Так же, как условным началом эпохи викингов принято считать их нападение на Линдисфарн, условным концом называют гибель короля Харальда Хардрада в Англии. Этот удивительный человек прожил бурную, невероятную жизнь: бежал от врагов на Русь, служил Ярославу Мудрому, влюбился в Елизавету Ярославну, уехал в Константинополь, где тоже воевал, после осаждал Сицилию, участвовал в разных интригах, затем, разбогатев и прославившись, вернулся на Русь и получил в жены Елизавету Ярославну, а вскоре был избран норвежским королем и стал править Норвегией.
В 1066 году, когда умер англосаксонский король Эдуард Исповедник, не оставивший прямого наследника, на английский престол претендовали сразу несколько его родственников – и в частности Харальд. Он прибыл туда со своим войском, но английский король Гарольд Годвинсон разбил его в бою. Харальд погиб, и на этом прекратились попытки норвежского завоевания Англии. Однако спустя всего несколько недель из Нормандии приплыл другой потомок викингов – Вильгельм Завоеватель. Он разгромил английского Гарольда, и с этого момента в Англии началось нормандское правление.
На этом эпоха викингов формально завершилась. Но остались потрясающие корабли, остались камни с рунами, остались поэзия скальдов и удивительные саги.
Чтобы полнее передать странный, терпкий аромат тех времен, я хочу привести фрагмент из знаменитой исландской «Саги о Ньяле».
«Мудрый старый Ньяль жил с женой и сыновьями. Однажды чужаки, враждовавшие с его сыновьями, осадили их дом. В этот самый вечер Бергтора [жена Ньяля] сказала своим домочадцам: “Выбирайте все, что каждому по вкусу, потому что сегодня вечером я последний раз подаю вам еду”. “Этого не может быть”, – сказали те, кто был при этом. “Однако это так, – сказала она. – И я могла бы еще многое сказать, если бы хотела…”
В конце концов враги решили сжечь их дом. Коль, сын Торстейна, сказал Флоси [одному из осаждающих]: “Вот что я придумал: я видел каморку над поперечной балкой в главном доме. Надо, чтобы она загорелась, а для этого надо поджечь стог сена, который стоит рядом с домом”. И они подожгли этот стог сена. Те, кто был внутри, заметили это, когда весь дом уже был в пламени… Тогда Ньяль подошел к дверям и сказал: “Здесь ли Флоси? Слышит ли он меня?” Флоси сказал, что слышит. Ньяль продолжал: “Может быть, ты помиришься с моими сыновьями или позволишь некоторым людям выйти?” Флоси отвечает: “Я не намерен мириться с твоими сыновьями. Мы рассчитаемся с ними до конца и не отступим, пока они все не умрут. Но пусть выйдут из дома женщины, дети и домочадцы”. Тогда Ньяль вошел в дом и сказал: “Пусть выйдут все, кому позволено выйти…”
Женщины и дети вышли. Причем одна из них попыталась вывести своего мужа, сына Ньяля, переодев его в женскую одежду. Осаждающие поняли, что это мужчина. Он вступил с ними в бой и погиб. Затем он [Флоси] подошел к дверям и сказал, что хочет говорить с Ньялем и Бергторой. Ньяль вышел, и Флоси сказал: “Я хочу предложить тебе, чтобы ты вышел из дома, потому что ты погибнешь в огне безвинный”. Ньяль сказал: “Я не выйду, потому что я человек старый и едва ли смогу отомстить за своих сыновей, а жить с позором я не хочу”. Тогда Флоси сказал Бергторе: “Выходи, хозяйка! Потому что я совсем не хочу, чтобы ты погибла в огне”. Бергтора сказала: “Молодой я была дана Ньялю, и я обещала ему, что у нас с ним будет одна судьба”. И они оба вернулись в дом».
Удивительная сцена! Всем понятно: сейчас они погибнут, дом уже горит. И люди отказываются покидать его.
«Бергтора сказала: “Что нам нужно теперь делать?” “Мы пойдем и ляжем в нашу постель”, – сказал Ньяль. Тогда она сказала маленькому Торду, сыну Кари [то есть своему внуку]: “Тебя вынесут из дома, и ты не сгоришь”. “Но ведь ты обещала мне, бабушка, – сказал мальчик, – что мы никогда не расстанемся. Пусть так и будет. Лучше я умру с вами, чем останусь в живых”. Тогда она отнесла мальчика в постель, а Ньяль сказал своему управителю: “Смотри, где мы ляжем и как мы расположимся в постели, потому что я не собираюсь двигаться с места, как бы меня ни беспокоил дым или огонь. Заметь хорошенько, где надо будет искать наши кости”. Тот сказал, что так и сделает.
Скарпхедин [тоже сын] видел, как его отец улегся в постель, и сказал: “Рано наш отец ложится спать, но это неудивительно, ведь он человек старый”».
То есть они еще острили перед смертью.
«Потом Скарпхедин, Кари и Грим стали подхватывать падавшие сверху головни и метать их в людей Флоси. Это продолжалось некоторое время. А люди Флоси стали метать в них копья, но те подхватывали все копья в воздухе и метали их обратно. Тогда Флоси велел своим людям прекратить эту перестрелку. “Всякая схватка с ними будет теперь для нас невыгодна, – сказал он. – Подождите, пока огонь одолеет их”.
Они так и сделали. С крыши стали падать балки. Скарпхедин сказал: “Наверно, моего отца уже нет в живых, а не было слышно, чтобы он стонал или кашлял”. Они пошли в конец главного дома. Там свалилась поперечная балка, которая сильно обгорела в середине. Кари сказал Скарпхедину: “Взбеги по ней, а я помогу тебе и потом взбегу вслед за тобой, и тогда мы оба спасемся, потому что весь дым относит в эту сторону”. Скарпхедин сказал: “Беги ты первый, а я побегу сразу же за тобой”. “Это не годится, – говорит Кари, – потому что я могу выбраться из дома и в другом месте, если здесь не выйдет”. “Я не согласен, – говорит Скарпхедин. – Беги ты первым, а я побегу за тобой”.
Кари сказал: “Каждый человек должен стараться спасти свою жизнь, если это возможно. Так сделаю и я. Но нам с тобой больше не придется увидеться, потому что, если я выберусь из огня, у меня не хватит духа броситься назад к тебе в пламя, и каждый из нас пойдет тогда своим путем”. “Меня веселит мысль, – говорит Скарпхедин, – что если ты спасешься, зять, то ты отомстишь за нас”».
Дальше Кари убежал, а все остальные погибли. Спустя время приехали родственники.
«Хьяльти спросил Кари, где мог бы лежать Ньяль, и Кари указал им место. Там надо было убрать очень много пепла. Они нашли шкуру, и она вся словно съежилась от огня. Они подняли шкуру, и оба – Ньяль и Бергтора – оказались несгоревшими. Все возблагодарили бога и сочли это большим чудом. Затем вынули мальчика, который лежал между ними, и у него оказался обгоревшим палец, который он высунул из-под кожи. Вынесли Ньяля, а потом Бергтору. Затем все подошли посмотреть на их тела… Затем они принялись искать Скарпхедина. Те, кому было позволено выйти из горящего дома, показали место…»[2] Они нашли его стоящим у стены, ибо тот не хотел погибнуть лежа.
Вот такие истории любили рассказывать друг другу люди в эпоху викингов. А потом их записали.
Крестовые походы – борьба за веру или просто грабеж?
Крестовые походы. Об этом понятии и о той эпохе каждый имеет свое представление. Я прежде всего вспоминаю свой любимый роман Вальтера Скотта «Айвенго». Сами крестовые походы в нем не описываются, но по сюжету из Третьего крестового похода возвращаются его герои: рыцарь Айвенго, Ричард Львиное Сердце и тамплиер, храмовник Бриан де Буагильбер. В книге (изданной еще в 1930-е годы), которую я читала и перечитывала в детстве, были замечательные иллюстрации Гюстава Доре. Изображенные художником рыцари в великолепных доспехах с крестами и сформировали мое первое впечатление о крестовых походах. У кого-то, возможно, сложился совсем иной образ, связанный с культом прекрасной дамы, с трубадурами и их песнями – как у Пушкина в стихотворении о рыцаре бедном: «Между тем как паладины ввстречу трепетным врагам по равнинам Палестины мчались, именуя дам…». Сегодня, правда, читая о всей грязи, крови, жаре, пыли, окружавших крестовые походы, трудно представить себе эту романтическую картину.
Конечно, это идеализированный взгляд на крестовые походы, на рыцарей, отдающих жизнь за веру или за даму. Я же хотела бы коснуться суровой реальности: страшных жестокостей, совершавшихся крестоносцами, и экономических факторов, стоявших за крестовыми походами. Я сегодня вижу в этом явлении странное, удивительное сочетание идеализма, доведенного до предела, и жадности, мерзости, зверств, творимых воинами Христа. Это, наверное, и есть отличительная черта крестовых походов. Однако подобный парадокс мы можем углядеть и в современности: идеализм революционеров, фанатиков, террористов тоже смешан с кровью, грязью, бесчеловечными поступками. И механизм, лежащий в основе этих массовых безумств, опирающихся на миражи, верования, суеверия, вероятно, один и тот же – что в Средние века, что сегодня.
Для начала предлагаю разобраться, что же это такое – крестовый поход. Очевидный ответ: военная экспедиция в Святую землю с целью отвоевать у мусульман, еретиков и язычников христианские святыни (в первую очередь Иерусалим с Гробом Господним). Но как понимать крестовые походы в Прибалтику, которые совершал Тевтонский орден и хорошо нам известные меченосцы? Или крестовые походы в Испании (часть реконкисты)? Опять же, крестовый поход – это военная экспедиция с участием рыцарей. А что насчет Крестьянского крестового похода – странной толпы простонародья, отправившейся за Петром Пустынником? Или Крестового похода детей? То есть это очень широкое понятие, которое включает в себя самые разные явления. Споры ведутся даже по поводу датировки. Если говорить о периоде с 1095 года, когда папа Урбан II призвал рыцарей отправиться в крестовый поход, и до 1291 года, когда пала Акра (последний оплот крестоносцев в Святой земле), либо даже до XVI века, то сколько всего состоялось этих крестовых походов? Одни историки утверждают, что три, другие настаивают на пяти и даже восьми, а всё потому, что разные специалисты какие-то походы причисляют к крестовым, а какие-то – нет. Проблемы возникают уже на этом этапе, с довольно простыми, казалось бы, параметрами. Но это, в конце концов, довольно формальный спор, связанный с нашим пониманием термина «крестовый поход». Посмотрим же, как всё начиналось.