Куду и Монфу направились к ним, приволакивая сбитые в кровь ноги в худых ботинках, и вскоре услышали их разговор.
– Эх, оплошала ты, Мейленанк, со своим названьицем, – покровительственно выговаривала подружке самоуверенная девица-амулетчица. – Теперь всякая мимоходящая деревенщина будет думать, что у нас тут лавчонка сладостей. Да и городские за леденцами сюда набегут, объясняй каждому пентюху, что это швейная мастерская! Ну да ладно, я уступила, чтобы ты не ревела. Нехорошо, если главная мастерица будет выходить к заказчицам урёванная, словно кошелек в нужник уронила. Чего доброго, начнут болтать, что это я тебя притесняю – мол, твою долю дохода присваиваю, опозоришь меня перед людьми.
– Нет-нет, что ты, я ничего такого не хотела! – всполошилась Мейленанк – говорила она с сильным акцентом. – Я только подумала, мы ведь можем угощать заказчиц шоколадом и печеньем… Это должно им понравиться… И достопочтенная госпожа Марченда одобрила…
– Так-то оно так, но я-то знаю, почему ты захотела такое название, – фыркнула ее подружка. – Потому что дура. Все надеешься, что какой-нибудь кровосос прочитает, чего над дверью написано, и захочет твоей крови отведать. Это ж истинная правда, уж я-то тебя насквозь вижу!
Та в ответ что-то пробормотала еле слышно.
– Да ладно тебе отпираться, – махнула рукой девица в штанах. – Ежели кого приманишь, я упырятину окаянную сдам начальству, и представят меня к награде… – в ее голосе появились мечтательные нотки. – И чего я сразу об этом не подумала? Первостатейная у нас вывеска, и намалевали красиво, пускай висит.
– Добрые барышни, – заговорил Куду жалостным заунывным голосом – у него это получалось лучше, чем у Монфу, – подайте на пропитание от душевных щедрот! Держали мы с братом лавку, торговали кое-как, большой прибыли не имели, да в месяц Водоноса пришли целой толпой беззаконные мятежники, все разгромили, нас били смертным боем и чуть не убили, с тех пор побираемся, и здоровье у нас подорванное, и уже третий день не евши…
– Какое несчастье, – сочувственно произнесла Мейленанк, потянувшись к расшитой бисером поясной сумочке.
– А эти еще из какой жопы вылезли?! – недобро поинтересовалась ее подружка. – Ну, ты только погляди, кто пожаловал! Значит, вы, болезные, лавку держали, а мятежники все разгромили и вас поколотили? И врать вам, горемычным, зенки бесстыжие не застит? Не признали меня, засранцы?!
В первый момент Куду и Монфу лишились дара речи. Это костистое щучье лицо, остроносое, тонкогубое, с нехорошим прищуром… Как же, ее забудешь! А не признали потому, что глаза у них до сих пор зудели и слезились от перца, вдобавок за минувшее время она успела загореть до бронзовой смуглоты.
– Ваше величество… – пятясь, пролепетал Монфу.
– Величеством я была поневоле во время вашей поганой смуты! – оборвала его Глодия. – А в сердце я всегда хранила лояльность Светлейшей Ложе и законному королю Руверету! За то и пострадала, и ребенок мой нерожденный этих страданий не пережил… А ну, стоять!
Эхо магического импульса – похоже, отправила кому-то мыслевесть. Вслед за этим Куду больно пнули под колено, а развернувшегося для бегства Монфу прямо в копчик. Мейленанк ахнула и благоразумно отступила к краю тротуара. Потеряв равновесие, Куду уселся на брусчатку и получил пинка по ребрам. Всхлипнувший от боли Монфу попытался поставить щит, но Глодия еще больше рассвирепела и с помощью амулета нанесла удар, от которого он распластался как лягушка.
– Врать-то, я погляжу, стыда у вас нету! А кто тех мятежников подзуживал честных людей громить?! Мейлат, не бойся, наподдай им тоже! Какие я страдания по милости их шайки перенесла, тебе такое и не снилось! Уж теперь-то за все поплатятся!
Подоспевшие маги Ложи опутали их заклятыми веревками, зато оттащили распаленную Глодию.
– Это же ты надоумила Дирвена послать нас за Наследием Заввы! – гнусаво крикнул Монфу, хлюпая расквашенным носом.
– А я не затем сказала принести эти амулеты, чтобы дуралей против закона пошел! Я-то хотела, чтоб он их на благо Ложе использовал и продвинулся по службе, а вы свели его с Мулмонгом и Лормой, и давай на него дурно влиять! Он же как есть дурачина, своего-то ума нету! А я возражала против ихнего дурного влияния, и за это меня чуть не извели! А с кого началось, если не с вас?!
– Это не мы! – слабым голосом возразил Куду. – Это само собой…
– Само собой только говно из жопы лезет! – на всю улицу рявкнула бывшая королева.
Наверху со стуком захлопнулось окно.
– Глодия, вы роняете престиж Ложи, – попытался урезонить ее один из магов. – Нашим людям не подобает так выражаться, тем более в присутствии обывателей.
– А я чистую правду говорю! Я много чего про них расскажу…
После этого Куду и Монфу решили, что лучше уж они сами все о себе без утайки расскажут.
Допрашивали их каждый день с утра до вечера. Дознаватели и скорописцы сменяли другу друга, только им никакой передышки. Зато теперь они спали по ночам как убитые, без кошмаров – снаяны не могли проникнуть в тюрьму Ложи.
Ларвезийских магов интересовало все: и далекая эпоха, из которой они пришли, и Тейзург, и Лорма, и покойный Мулмонг, и то, что они видели-слышали во время смуты. Куду и Монфу расплачивались информацией за крышу над головой, за однообразную, но сытную кормежку, за отсутствие выматывающих душу сновидений. Они отчаянно надеялись, что останутся пленниками Ложи до конца своих дней, и в то же время подозревали, что нового удара долго ждать не придется.
– Говорят, ты начал интересоваться своим отражением в зеркале? Это очень мило и весьма похвально…
– Показалось, что меня покусала какая-то мошкара, – безразличным тоном отозвался Хантре. – Почти незаметно, уже прошло.
– А, ну разумеется… Что же ты не воспользовался заклинанием от мошкары?
– Не сразу обратил внимание.
– Готов поспорить, никто тебя не покусал. Но я также готов поиграть в деликатность и не буду развивать эту тему.
– Уже развил.
– Хантре, меня радует то, что в тебе наконец-то проснулся интерес к собственной внешности. И ты ведь знаешь, я умею ждать.
Он промолчал. Кто «говорит», можно не ломать голову: закутанная в шелка Венша, скромно ожидающая с кофейником возле арки, за которой белеет парапет террасы и серебрится ночное небо. Кроме нее некому. Подсматривать и подслушивать так, что даже он не заметит, здесь умеет только она. Идеальный соглядатай. Надо быть осторожней. В последнее время Хантре и в самом деле начал интересоваться отражением в зеркале – но не своим, а тем, которое в иные моменты подменяло его отражение.
Началось с того, что он мельком бросил взгляд на зеркало инкрустированного перламутром умывальника у себя в комнате, и показалось – что-то не так. С лицом. Хотя вроде бы все в порядке… Но это не совсем его лицо.
Из зеркала смотрела девушка лет четырнадцати-шестнадцати, и у нее были его глаза, его нос и линия скул, его очертания губ… Волосы тоже рыжие, но более темного оттенка. Вьющиеся, а у него просто волнистые, он их ради удобства распрямил с помощью магии. Сравнить одежду не было возможности, размеры зеркала позволяли увидеть только лицо.
Он поднял руку. Отражение не повторило его жест. Вернее, повторило, но с некоторой задержкой – после того как наваждение рассеялось. Вот теперь он видел там себя, а не кого-то другого.
Перегрелся на олосохарском солнцепеке?
Вначале Хантре так и решил, но потом снова ее увидел. В зеркале, которое висело в одной из ниш Халцедонового коридора, над тенелюбивым растением с узорчатыми листьями. Длилось это две-три секунды, но он успел спросить: «Кто ты?» Судя по мелькнувшему в глазах выражению, она его услышала – или прочитала по губам – и исчезла, уступив место его собственной растерянной физиономии.
Угрозы он не чувствовал. Тут не угроза, что-то другое. Как будто тянет сквозняком. И этот нематериальный сквозняк появился не вчера, а раньше. Похоже, после того, как кто-то попытался извне прорваться в Сонхи, а нынешний Страж Мира отныне и навеки запечатал для этой сущности Врата Перехода. Но как будто осталась щель, сквозь которую оттуда временами проникает что-то тревожащее, для чего и определения не подберешь.
Рассказывать об этом Эдмару он не собирался.
За окном уже начинало светать, когда Суно при свете волшебной лампы в виде мыши с ломтем сыра дочитал «Рубиновые записки». На столе перед ним лежало четыре словаря и стояло три кружки с остатками крепчайшего чая. Он испытывал изрядное недоумение.
Неужели Лорма за минувшие тысячелетия так и не добралась до этой книжки? А если добралась, неужели не сумела расшифровать рецепт Фагреби Вечного? Суно убил на эту головоломку несколько ночей, а ведь у древней вурваны было куда больше времени. Или, возможно, ей попадались негодные экземпляры – с незначительными искажениями в обрамляющем текст орнаменте и, как следствие, с другим конечным смыслом?
Если Фагреби Акрамон Вечный не соврал, вурван может сколь угодно долго выглядеть человеком в расцвете юности – для этого ему всего-то и нужно каждое полнолуние принимать зелье, приготовленное из крови могущественного сонхийского мага. Важное условие: маг и впрямь должен быть могущественным, иначе эффекта не будет. И второе важное условие: в его жилах должна течь чужая кровь.
Имеется в виду, что он должен был хоть раз в жизни подвергнуться процедуре переливания крови, которую иной раз практикуют для спасения пациентов лекари под дланью Тавше? Первое, что приходит в голову – и уводит не в ту сторону.
Орвехт склонялся к тому, что под «чужой кровью» Фагреби подразумевал кровь чужого мира. Иначе говоря, для зелья нужен маг-возвратник, по происхождению сонхийский, но в своем нынешнем воплощении рожденный не в Сонхи. Узнай об этом Лорма, она бы землю рыла, лишь бы добраться до коллеги Тейзурга или коллеги Кайдо.
Венша все сильнее чувствовала, как этот город прорастает в нее, а она прорастает в город. Тонюсенькими корешками-побегами, то здесь, то там. Это не мешало ей гулять по окрестностям – хоть в гости к Таченак, хоть на базар в Алуду, но уйти насовсем она теперь вряд ли сможет. Потянет ее обратно, и любая дорога приведет назад в Лярану.