– Обманщики бесстыжие, обещали помочь, а сами хотите беду на нас накликать! – подхватила Нунефай. – До чего же вы скверные люди, кто вашему слову поверит, тот тыщу раз слезами умоется, ворье бесчестное!
– Она уйдет с нами, – сказал Хантре, когда сваха умолкла.
– Она принадлежит деревне! – возразил староста. – Вас никто не держит, а девчонка останется для обряда. Ты мог бы ее спасти, да не пожелал, вот и не обессудь. Это будет твоя вина, что она умрет страшной смертью!
– Молодой да немощный, как столетний мул! – со злостью подхватила Нунефай.
– Лучше пропустите нас по-хорошему. Вместе с ней.
– Сказано тебе – уходи со своей девкой, никто вас тут не неволит! Обманули нас, а теперь еще и ограбить хотите?!
– У вас есть последняя возможность решить дело миром. Пропустите нас.
– А ежели вместе с ней не пропустим, тогда что сделаешь? – Руджадил сощурился, как будто отчитывал зарвавшегося мальчишку. – Чего ты бахвалишься, ты ведь на нашей земле колдовать не можешь! Парни у нас боевые, нас много, а у тебя только два ножа.
– А у меня только два ножа, – подтвердил Хантре. – И только одна голодная саламандра.
На ладонь ему выскользнула сияющая золотистым пламенем ящерка. Хеледика и забыла, что у него припрятан в рукаве такой козырь… В буквальном смысле в рукаве. Желтая саламандра – не самая опасная, ее можно прогнать с помощью заклинания или поймать в ловушку, именно желтых и красных маги чаще всего и ловят. Но только не в прорве, здесь люди перед ней беззащитны.
– Одно мое слово, и от вашей кукурузы ничего не останется. Насчет домов и сараев тоже как повезет. А мы все равно уйдем вместе с Омлахарисият, в огненном кольце.
Люди ошеломленно молчали. Потом в задних рядах начали негромко переговариваться и как будто спорить: кто-то предлагал их отпустить, другие не соглашались.
– Нет уж, перед этим ты должен взять ее на ложе, как жену, – отрезал Руджадил. – Или мы должны будем принести ее в жертву Ийжу и Мусу, и виноват в этом будешь ты! Ну, что тебе стоит сделать то, что надобно?! Отвар из наших травок тебе не повредит, полдеревни его употребляет, и никому с него худо не было, клянусь богами и псами!
– А можете поклясться богами и псами, что Ийжу и Мусу, боги-покровители вашей деревни, требуют, чтобы вы резали девушек на их алтаре? – вмешалась в разговор Хеледика.
– Клянусь богами и псами, если он не возьмет Омлахарисият в жены, мы должны вспороть ей живот на алтаре Ийжу и Мусу! – выпалила Нунефай.
«Ну что, довольна, дрянь ты этакая?!» – читалась у нее на лице.
– Не так! Поклянитесь, что боги-покровители вашей деревни требуют, чтобы на их алтаре резали девушек – в точности, как я сказала, – уставившись ей в глаза, потребовала ученица Шеро Крелдона.
– Клянусь! – выплюнула сваха.
– Богами и псами? – уточнила песчаная ведьма. – В том, что Ийжу и Мусу – боги-покровители вашей деревни, и у вас с давних пор заведено каждый год резать людей на их алтаре? Клянешься именно в этом богами и псами?
– Да много для тебя чести! – взвизгнула побагровевшая Нунефай. – Чтоб я за тобой, соплячкой бесстыжей, глупости повторяла, да еще и священной клятвой тебе клялась!
– Тогда сойдет и кто-нибудь другой. Кто из вас готов поклясться в этом богами и псами – произнести слово в слово, как я сказала?
Повисло тяжелое молчание. Люди смотрели угрюмо, у Руджадила ходили желваки. Из задних рядов донеслось горестное:
– Да зря мы…
– Это точно, что зря, – бросил Хантре. – Не знаю, зачем вам это понадобилось, но для вас дешевле обойдется отпустить нас. Иначе сейчас все тут полыхнет.
– Не дешевле! – Нунефай плюнула ему под ноги. – Да будьте вы прокляты!
– Забери себе! – яростно прошипела в ответ песчаная ведьма.
В прорве она не могла использовать отражающее заклятье, но вложила в сказанное столько воли, что женщина отшатнулась, словно получив оплеуху. Волевой импульс иной раз работает не хуже магии.
Хантре что-то тихо произнес, обращаясь к саламандре – стихийные существа понимают людскую речь – и ящерка, сверкнув золотистым бликом, спрыгнула на землю. Трава вспыхнула, люди шарахнулись в стороны.
– Идем! – он потащил за собой обеих девушек, отступая к полю.
Шатер охватило пламя, затрещал составленный из жердей каркас. В толпе поднялся крик: одни в панике взывали к Кадаху-Радетелю, защитнику нажитого добра, другие поносили окаянных гостей, которые оказались хуже демонов Хиалы, третьи ругались между собой, да еще в чем-то обвиняли Руджадила и Нунефай.
Так я и думала, хмыкнула про себя Хеледика.
Через несколько мгновений огонь погас, а саламандра вновь запрыгнула к Хантре на ладонь. Пахло гарью, от шатра осталось одно воспоминание. Посреди пепелища торчал почернелый закопченный алтарь, деревянные фигурки Ийжу и Мусу сгорели дотла.
– Если кто-нибудь захочет нам помешать, второй пожар уничтожит кукурузное поле, третий – ваши дома. Руджадил, ты бы послушал тех, кто говорит, что зря вы это затеяли.
Староста глядел мрачнее тучи, но не проронил ни слова.
– Уходите вместе с ней, только ничего не жгите! – ответил вместо него дряхлый старик, обеими руками опиравшийся на клюку. – И не серчайте, они не со зла…
Закашлялся, не договорив – то ли от едкой гари, то ли решил не выбалтывать лишнего.
– Если нам вдогонку что-нибудь прилетит, саламандра устроит большой пожар и не станет гасить пламя, как в этот раз, – предупредил Хантре. – Не важно, в кого из нас вы будете целиться и в кого попадете. Если не хотите большой беды, остановите тех, кто заодно с Руджадилом и Нунефай.
Ругань в толпе вспыхнула с новой силой.
Обогнув деревню, трое беглецов направились в ту сторону, где находилась граница Кукурузной Прорвы. Солнце нещадно пекло, распластавшаяся на плече у Хантре саламандра в его лучах казалась почти прозрачной: не присмотришься – не заметишь. Хеледика держала за руку Омлахарисият, та послушно шагала с ней рядом.
Ему давно не было так хреново. Даже весной в Аленде, когда там заправлял «Властелин Сонхи». Там он ничего не мог сделать против разгулявшихся подонков, а тут сам чуть не поступил, как подонок.
Он и в самом деле готов был спалить деревню, если им не позволят забрать с собой Омлахарисият. Хорошо, что у местных хватило ума пойти на компромисс.
Человеческие жертвоприношения – последняя дрянь, а если человек при этом испытывает страдания – дрянь втройне. Девушку собирались убить мучительным способом, нельзя было ее там оставлять.
Выполнить их требование, взять ее в жены? Тоже нельзя.
Не смог бы объяснить, в чем дело. Когда сказал насчет потускневшего солнца, это был не вычурный оборот, а попытка выразить свои ощущения хотя бы через метафору. У Эдмара получилось бы лучше, постоянно практикуется.
Но он знал наверняка, что если бы поддался на уговоры, выпил бы этот чертов отвар и сделал то, чего они так настойчиво добивались, солнце действительно потускнело бы. Как будто распахнула зев мутная трясина, где по определению не бывает солнца – он ощущал это позвоночником, костями, кровью, буквально на телесном уровне, как и сказал Хеледике.
Я бы после этого не захотел жить дальше.
Почему?.. Этого тоже не мог объяснить. И пусть он поступил хреново, любой другой из предложенных вариантов был бы еще хреновей. Чувствовал это хребтом, спинным мозгом, а в чем подвох, никак разобраться не мог.
Его лихорадило, несмотря на полуденный зной и на тепло, исходившее от Риии, которая так и сидела у него на плече.
– Тебя знобит? – спросила Хеледика.
– Пройдет.
– Пока я ее переодевала, налила во флакон немного этого питья из кувшина. Потом проверим, что за зелье.
– Ага.
– Околдована она или нет, смогу сказать, когда выйдем из прорвы. Выйти надо как можно скорее, за нами идут – Руджадил, Чирван и еще двое.
Перед этим песчаная ведьма приотстала, чтобы оглядеть окрестности в бинокль, а потом бегом догнала Хантре и Омлахарисият.
– Вопрос, на что они рассчитывают, если с нами саламандра.
– Возможно, кто-то из них и есть заказчик, и возможно, он тоже маг. Непонятная история… Как думаешь, она не может нести в себе «ведьмину мясорубку»?
– Вот это не исключено. Буду в готовности.
– В прорве «мясорубка» не сработает, но если расчет на то, что ты переспишь с ней, а потом заберешь с собой… Хотя тогда непонятно, зачем нужно было, чтобы ты во что бы то ни стало с ней переспал. «Мясорубки» активируются не так.
– Может, в этот раз закляли на такую активацию?
– Как только выйдем, я смогу определить, есть ли «мясорубка». Хорошо, что на ней мои ботинки с песком под стельками – это поможет мне ее контролировать.
Пока обсуждали этот вопрос, он более-менее успокоился, даже озноб начал утихать. Все нормально. Он не сделал ничего непоправимого. И не спалил эту чертову деревню. Но ведь мог?
Часы у всех четверых шли по-разному. У Горвена и Робровена спешили, у Правурта отставали, у Хенги и вовсе остановились.
Провизия закончилась. Питались съедобными кореньями и плодами, улитками, мелкой дичью, которая изредка попадалась – возможно, шныряла туда-сюда сквозь барьер, отделявший зачарованное место от остальных джунглей. Это подталкивало к выводу, что ловушка рассчитана не на любую живность, только на людей.
Обезьян тут, хвала богам, не было: неведомая сила, поймавшая амулетчиков, хотя бы в этом проявила милосердие. Хотя Робровен высказался, что не милосердие это, а подлый расчет, чтоб они поскорее совсем оголодали, потому что в обезьяне мяса побольше, чем в улитке или ящерице.
Пили из ручья, перед тем опустив в кружку с водой «Чистую каплю» и сосчитав до десяти. Правурт даже приспособился с помощью «Огнедела» варить в жестяных кружках супчик из улиток с мелко нарезанным бурым луком, жгучим и горьким, зато полезным. Тропический бурый лук используют для лекарственных снадобий, просто так не едят, но выбирать не приходилось.
Очертив защитный круг, измученная четверка устроилась на ночлег посреди душной темноты. Все на той же прогалине, в который раз сюда вернулись, проблуждав весь день в поисках выхода. У каждого был «Луногляд», позволявший видеть бледные, как в лунном свете, лица товарищей, стволы деревьев, извивы лиан, словно вырезанные из темной бумаги листья на ближайших ветках.