– Летим домой, хозяйка? – хрипло пролаял Пёс Восточного Ветра.
– Летим, – согласилась девушка. – Жарко здесь.
И снова взмыла птицей, жемчужно-серой с темными пестринками. Харнанва последовал за ней.
Отпустило, но амулетчики еще долго смотрели им вслед. Увидеть воочию одного из Великих Псов – редкое везение, а увидеть своими глазами Стража Мира – и вовсе неслыханное событие.
– Получилось, – произнес Монфу с таким несчастным видом, словно речь шла о провале их плана.
– Если это не очередная издевка и не случайный промах Безглазого Вышивальщика, – отозвался Куду.
Они сидели в своей комнате на втором этаже ветхой гостиницы, которую держал местный житель, перебравшийся в Лярану из захиревшей столицы присвоенного Тейзургом княжества. Поначалу надеялись, что хозяин из недовольных и годится в сообщники, но тот оказался ярым сторонником новой власти: мол, раньше худо жилось, теперь живется лучше. И даже если эту развалюху, которая досталась ему почти даром, захотят снести, он получит взамен новый дом, на то есть княжеский указ, да благословят боги нашего князя и Городской совет.
Куду и Монфу усомнились в том, что боги благословят бывшего демона, но делиться своими соображениями не стали.
Вечерело, небо за окошком стало розовым. Верблюд, которого провели мимо, навалил кучу посреди улицы, и хозяин ругался внизу с соседом – кому достается ценное удобрение. Сосед твердил, что нынче его очередь забрать дар богов, а ушлый хозяин возражал, что лепешка-то лежит возле его заведения, стало быть, это его боги-милостивцы одарили.
– Я до Городского совета дойду! – пригрозил сосед. – До самого князя!
– Безглазый Вышивальщик Судеб давно исчез, – заметил Монфу. – Нынешние о нем забыли. Сейчас судьбы людей в Сонхи плетутся сами собой.
– Есть еще та, для которой наш гонитель построил в этом городе три храма.
Несмотря на гвалт внизу и на то, что никому не было до них дела, они соблюдали осторожность: разговаривали чуть слышно, на забытом древнем языке – кроме них двоих, этот язык помнят только Тейзург и Лорма.
Фламодию взяли на службу в ляранский дворец. Теперь дело за тем, чтобы с ее помощью заманить врага в ловушку и отдать вурване. Куду и Монфу не рискнули бы морочить голову этому безжалостному интригану без чести и совести – страшно подумать, что их ждет, если он раскусит обман, а ведь он раскусит… Зато они заморочили голову наивной влюбленной девушке, которая вовсе не собирается его обманывать, вся как на ладони, хоть и ведьма. Он не заподозрит неладного, спишет все странности на ее глупые фантазии. Хочется надеяться, что не заподозрит. Больше им надеяться не на что.
– Если мы выполним задуманное, и этот кошмар закончится, я спляшу на столе, – прошептал Куду.
Эту присказку он несколько раз слышал от Глодии – в ту пору королевы Глодии.
– Шутишь, – качнул головой Монфу, глянув на столик в углу: четыре хлипких ножки и неровная столешница из задубевшей шкуры какого-то пустынного зверя.
Его в нынешнем теле такой стол вряд ли выдержит.
– Не на этом, но спляшу, – уперся на своем Куду. – Если нашего гонителя больше не будет ни среди живых, ни среди мертвых.
Каждый из четверых во всех подробностях доложил абенгартскому руководству об инциденте с Вратами Хиалы, о своих ощущениях во время инцидента, о том, как выглядели Страж Мира и Великий Пёс Харнанва. Кураторы скрупулезно выспрашивали подробности, сидя в своих кабинетах в Министерстве благоденствия, а амулетчики в это время шагали гуськом по тропинке в джунглях – им бы засветло добраться до Руквы, но разве это препятствие для обмена мыслевестями? Вышколенные функционеры припоминали, какого оттенка было Ничто за Вратами, и какой орнамент на куртке у Стража, и с опушкой ли у нее мокасины, и на каком расстоянии от Врат, если мерить в шагах, было замечено отсутствие зверей, птиц и насекомых… Дисциплина прежде всего, никто не позволял себе проявить недовольство. Хотя измотались по самое не могу, а Правурт снова нес на спине пассажира. Точнее, пассажирку – девчонку-бродяжку, которую Хенга спасла от увхо.
Когда вернулись в деревню, та лежала на прежнем месте, без сознания, но еще живая. Никто из деревенских к ней не подошел – опасались переходящей порчи. Сказали, она пришлая, не из местных, и почем знать, что она на себе притащила.
Хенга подошла, наплевав на туземные суеверия. Во-первых, ее защищают амулеты, а во-вторых, если бы Хантре Кайдо рассуждал как жители этой деревни, ее бы сейчас тут не было, она бы околела от холода и болевого шока на той улице с разбитыми витринами. Вслед за ней подошел Горвен.
Лицо серое от въевшейся пыли, но кожа вроде бы светлая – и впрямь не из местных. Одежда грязная, за спиной изгвазданная котомка, обувка тоже грязная и рваная, словно путешественница пробиралась по склепам, болотам и подземельям. Когда выяснилось, что это девушка, Хенга подумала, что тем более нельзя ее здесь оставлять.
– С «Тяглом» я донесу ее до Руквы.
– Да не дергайся, я донесу, – вмешался Правурт. – Сколько в ней весу? Чуть потяжелее цыпленка. Выглядит, как будто месяц морили голодом. Другой вопрос, в Рукве куда ее денем?
– Там есть храм Тавше, можно туда.
– Магический фон, – определил Горвен. – Слабый, но есть. Возможно, она магичка или ведьма, то ли с небольшим потенциалом, то ли сильно истощенная. Если из наших, доложим начальству.
С помощью лечебных амулетов девушку привели в чувство, но оказалось, что она не овдейка, не ларвезийка, не ширрийка, не молонка и не бартоженка. Языка, на котором она произнесла несколько слов, никто не знал. Возможно, руфагрийский или куртавянский?
– Ладно, несем до Руквы, там куда-нибудь пристроим, – решил Горвен.
При храме Тавше была лечебница – длинная хижина, крытая тростником. Девушку передали лекарям. Хенга связалась с Ламенгой Эрзевальд: возможно, та знает, что это за путешественница, или слышала о ней раньше? Авантюристка призадумалась, потом сказала, что сходит на нее взглянуть и попробует разузнать, откуда она взялась.
По крайней мере, теперь девчонка не пропадет.
А группа Горвена после ночевки в Рукве снова отправилась охотиться на увхо.
Тягаться с Горвеном никто из них не мог. Правурт от него отставал, но двух новичков опережал с изрядным отрывом. Хенга и Робровен держались вровень, по переменке вырываясь вперед. Хенга решила, что для нее это весьма неплохо. И то, что ее приняли как свою, и теперь все между собой на «ты» – тоже неплохо. Вдобавок она оценила пользу «харчелей»: для парней нет проблем с обществом доступных девиц, а она для них коллега-службистка, ну и хорошо. Таких экземпляров, как Дирвен, в их группе, хвала богам, не было. И впору бы помянуть «ларвезийское разгильдяйство», если б не одно «но»: Дирвен-то по происхождению овдеец, сбежавший из Овдабы и угодивший в загребущие объятия Ложи.
С девчонкой, которую в последний момент отбили у увхо, все устроилось. Восьмицу спустя Ламенга прислала мыслевесть: объявилось ее семейство – руфагрийский естествоиспытатель-ботаник и его верная спутница, заядлые путешественники, в этот раз взяли с собой дочку, а та и потерялась. Ламенга забрала девушку из храма Тавше и вручила обрадованным родителям, те повезли ее в Батту, где есть овдейская лечебница и маги-лекари. Руфагрийцы просили передать слова благодарности амулетчикам, спасшим их дочь.
Хенга, обученная подмечать нюансы, уловила в мыслевестях стекольной ведьмы некоторую торопливость и слащавую фальшь. Скорее всего, не было никаких «слов благодарности»: Ламенга приписала заслугу себе и наверняка сумела извлечь из ситуации выгоду, супруги-путешественники теперь ее должники.
Во сне пустыня становилась разноцветной, манила миражами, внутри которых прятались другие миражи – можно туда войти и посмотреть, что еще там есть. Одни показывали руины забытых городов, и в то же время в этих городах текла прошлая жизнь, как будто их обитатели не замечали, что уже исчезли: словно ты находишься сразу в двух совместившихся отрезках реальности. Другие служили приютом волшебному народцу. А некоторые были ни на что не похожи: только шорох песчинок и цветные воздушные слои, то теплые, то прохладные, по ним можно бестелесно растечься и покачиваться, как на волнах. Пустыня напоминала море. На свой лад она и есть море. И он знал наверняка, что ловушек для него здесь нет, опасаться нечего.
– Ты опять гулял во сне по Олосохару, – заметила Хеледика после третьей такой ночи. – Это хорошо, Олосохар тебя принял.
Двое заблудившихся странников больше ему не снились, и Несотворенный Хаос не снился. Возникло ощущение, что он сделал все необходимое, и…
И теперь можно об этом забыть, потому что в Сонхи он дома. Ну, и те двое в обитаемом мире как-нибудь не пропадут.
– Шибеват тянется вдоль речки Шибы, а справа и слева от него прорвы – Ничейная да Кукурузная, – сказал Левабур-нуба, хозяин каравана, когда вдалеке блеснула вода и замаячили невысокие горы. – Там тоже деревни, мы с ними торгуем. Только магам и ведьмам туда ходить не надо, ваша сила там пропадает. Маги там становятся, не в обиду вам будет сказано, как обычные люди.
Хантре не усмотрел в этом ничего обидного. Что такое прорва, он знал. Магическая сила там не пропадает, а всего лишь не действует – до тех пор, пока не выберешься за пределы прорвы.
«Шибеват – не самое лучшее местечко, – заметил Тейзург при обмене мыслевестями. – Виды там красивые, но, к несчастью, там еще и люди живут. Представь себе достойный кисти художника великолепный ландшафт, на фоне которого совершается нечто унылое и неприглядное, на свой лад забавное, но в то же время отвратительное – как пускающий слюни великовозрастный идиот, который с наслаждением обрывает крылышки бабочкам. Главное, не вздумай открывать там Врата Хиалы. Местное население держится за иллюзию, будто поклоняется светлым богам, но в действительности они давно уже прикармливают Вуагобу».
«Каким образом?»
«Регулярными человеческими жертвоприношениями».