Дирвен шагнул к украшению: с «Непотопляем» и в воде не утонешь, и в зыбучку не провалишься.
Не будь он таким вымотанным после беготни, успел бы схватить находку. Но жлявская драгоценность сама собой зарылась в песок: мгновение – и ничего нет.
– Экий ты рисковый, поверху мои ловушки топчешь, а уж я-то старалась!
Низкий грудной голос, наигранно обиженный.
Повернувшись, увидел ее возле кромки прибоя.
Жлява сидела на корточках, сзади ее окатывали набегающие волны. Вместо одежды кусок рыбацкого невода, и в ячейках этой рвани, словно недолговечные кружева, тают клочья морской пены: только увидел – уже нету, а потом волна приносит новое кружево, которое тоже в следующее мгновенье исчезает. Мокрые черные волосы на макушке скручены в узел, из прически торчат рыбьи кости, которые издали можно принять за шпильки. На шее нитка отборного жемчуга. Лицом почти красива, но что-то в этом лице настораживает: хищно-резковатые черты, глаза как темная галька, кроваво-алые тонкие губы. Даже если б на ней было платье до пят, и то возникла бы мысль: человек ли это? Под сеткой можно разглядеть тяжелые отвислые груди, такие же перламутрово-смугловатые, как лицо и тонкие руки. Ступни – перепончатые жабьи лапы, а выше лодыжек ноги человеческие, но в буро-зеленых лягушачьих пятнах.
Дирвен не захотел бы ее поиметь, даже если б сама предложила. Хватит с него мучахи в Исшоде и горной девы в Нангере, он же не извращенец какой-нибудь, как Наипервейшая Сволочь. Но если б совсем приперло, а больше некого… Тогда бы он зажмурился, чтобы не видеть эти пятнистые ляжки и жабьи ступни.
– Колданешь – врежу!
Мог и без разговоров влепить «Медным кулаком», но вдруг под водой скрываются еще и топляны? Если эти твари выскочат, бой будет нешуточный, лучше поберечь импульсы. Топлян смахивает на лошадь, покрытую чешуей, вместо гривы у него водоросли, а морда похожа на мокрую черную корягу – с той разницей, что у коряги не бывает зубастой пасти.
– Не бойся, не колдану, – жлява засмеялась, показав острые зубы.
Одними воспоминаниями сыт не будешь, наверняка это жабье племя и мелкую рыбешку жрет, и устриц, и улиток с прибрежного кустарника… Тьфу ты, все мысли о еде, но сначала бы горло промочить.
– От кого-то бежишь?
– Сгинь, жабье отродье.
Будь у него хоть чуток сил, промчался бы мимо, осыпав ее колючими песчинками. Но он вконец выдохся: с «Пятокрылами» все в порядке, да толку-то, если сам ты ковыляешь, еле волоча ноги.
– Послушай, мы можем поладить, – она заговорила деловито, словно содержательница трактира или борделя. – Ночь надвигается, до людского жилья далеко, а ты полуживой. Переночуй у меня, я с тебя плату возьму всяким, что ты помнишь. И оно от тебя никуда не денется, я же только посмотрю. А взамен – глянь, чем заплачу!
Шевеля тонкими паучьими пальцами – на каждом по четыре фаланги – она где сидела, там и запустила руку в песок: вытащила фляжку, а потом и вторую.
– Здесь водица, здесь вино, в наследство досталось.
Небось раньше они принадлежали каким-нибудь бедолагам, угодившим к ней в зыбучку. А тела потом топляны в море утащили и слопали.
Не все жлявы умеют разговаривать по-человечески – для этого им, как и пласохам, нужно не меньше века прожить на свете. А которые говорят, те соврать не могут. Это Дирвен помнил из учебника. Так же как и то, что у этих подлых тварей ничего нельзя забирать силой. Если отнимешь у жлявы ее жемчужное ожерелье, гарантированно словишь порчу. Если что-нибудь другое… Непонятно, об этом в учебнике не написали. К тому же он и впрямь полуживой, и если попробует выхватить фляжку, жлява успеет зашвырнуть ее в море.
Та смотрела, усмехаясь, точно рыночная торговка с богатым жизненным опытом.
– Заключим договор на одну ночь? Я тебе – ночлег, воду и пропитание, и ежели кто тебя ищет, под моими чарами не найдут. Ты мне за это – свои воспоминания, и тебе ничего не придется делать, сама возьму. А утречком пойдешь своей дорогой.
– Где ты мне предлагаешь переночевать – у тебя в зыбучке?
– В зыбучке ты дышать не сможешь. Видишь тот пригорок с кустиками? Я дам тебе кусок парусины и шерстяной плащ, у меня тут много чего припрятано...
– Отдашь за воспоминания амулет, который на песочке лежал?
– Э, нет, самой нужен, – она снова засмеялась. – И без амулета внакладе не останешься. Утолишь жажду, отдохнешь…
Обменялись клятвами, и Дирвен наконец-то получил обе фляги с туго завинченными бартогскими крышками. Водица с затхлым привкусом, но если что, «Желудочный дворник» выручит. Зато вино оказалось неплохое, хоть и кисловатое. Вдобавок жлява принесла мешочек сухарей и корзинку мокрых устриц.
После ужина он соорудил шалаш, расстелив заштопанный плащ и набросив на ветви кустарника парусину, а жлява присела на корточки снаружи, кутаясь в свою накидку из краденого рыбацкого невода. И вроде бы уже не одна, в темноте подобрались еще какие-то тени, не меньше дюжины, наверняка ее товарки.
Несмотря на усталость, Дирвен всю ночь глаз не сомкнул. Уговор уговором, но не доверял он этим гадинам. Задействовал «Теплотвор», чтобы не стучать зубами от холода, и вдобавок «Разрушитель сна». В голове так и мельтешили каруселью картинки из давнего и недавнего прошлого, отзываясь на жлявскую магию.
Утром двинулся дальше, позавтракав остатками вина и горсткой сухарей.
Жлява заметила ему вслед:
– Экий ты выдающийся! Таких заковыристых воспоминаний на моей долгой памяти ни у кого еще не было…
Показалось, что она насмехается, но когда развернулся вмазать ей, жабье отродье уже исчезло. На том месте, где она только что стояла, песок слегка рябил, как вода в луже. Еще несколько секунд, и поверхность зыбучки разгладилась, застыла. Жмурясь на облитое рассветным блеском море, Дирвен под вопли чаек зашагал на север.
Глава 21. На суше и на море
– А напоследок она у него кусок мяса из задницы выкусила, – дополнил Крелдон, когда Суно ознакомился с рапортом устранителей. – Аснагисцы поделились информацией. Парень теперь на всю жизнь калека, хотя недолгая у него будет жизнь после соития с демоном такого уровня. Беглый студент, числился в розыске по обвинению в насилии над слабоумной несовершеннолетней девицей. То-то они с Дирвеном спелись. Эх, кабы Харменгера схватила нашего первого угробца, а не этого недоучку, не пришлось бы коллегам долго за ним гоняться.
– Удивительные дела творятся, – хмуро отозвался Орвехт, взяв чашку с чаем.
Как бывший наставник Дирвена, он испытывал изрядную неловкость. Двое оболтусов вызвали Харменгеру, чтобы принудить ее к поцелуям, якобы сулящим неземное блаженство. И дело даже не в скандальном характере последовавшего за этим инцидента, а в том, что соображать же надо… А соображать так и не научили... В том числе он не научил, хотя старался, боги свидетели. Значит, плохо старался.
– Удивительного нынче много, – сменил тему Верховный Маг – он тоже выглядел угрюмей обыкновенного, словно что-то гложет его изнутри. – Нетопыря похитили. Отправился на целебный источник поправлять здоровье, по дороге напали злоумышленники в масках, все как на подбор низкорослые. Предположительно, и в этот раз китони. Нангерцы ищут, но до сих пор не нашли – ни эту шайку, ни самого Арнахти.
– Где ищут? Если на территории Нангера, так это переливать из пустого в порожнее. За горами надо искать, в Китоне.
– Кто ж из людей туда полезет, – хмыкнул Шеро.
А Суно подумал, что не из-за Арнахти же он такой мрачный, что-то другое его гнетет.
– Еще овдейцы прислали запрос по поводу удивительного инцидента на территории Черугды. Они думают, если имя ларвезийское, если кто-то разговаривает по-ларвезийски – значит, мы имеем к этому отношение? Хотя кто его знает… Вот, почитай.
Несколько исписанных листков в сафьяновой папке с тиснеными королевскими вензелями. Папкой поделился его величество Руверет: после смуты Ложа осталась без собственных канцелярских принадлежностей и тратиться на новые не спешила.
Пробежав глазами запрос, Орвехт озадаченно хмыкнул.
В Черугде, в местечке под названием Дуята, овдейские амулетчики в количестве шести человек покупали на базаре свинку для пирушки и заметили в толпе некое странное существо. С виду то ли гигантская обезьяна, то ли представитель неведомого дикого племени: раза в полтора выше взрослого мужчины, сплошь заросло пурпурной шерстью, за исключением младенчески розовой круглой физиономии. Мускулы буграми, на пальцах когти. Существо добродушно улыбалось и вело себя миролюбиво, всякому уступало дорогу. Люди на него косились, дивились, но с разговорами не лезли: мало ли, кто такой. Ясно, что не демон Хиалы – на дуятском базаре обереги от таких гостей на каждом шагу.
Овдейцы поспорили из-за свинки: один говорил, для застолья сойдет, другой возражал, что слишком тощая, кожа да кости. Вот его-то и схватил за горло могучей ручищей верзила с доброй улыбкой. И спросил по-ларвезийски, не считает ли тот, что некая Флаченда слишком тощая? Парень в замешательстве брякнул «ну да», и это были его последние слова – пурпурное существо одним махом свернуло ему шею. После чего пристало к его собеседнику с новым вопросом: не считает ли тот Флаченду слишком толстой? Рассудив, что лучше ответить утвердительно, второй так и сказал, за что тоже поплатился жизнью. Третий учел их ошибки, и как дошла до него очередь, выпалил, что Флаченда не худая и не толстая, а самая красивая – этот ответ оказался верным.
Между тем остальные успели обменяться мыслевестями и слаженно атаковали, выживший к ним присоединился. Народ брызнул врассыпную. Вчетвером амулетчики прикончили яростно ревущего противника, вскоре и маги подоспели. Изучение останков показало, что это было порождение. Взяв за рабочую гипотезу, что породила его некая ларвезийская волшебница по имени Флаченда, овдейцы потребовали у Ложи объяснений.
– Демоны знают что... – покачал головой Суно, сложив листки в папку. – У нас, конечно, есть одна Флаченда, и она не так давно побывала в тех краях, но она ведь не Порождающая. Хотя эти смертельные вопросики очень в ее духе... Возможно, подружилась там с кем-нибудь из Порождающих? Хотя я бы скорее поставил на то, что все участники инцидента злоупотребили китонскими грибочками, уж больно смахивает на бред.