«То есть...»
«Не то, что ты подумал. Несчастные жертвы у них сами мрут от сепсиса, гангрены и прочих инфекций. Статистикой, увы, не располагаю, но выживает достаточный процент, чтобы Шибеват не обезлюдел. К сожалению, заметим в скобках. Обезлюдевший Шибеват был бы воистину прекрасен».
«Что там происходит?»
«Хантре, уволь меня от пересказа неэстетичных подробностей. Я сейчас пью кофе в постели, вместе с очаровательной Веншей… Хочешь кофе? У нас еще осталось, могу предложить по чашке вам с Хеледикой».
«Нет. Что за жертвоприношения в Шибевате?»
«Рекомендую тебе на этой территории заэкранироваться от посторонней информации. Ты ведь умеешь».
«Я задал вопрос!»
«Насчет Накопителей ты в курсе. У местных нечто в этом роде, только они обходятся без пирамид. Хантре, послушай хоть раз моего совета, наглухо заэкранируйся. С тобой песчаная ведьма – если появится что-нибудь достойное внимания, она тебя предупредит».
«Не можешь просто сказать, что там?»
«Ты уверен, что тебе нужна эта информация? Заэкранируйся от местного населения и любуйся природой. Толку-то тебе рассказывать… Ты ведь захочешь всех поубивать, но поскольку в случае с Шибеватом пришлось бы в буквальном смысле поубивать всех, а это, увы, не твой стиль – тебе гарантированы лютые моральные терзания, заранее соболезную».
«Там настолько все плохо?»
«И...»
«Что?»
«Венша передает тебе воздушные поцелуи».
– Шибеват за этими горами, – сообщил Левабур-нуба. – Два дня пути. Там и сойгруны балуют, и стиги водятся, и амуши иной раз можно повстречать. Ну, с магом и ведьмой в караване никакая нечисть не страшна, потому я и сказал, что денег с вас не возьму, сочтемся.
– Часто здесь нечисть появляется? – спросил Хантре, чтобы заглушить тревогу, которая после разговора с Эдмаром прибывала, как поднимающаяся мутная вода. Хотелось поговорить о чем-нибудь понятном и не слишком опасном – например, о сойгрунах и стигах.
– Не всякий раз, но бывает. Им тоже не нравится, что с обеих сторон прорвы. Если кого из народца изловить и туда забросить, он сгинет без следа. У нас артефакты, и с нами Банабил-амулетчик, а для сойгрунов есть браслеты на откуп. Но с такими спутниками, как вы с госпожой, окаянный народец и близко не сунется.
– А что за люди живут в Шибевате?
– Дурного не скажу, гостеприимные люди. Жены и девушки у них добрые и послушные, старцев-долгожителей много. Парни горячие, промеж собой разбойничают – скот воруют, но караваны не трогают. И места для глаз отрадные, сами увидите.
Два разных блока информации из двух источников. Пустыня осталась за спиной, впереди раскинулся зеленый край, далекие горы казались сизовато-бурыми под сияющим небом. А тревога не отступала, словно мутная вода, потерявшая берега.
До Криффы добрались под вечер. Над городом пылал оранжево-розовый закат, оставшиеся за спиной джунгли стрекотали, верещали, перекликались протяжными воплями и трелями.
По черугдийским меркам если больше двух дюжин улиц – уже город. В Криффе были мощеные тротуары и немало домов в два-три этажа, с деревянными портиками и балкончиками, украшенными резьбой. На вывеске гостиницы с харчевней красовался цветок малеоры – это означало, что здесь не зазорно остановиться даже членам королевского семейства.
– «Нерушимые столы», – перевел Горвен прихотливую, как узорный орнамент, надпись на вывеске. – Или «Несокрушимые столы». Зайдем? Место приличное, но посчитают ли здесь нас за приличную публику?
Как выяснилось, в «Несокрушимые столы» пускали всех – и разряженных в пух и прах, и неказисто одетых. Горвен попытался расспросить прислугу и сообщил товарищам:
– Говорят, повеление такое. Чье повеление, так и не добился.
– Может, у них тут побывал какой-нибудь фарзеймский высокий чин инкогнито и потом задал всем жару, – предположил Правурт.
Внутри полно пестрой темнокожей публики. Слуга проводил амулетчиков в угол: мужчин подсадили к компании торговцев, попросив тех потесниться, а Хенге принесли табурет, чтобы она смогла пристроиться за соседний столик, к двум туземным дамам. Никто не возражал.
– Он сказал им, что мы охотимся на увхо, – пояснил Горвен. – Таких, как мы, здесь уважают.
Впрочем, свободные столы в зале были, в количестве трех штук: стояли в ряд у дальней стены, и если их вытащить, еще немало гостей поместится.
– Говорят, эти столы не для еды, – перевел Горвен, снова затеявший расспросы. – Может, для антуража – потому что несокрушимые, как обещает вывеска? Или для каких-нибудь обрядов? В этих местах я раньше не бывал, о здешних обычаях ничего не скажу.
Они впрямь выглядели несокрушимыми: потемневшие столешницы из толстых досок окованы металлическими полосками, ножки из цельных бревен. Такой стол слона выдержит.
Принесли тушеные овощи с мясом. К черугдийским жгучим приправам Хенга уже привыкла. Ну, почти привыкла. С макчей, местным травяным чаем, это вполне выносимо.
Дамы вскоре ушли, и она осталась за столиком одна. Горвен, Правурт и Робровен втянулись в разговор с торговцами, кое-как изъяснявшимися на ломаном овдейском. Хенга разглядывала экзотическую публику и раскрашенную обережную резьбу на потолочных балках, и думала: как же хорошо, что она избежала назначения в Надзор за Детским Счастьем, насколько же то, чем она занимается здесь, лучше и достойней того, чем пришлось бы заниматься там. Крамольные мысли, и пусть никто из своих на нее не смотрит, бывшая шпионка заученно сохраняла на лице невозмутимое выражение.
Колыхнулась занавеска из бусин, и в зал влетел парень – как будто за ним по пятам гналась стая хищников. По пояс обнаженный, смуглый торс блестит от пота, одна штанина желтая, другая коричневая, в придачу темно-красный кушак. Переведя дыхание, он что-то сказал бросившемуся навстречу слуге, к ним подбежал хозяин. По залу пронесся ропот, но люди не выглядели напуганными. Иные повскакали с мест, чтобы помочь хозяину и слугам вытащить на середину зала три окованных железом стола с ножками-бревнами. От добровольных помощников отбою не было, возникла неразбериха, однако быстро управились.
«Госпожа идет» – это Хенга с помощью языкового амулета и сама разобрала. Повернулась к Горвену, который перекинулся несколькими фразами с местными, но командир четверки ничего толком не выяснил. Мол, сюда направляется госпожа, которую все почитают, для хозяина и посетителей это великая честь, падать ниц перед госпожой не нужно – она этого не желает.
– Должно быть, важная особа из здешней знати, со свитой, – Горвен кивнул на столы. – Что ж, мы люди воспитанные, а падать ниц мы и сами не собирались.
На свободном месте возле стены устроились музыканты: один с флейтой, двое с деревянными барабанами. Хозяин занял позицию у входа, чинно сложив руки на животе, рядом встала служанка с чайником и чашкой на подносе. Посетители торопливо доедали и допивали то, что перед ними стояло – как будто с появлением госпожи станет не до трапезы. Овдейские амулетчики на всякий случай последовали их примеру.
Наконец занавеска из бус вновь колыхнулась, и в зал вошла женщина. Высокая и статная, как будто отлитая из бронзы, черные волосы ниспадают буйной гривой. Она была босиком, на щиколотках позвякивали браслеты. Юбка цвета ночного неба расходилась тюльпанными лепестками, облегающий лиф сверкал драгоценными камнями и золотым шитьем. Никто ее не сопровождал, но судя по тому, как низко поклонился хозяин заведения, это и была та самая гостья, из-за которой поднялся переполох.
Госпожа благосклонно приняла чашку макчи, или что ей там поднесли с величайшим почтением – вино здесь тоже наливают из чайников. А потом дружески кивнула музыкантам и одним прыжком очутилась на столе, только волосы взметнулись и плеснул в воздухе черный с проблесками шелк.
Музыканты ударили в барабаны, флейтист подхватил мелодию, и гостья пустилась в пляс.
Так это у них знаменитая танцовщица, и столы – специально для танцев? Что ж они прямо не сказали, когда Горвен спрашивал?
Та была сокрушительно хороша: бронзово-черно-золотой вихрь, буйное пламя в облике женщины. При этом не ведьма, не демоница, не волшебное существо – амулеты ни о чем таком не просигналили. Зрители глядели с восторженным обожанием, топали ногами и неистово били в ладоши в одном ритме с барабанами. Хенгу это зрелище тоже заворожило. Ее танец как сверкающая волна, как сбивающий с ног ветер, как восход солнца… И ведь никакой магии – только движение, только ритм, а сила есть, да еще какая!
Не удивительно, что ее здесь так любят.
Ощутив внезапный прилив энергии, Хенга выпрямилась на табурете, расправила плечи. Как будто не моталась целый день по жаре от деревни к деревне, как будто жизнь – это замечательный подарок, несмотря на все неприятности, и если ты не сдаешься, для тебя нет ничего невозможного… Похоже, это смыслы, вплетенные в танец? Как она это делает?..
На мгновение замедлив темп, танцовщица указала на кого-то в зале. Один из посетителей вскочил, как подброшенный, залез на стол и тоже принялся отплясывать. Чуть позже к ним присоединился еще один парень, потом небогато одетая женщина. Интересно, как они догадываются, кого госпожа позвала танцевать? Всякий раз поднимался и спешил к столам только один человек, хотя в таком скопище поди пойми, на кого указали пальцем!
Хенге хотелось плясать вместе с ними, сама не заметила, когда начала притоптывать в такт. Ее товарищи тоже вовсю притоптывали, а увлекшийся Правурт еще и в ладоши хлопал.
Будь ей не двадцать пять, а пятнадцать – встала бы и начала пританцовывать, как иные из черугдийцев...
Хотя что себя обманывать, не начала бы: службистка Хенгеда Кренглиц из семьи потомственных функционеров Министерства благоденствия, с колыбели приученная к дисциплине, всегда проявляла похвальное самообладание – и в пятнадцать лет, и в тринадцать, и в десять. Если б не встреча сначала с Тейзургом, потом с Хантре Кайдо, а потом с Хеледикой, она бы и сейчас такая была… Но это тоже не так: если б не встреча с Хантре, ее бы сейчас не было.