Глядя на пышную зелень, Венша невольно замедлила шаг. Даже как будто заныла перекушенная стигом лодыжка, хотя все уже заросло, от раны следа не осталось. Что не мешало Венкине при каждом удобном случае подстерегать Ринальву, чтобы та посмотрела «все ли с ногой в порядке» – и в ответ выслушивать: «Ну и мнительное ты чучело, думаешь, у меня для таких, как ты, времени чворкам не слопать? У тебя воспаление дури, а меня пациенты ждут!»
Когда они бежали в Каджерат, этот участок миновали при свете луны и в оазисы не заворачивали. А сейчас Венша невольно напряглась, крепко ей тогда досталось… И как раз поэтому нужно там побывать. Демоны из свиты Харменгеры зачистили Ирбийское Ожерелье от стигов и скумонов, которых притащили с собой прислужники Лормы, и прогнали в пески изрядно потрепанного осужарха – никого лишнего там сейчас нет.
– Там кто-то есть, – сообщила Тунанк Выри, словно возражая на ее мысли.
– Думаешь, засада?
– Плохого не чую. Как будто кто-то на арфе играет.
– Ты уверена? – Венша не слышала никакой арфы.
– Да, только это не звуки, ощущается по-другому. Хвостом чую. Давай посмотрим, что там.
– Давай.
Раз у мучахи поджилки не трясутся, ей тем более зазорно трусить.
Что-то происходило в крайнем оазисе, который ближе всего к Ляране. Венша вслед за Тунанк Выри нырнула в заросли тамариска. Теперь и ей мерещилось, что играют на арфе – беззвучно, и в то же время никаких сомнений, что музыка есть, и это так прекрасно, что словами не описать… Манящие чары? Нет, что-то другое.
Доползли до просвета в кустарнике. На прогалине стоял окутанный солнечным сиянием древон: приземистый, кряжистый, его раскинутые во все стороны ветви, причудливо закрученные, выпустили множество побегов с набухшими почками. На стволе округлый нарост, посередине то ли глаз с продолговатым зрачком, то ли наметился бутон, издали похожий на глаз – отсюда не разберешь. А напротив не то глаза, не то бутона золотятся меж ветвей едва различимые нити – похоже на паутину, и древон перебирает их длинными корявыми пальцами.
– Спасибо, что пришел в наши края! – прошептала мучаха. – Мы тебе рады!
Потом она объяснила Венше:
– Это молодой древон – видела побеги с почками? Когда я в прошлый раз бегала к Ирбу, его здесь не было, я бы заметила. Раз он появился, раз великий Олосохар позволил ему здесь вырасти – это значит, теперь у нас все пойдет в рост, и вокруг Ляраны будет большой оазис. Главное, чтобы ему сейчас не мешали, и сердить его не нужно.
Улпа славится на весь просвещенный мир своей селедкой. Ее отсюда аж в Овдабу и Ларвезу возят – через весь материк, через горный хребет: в западных странах улпская сельдь почитается за деликатес, хотя там и своей хватает.
Аснагисские мудрилы солят ее не только с традиционными специями, но еще и со всякими яблоками-грушами в сладких сиропах. Шунепа нахваливал, а Дирвен с этих изысков плевался. Он же не извращенец вроде Наипервейшей Сволочи.
Вот бы гада Эдмара тоже вызвать. В последнее время тот о Дирвене не вспоминал, и в глубине души зудела обида. Зато этим вечером Дирвен сполна утешится с Харменгерой. Как там этот гад высказался? «Ее поцелуя достаточно, чтобы испытать бесподобный оргазм, такого неземного наслаждения ты ни с кем больше не получишь…» А какая у нее задница, при одной мысли в жар бросает!
Пропахшая селедкой и морем Улпа считается городом, хотя больше смахивает на громадную деревню. Дома в один-два этажа, с коническими башенками в придачу к печным трубам – точь-в-точь аснагисские колпаки «для связи с небом». На башенках вертятся флюгера. Множество рыбных заводов и заводиков вперемежку с жилыми кварталами. Незлые бродячие собаки, подъедающие селедочные отходы. Околпаченный вокзал в окружении складов и торговых контор. По размерам – город, и все равно почти деревня: характерных для городской жизни черточек раз, два и обчелся.
Шунепа уже бывал здесь раньше. Они добрались до заброшенной усадьбы на юго-западной окраине Улпы – это опустелое хозяйство принадлежало его родственникам, те искали покупателей, которые захотят поставить здесь еще один селедочный заводик и заплатят подороже. Не первый год искали, потому что не хотели продешевить.
Сейчас тут никого, все заперто-заколочено. Маг и амулетчик пробрались в дом, расчистили гостиную, вытащив в смежную комнату обеденный стол и стулья. С потолка за их действиями с укоризной наблюдала люстра, неодобрительно поблескивая стекляшками сквозь прорехи в чехле.
На полу Шунепа нарисовал мелом символы, сверяясь с книжкой, которую Дирвен выкрал из домашней библиотеки одного мага в Трукешаре. Обвел по кругу замкнутой линией, вплетая блокирующее заклятье.
Повелитель амулетов достал из потайного кармана приманку, а из завязанной корзины очередного жертвенного петуха.
– Я начинаю! – объявил маг решительно и немного напыщенно.
Произнес заклинание призыва. Резанул петуха по горлу.
Ничего не… Или нет, вроде бы стало темнее, хотя тут и раньше было сумрачно из-за пыльных штор с многослойными оборками. Но что-то изменилось.
Оборки на шторах шевелились, хотя окна наглухо закрыты и никакого сквозняка.
Неужели получилось? И сейчас они ее увидят?..
В центре магического рисунка медленно вращался смерч в человеческий рост, сотканный из синеватого с черными прожилками тумана. Сквозь него просвечивал монументальный, как надгробный памятник, комод темного дерева у дальней стены. Еще мгновение – и вместо смерча в круге стоит женщина, ничуть не прозрачная.
Мертвенно-синяя в извилистых узорах, безупречно стройная, крутобедрая, с налитыми грудями. В глазах тьма, из кроваво-красной шевелюры полумесяцем торчат рога, по полу хлыстом извивается суставчатый хвост с жалом на конце.
На ней были одни лишь сапоги из сверкающей черной кожи, с золотыми каблуками и шпорами. Взгляд сам собой прилип к алому треугольнику внизу мускулистого живота, и Дирвен судорожно сглотнул.
Нельзя сказать, что он не испытывал страха перед демоном, но вожделение, окутывающее Харменгеру тяжелым бархатным ароматом, пересиливало страх.
– Так вот кто меня вызвал! Ожидаемо… И на что вы рассчитывали?
– У нас есть… – промямлил растерявший весь свой гонор Шунепа.
Он держал за связанные лапы все еще трепыхавшегося петуха, кропя кровью пол.
– А угостить меня человеческой кровью – слабо? Думаешь, я из тех, кто предпочитает куриный бульончик?
– У нас еще кое-что есть, – Дирвен показал мельхиоровую шкатулку. – Предлагаем в обмен на поцелуй. На два поцелуя, с каждым из нас. Сначала обменяемся положенными в таких случаях клятвами…
– Да зачем же столько формальностей? – усмехнувшись, демоница запросто стерла подошвой нарисованную на полу линию и шагнула из круга наружу.
Файот Афинди, добродетельная вдова Гутулима Афинди, покойного торговца рыбой, возвращалась из Трукешара в Улпу с сыном-студентом, двумя дочками и служанкой. Доехали в полупустом омнибусе до Собачьей лестницы, где и вышли вместе с попутчиками.
Лестница под навесом на резных столбиках спускалась вниз несколькими маршами, а дальше зеленели кроны деревьев, и среди них виднелись красные, серые, коричневые крыши с устремленными в небо остроконечными башенками. Усадьба Афинди отсюда как на ладони – по соседству с заколоченной усадьбой Кужевандо, на которую до сих пор не нашли покупателя. И не найдут. Файот присматривалась, да Кужевандо заломили такую цену, что добродетельная вдова плюнула и передумала.
По лестнице ползли, как чворки – ради попутчиков, которые собирались снять у Афинди жилье на денек-другой. Маленькая сухонькая старушка из тех, кого называют «перышком на ветру», с двумя взрослыми внуками. Мужчины так и соревновались в почтительности: первый съехавший колпак бабушке поправит, второй чаю из фляги в дорожную кружку нальет, первый муху отгонит, второй шаль на плечи накинет. Друг на друга не похожи: первый статью мелковат, проворный и суетливый, второй крупный, вальяжный, флегматичный. Настоящие ли у них бороды, Файот так и не поняла. Зато уяснила, что старушка богатая и начинает выживать из ума, а почтительные внуки – ее наследники.
– А вот не скажу я, кому чего оставлю, – прошамкала та «по секрету», глядя на попутчицу мутно и хитровато. – Пускай сначала обо мне позаботятся как следует! А то думают, старая кастрюля, ум у нее за разум… Вот помру, и кому что достанется, тогда и узнают…
И засмеялась дребезжащим старческим смехом, потом закашлялась. Мелковатый принялся укутывать ее шалью, рослый поднес кружку с «чаечком».
«Не приведите боги потерять разум на старости лет», – подумала Файот, глядя на них с сочувствием.
Те собирались купить здесь домик с цветником, потому что бабушке так захотелось. С Кужевандо вряд ли сторгуются.
– Матушка, а под лестницей ни одной собачки нет! – выпалила младшая дочка, забежавшая вперед, когда наконец добрались до нижних ступенек. – Они куда-то ушли!
– И птички сегодня не поют, – добавила старшая.
Услужливые внуки-наследники обменялись взглядами через голову бабушки, которую вели под руки. А Бунепа, студент магического университета, веско заметил:
– Здесь что-то не так.
– Может быть, непогода надвигается, – сказала Файот. – Небо-то пасмурное, нагнал облаков господин Харнанва. У нас тут дурных дел не бывает, место тихое, и обереги повсюду.
В ответ на ее слова послышался шум: звуки ударов, треск, грохот, словно поблизости то ли сарай ломают, то ли сваливают с телеги битый камень и доски. Над кронами деревьев взметнулась пыль, кувыркнулись какие-то обломки – вроде бы среди них мелькнула дымовая труба, да еще остроконечная башенка с флюгером. И очевидцы даже удивиться не успели, как на том же месте возник смерч выше самых высоких вековых деревьев.
Хотя вовсе это не смерч… Нечто на него похожее, тускло-синее в черных разводах – оно извивалось и моталось из стороны в сторону, как будто пританцовывая на месте. В иные моменты можно было увидеть чудовищную зубастую воронку, над которой сам воздух дрожал и сорванные с деревьев листья закручивались вихрями. Но страшнее всего то, что там был еще и человек – без штанов, в съехавшем набок колпаке, с болтающейся на одной тесемке бородой. Он дергался и сучил голыми ногами, а это… эта тварь оплела его щупальцами и удерживала на весу, притиснув к себе задом. И можно было подумать, что они совокупляются.