Уж как Нинодия ругала себя за то, что додумалась пожаловаться Ринальве, когда ее доченьку Талинсу отдали этой бездетной мерзавке, принцессе Касинат. Мол, правительница Шилиды и официальная наложница правителя Ляраны, под чьим протекторатом находится Шилида, по всем правилам удочерит девочку – и та станет принцессой. И всем будет распрекрасно. Кроме Нинодии.
Надо было видеть счастливое лицо Касинат, когда она бережно взяла кружевной сверток. Аж глаза засветились… Эта сучка хотела ребенка, да не могла, а тут ей сунули подарочек! И не поспоришь, потому что Тейзург так решил. А рядом угодливо лыбится кормилица-сурийка и ухмыляется окаянная демоница Хармина.
Занюханное княжество в Суринани, а порядки, как в Овдабе! Про «занюханное княжество» Нинодия вслух не сказала, не дура, а про Овдабу сказала – лекарке под дланью Тавше, которую попыталась завлечь в союзницы.
– Разве тебе запрещают видеть девочку? – спросила Ринальва.
Она учила ларвезйиский и сурийский с помощью языковых амулетов, и говорила без коверканья, но с акцентом.
– Видеть-то можно, – вздохнула Нинодия. – Не гонят взашей, как побирушку, и на том спасибо. Да это как в моем детстве несчастном, когда глядишь с улицы на барышню-куклу в витрине магазина, но кто ж тебе ее даст? А я потетешкаться с ней хочу, это же моя родная кровиночка!
– Талинса не кукла, – отрезала лекарка. – Ты сколько сегодня выпила?
– Всего-то три с половиной рюмашечки…
– Пьяная туда не ходи. Я их предупредила, придешь в таком состоянии – тебя выведут. Во-первых, Талинса не игрушка, а живой ребенок. Во-вторых, не просто ребенок, а маг, вдобавок маг-перевертыш. Незачем ей винными парами дышать. Все ясно?
Ринальва смотрела в упор и без ответа уходить не собиралась, пришлось сказать «да». Нинодия почувствовала себя девчонкой, которую отчитала строгая училка. «Экая гиена», – пробормотала она себе под нос, когда лекарка наконец-то убралась.
А сегодня утром они разругались, как две чайки, не поделившие рыбешку.
В Ляране появилось место для променада – набережная канала Виконтессы. Воду из Шеханьи по каналу пока еще не пустили, возились с облицовкой, но уже сделали белокаменный парапет и выложили тротуар мозаичной плиткой, высадили саженцы олив, акаций и тамарисков. Вдоль набережной, как на ярмарке, выстроились шатры – сурийские, ларвезийские, сиянские лавки и чайные.
На своих новеньких бартогских протезах Нинодия повсюду разгуливала, как в былые времена. Даже без трости, только брала с собой зонтик: не знала она до Ляраны, что такое настоящий солнцепек.
На набережной Виконтессы ей приглянулись «Алендийские десерты». Хозяева заведения и впрямь из родимой столицы, и стряпня у них не хуже, чем в ларвезийских кондитерских. Из напитков тут подавали чай, какао и лимонную воду, но винишко Нинодия таскала с собой и украдкой подливала в кружку.
Расположилась на своем обычном месте, у прорезанного в парусиновой стенке окна, принялась обмахиваться веером. Взмокла, пока шла, и дешевый грим на лице раскис, как тающая помадка на сдобе. Дорогой грим ей не по карману, пенсион назначили скромный – на винишко да на мелочевку хватает, и на том спасибо.
Тут уже сидели трое бартожцев со стройки воздушного порта – потные, краснолицые, в рубашках с закатанными рукавами и клетчатых штанах с подтяжками, а в сторонке от них – стеснительного вида девица. Юная, свеженькая, в дорожном платье, с задвинутым под стул саквояжем и прислоненной рядом заплечной котомкой. Мужчины вскоре ушли, а барышня пила какао, ела пирожное и озабоченно вздыхала, поглядывая в окно. Там, за окном, все ослепительно сияло, стучали молотками рабочие на дне канала – этим надо успеть сделать побольше, пока не навалился на город полуденный зной.
Нинодия у себя на коленях подливала из фляжки «Золотую ночку» в опустошенную на треть кружку, когда один из бартожцев вернулся и без спросу плюхнулся на стул рядом. От неожиданности рука дрогнула, по юбке растеклось винное пятно.
– Да вы, сударыня, не волнуйтесь, – покровительственно обронил незваный кавалер. – Я же с пониманием… Позволите составить компанию?
По-ларвезийски, небось тоже с языковым амулетом.
И потянул носом, после чего заметил:
– «Ночка»-то у вас паленая… А я с собой кое-что привез, могу поделиться. Только у меня к вам есть одно дельце деликатного свойства.
Лицо обрюзглое, седеющие бакенбарды, на цепочке золотые часы. Одних с ней лет, а то и постарше. Принялся доверительным шепотом сетовать, как ему здесь не хватает цивилизованного женского общества, и у Нинодии сердце екнуло: неужто она ему приглянулась?.. Знает ли он, что у нее ступни покалеченные, и она ходит на протезах? Да ежели в постели, какая разница, она ведь еще ого-го…
Но оказалось, он положил глаз на одинокую барышню. Опытная дама ему понадобилась как посредница. Что ж, дело нехитрое. Сторговались на дюжине «Печали гофмейстера» – недурного бартогского портвейна.
Нинодия подсела за столик к девчонке, завела разговор, и давай выспрашивать. Та сказала, что она из Аленды, приехала с караваном вчера вечером, потому что… Ну, захотелось ей путешествовать, новых впечатлений, а про Лярану она много слышала, и здесь она собирается найти какой-нибудь заработок… Мямлила, тушевалась и как будто что-то утаивала, а претендент на девичьи прелести умильно глядел на них и аж ерзал на стуле. Выяснив, что Фламодия отправилась на поиски приключений одна – и как ее только работорговцам по дороге не продали, повезло дурехе! – Нинодия перешла к делу: мол, здесь у вас никого, а значит, вам нужен покровитель с тугим кошельком, гляньте-ка на достойного господина за тем столиком…
Кто же знал, что у хозяйского сынишки прихватило живот с немытых фиников, и лечит его от кишечной заразы сама Ринальва – а слух у нее, как у кошки?
Барышня мялась и хлопала глазами, неуверенно промолвила:
– Да разве я могу кому-то понравиться?.. Вот один кавалер, не могу сказать кто, я ему тоже как будто понравилась, а потом он уехал по своим обстоятельствам, даже писем не пишет… – и добавила расстроено: – Но между нами ничего не было.
– Еще как понравитесь, вас приодеть – и будете первая красавица, ни один воздыхатель не пройдет мимо, – заверила Нинодия, уже предвкушая «Печаль гофмейстера». – Этот господин сразу вас оценил, вы его в самое сердце поразили.
Любитель свежатинки прислушивался к ее воркотне и одобрительно улыбался: тоже предвкушал.
– Я не знаю… – смущенно пробормотала Фламодия. – Если так… Я здесь, наверное, никому больше не нужна…
– Главное, скажите да, и я все устрою.
Тут-то и всколыхнулась расшитая бусинами занавеска, отделявшая чайную от жилой хозяйской половины, и появилась Ринальва. В серо-зеленой одежде служительницы Тавше, с лекарской сумкой, стриженые волосы спрятаны под косынкой. Черты лица у нее и так жестковаты, а уж если рассердится, хочется поскорей оказаться там, где ее нет.
– Сводничеством занимаешься? И не стыдно?
– Чего ж тут стыдного, обычные дела промеж людей…
– Дрянные дела.
– Да чего тут плохого, скажите на милость?!
– Толку-то тебе объяснять, если сама не понимаешь.
– Где уж нам что-то понимать, – оскорблено заметила Нинодия.
– А ты чего уши развесила? – повернулась Ринальва к девчонке. – Посмотри на него, ему нужна твоя жизненная сила. Телесное удовольствие само собой, но главное – энергетическая подпитка. При взаимодействии между любящими людьми происходит обмен жизненной энергией, это другое. А при такой похабщине у тебя попросту отнимают некоторую часть твоей силы, и от тебя раз за разом убывает.
Фламодия то краснела, то бледнела, и глядела так, словно сейчас разревется.
– Ах, да, кое-что ты все-таки получишь взамен, – ядовитым тоном добавила лекарка. – Приятное сознание, что ты кому-то понравилась. Так же как нравятся котлеты и булки – переварил и забыл.
Девчонка всхлипнула, а потом вскочила, отпихнула стул, схватила свои вещички и ринулась на улицу – только ее и видели.
– Куда? – Ринальва заступила дорогу устремившемуся следом кавалеру. – Если за ней, то незачем.
– Вы, сударыня, просто позавидовали ее молодости, потому что я обратил внимание на нее, а не на вас, – огрызнулся, хотя и с опаской, любитель юных барышень.
– Да уж, ваше внимание – чистое золото, – фыркнула лекарка, смерив его взглядом.
Нинодия, скривившись, растирала бедро: ей досталось спинкой опрокинутого стула. Что же за день нынче такой невезучий…
К счастью, Ринальве недосуг было тратить на них время: пациенты ждут. Оставшийся ни с чем кавалер снова давай подкатывать к Нинодии, чтоб она разыскала для него беглянку. Девчонка почти согласилась, вдобавок она теперь его должница – сбежала из чайной, не заплатив, а он уладил этот вопрос и рассчитывает на благодарность.
«Да как же я вам ее найду?!» – хотела сказать Нинодия, но вспомнила о «Печали гофмейстера» и промолвила, изображая раздумье:
– Обещать я, сударь, ничего не могу, но пущу в ход мои связи и попытаюсь про нее разведать.
Не было у нее в Ляране никаких связей, но за дюжину бутылок бартогского портвейна хоть соловьем запоешь, хоть ужом извернешься.
Тем же вечером Нинодия подстерегла в коридоре Пакину Сконобен – новенькую магичку из Куртавы, которая жила при дворе, служила по таможенной части и целыми днями носилась по городу. Наплела, что они с этой Фламодией знакомы и тут случайно встретились в чайной, а потом разминулись, вот досада… Не сможет ли Пакина ей помочь?
Та согласилась. Расчетливая серая мышка – вроде и просто держится, а видно, что себе на уме.
На следующее утро они вместе отправились в «Алендийские десерты». Нинодия про себя молилась воровскому богу Ланки, чтобы снова не нарваться на Ринальву.
В чайной Пакина спросила:
– Где и на каком стуле сидела эта девушка?
Нинодия показала, радуясь, как ей свезло: магичка и впрямь согласна помочь, раз задает такие вопросы.
Пакина уселась на стул и вначале принялась одергивать и поправлять юбку, словно что-то ей там мешало, а потом удивленно задрала брови, на ее остроносом веснушчатом личике появилось озадаченное выражение.