, пульсирующее – то есть, то нет.
Он переоценил свои возможности. Продержаться бы еще чуть-чуть, найти хотя бы четверых-пятерых, и всех, кого нашел, отсюда вытащить. Коридор извивался, перекручивался, возникающие на слякотных стенах рожи неодобрительно гримасничали и бормотали угрозы, мутное желе колыхалось, изображая шторм в аквариуме.
Больше всего Хантре опасался потерять контроль, потерять сознание: тогда его мигом отсюда вышвырнет, и никакой гарантии, что тех, кого он собрал, вышвырнет вместе с ним.
А потом он почувствовал прилив силы: кто-то сумел дотянуться до него извне. Точно не Эдмар, у бывшего демона сила другая.
Сейчас надо не ломать голову, кто это, а воспользоваться неожиданной помощью и довести дело до конца.
Тейзург уже дважды переворачивал песочные часы. У Хантре выровнялось дыхание – как будто спит, порезы и ссадины полностью затянулись. Его голова так и лежала на коленях у лекарки, та не отнимала пальцы от его висков. Все помалкивали. Но когда откуда ни возьмись появилось двое демонов устрашающего вида – не из Врат Хиалы, за которыми содрогался Вуагобу, похожий на омерзительный клубок червей – амулетчица едва удержалась от возгласа. Все-таки удержалась, сказалась выучка овдейской службистки.
– Какие у нас гости! – ощерилась Харменгера. – Раз уж пожаловали, вы теперь и держите привязку к этой помойке, а я отдохну.
Новоприбывшие вроде бы не возражали. Заняли позиции по обе стороны от арки.
У того, что встал справа, голова напоминала то ли молот, то ли носорожью башку с зубастым ртом до ушей. На нем был подметающий пол халат с длинными широкими рукавами, по его складчатой коже и по халату неспешно ползали цветные пятна.
Та, что слева – Хенге показалось, что это «она» – одежды не носила, да и зачем, если все ее тело укрыто плотно прилегающими буро-зелеными листьями. Шея затянута лиственным воротником, на голове венец из листвы. Черты белого с прозеленью лица изящны, словно выточены скульптором. Ее руки вместо кистей оканчивались цветочными бутонами величиной с кулак.
– Меня разбирает любопытство, почему то, что затеял он, ни разу на моей памяти не сделали вы с твоим беспристрастным братцем? – задумчиво и в то же время с ядом в голосе процедила Харменгера, прогулявшись туда-сюда по террасе и остановившись над группой вокруг Хантре. – У вас силенок побольше, чем у него. И вы тоже заинтересованы в результате, иначе Акетис не прислал бы сюда своих прихвостней. Что же вам помешало?