Но к чему, собственно, Урбан II призывал паству? Как нам передали хронисты, он описывал ужасающее положение восточных христиан (забыв, кстати, о вражде с ними, хотя с момента раскола прошло меньше полувека) и подчеркивал, что христиане – братья, а турки не просто отнимали у них земли, но и оскверняли их веру. Он говорил: «Они опрокидывают алтари, оскверняя их своими испражнениями, обрезают христиан и обрезанные части кидают в алтари или крещальни» – то есть они громили церкви и кощунствовали. Надо сказать, что это было сильным преувеличением. Естественно, во времена военных действий совершались разные жестокости и рушились разные здания, в том числе церковные. Однако туркам не приходило в голову специально разорять церкви, их конфликт с Византией не носил религиозного характера. Например, сельджуки спокойно пропускали в Иерусалим паломников, которые толпами шли к святыням из Европы. Урбан II, безусловно, сильно драматизировал, он говорил о страданиях христиан, о том, что Иерусалим и Гроб Господень находятся в руках неверных, и призывал спасать их – то есть намеренно «разжигал» религиозный экстаз. И понятно, почему потом у участников похода было столько видений по дороге, почему им являлись Богоматерь и святые.
Например, при осаде Антиохии некоему священнику, который шел вместе с крестоносцами, явился Святой Андрей, который сказал, что копье, пронзившее тело Христа, находится в одной из церквей Антиохии. Священнику сперва не поверили, однако после отвоевали это место и нашли копье. Любопытно, что и после этого остались сомневающиеся, и чтобы убедить их, священник пошел на суд Божий: в легком одеянии и с копьем в руках он ступил в костер и, пройдя через пламя, вышел живым. Правда, известно, что священник все же умер, пострадав не только от ожогов, но и от толпы: сочтя его святым чудом, к нему ринулись крестоносцы и паломники, желавшие прикоснуться, оторвать кусочек одежды. Зажатый в толпе и измученный толчками, он вскоре скончался.
Тем, кто пойдет в поход, папа римский обещал отпущение грехов. Правда, долгое время церковники не понимали, какие именно грехи и как следовало отпускать: если, например, рыцарь умирал по дороге, не дойдя до Иерусалима, не выполнив свой обет, – заслуживал он отпущение или нет? В конце концов пришли к выводу, что заслуживал, но в дальнейшем это обещание индульгенции менялось. Однажды крестоносцы три дня не начинали сражение, проводили религиозные процессии, ходили от церкви к церкви босиком и со свечами. То есть религиозная составляющая являлась неотъемлемой частью крестовых походов. По сути, это движение религиозных фанатиков, подстрекаемых папой римским и действующих в соответствии со своими религиозными целями.
Однако направляли людей в поход и другие факторы. В той же своей речи Урбан II призывал будущих крестоносцев: «Ваша страна со всех сторон окружена морями и горами и не может содержать большое количество людей… Так что отберите землю у нечестивой расы и заберите ее себе – эта земля истекает млеком и медом…» Из этих слов видно, что цели ставились не только религиозные, но и захватнические. Папа говорил, что людям не хватает земли – правда, речь шла не о людях в целом, а о рыцарях, которым недоставало наделов в качестве владений. Условия жизни в Европе X–XI веков как раз были вполне благополучными – по крайней мере по сравнению с прошлыми временами: закончились нападения извне (после того как в середине X века остановили венгров, страшных вторжений не случалось), развивались сельское хозяйство и города, природа и климат не подводили (не считая засухи в конце XI века). Население росло, люди жили довольно сытно. Так что папа сознательно подстрекал подданных к грабежам. История сохранила страшные описания того, что творили крестоносцы в Европе: они предполагали, что жители мест, по которым они проходили, будут их кормить – ведь они шли на святое дело, однако население так не считало, и это провоцировало разбои. Не говоря уже о том, что происходило на территориях, занятых тюрками.
Действительно, крестоносцы награбили невероятно много – мы наслышаны о богатствах рыцарских орденов. Более того, когда в Первом крестовом походе захватили Иерусалим, часть крестоносцев не вернулась в Европу, оставшись на завоеванных землях.
Участники крестовых походов, помимо отпущения грехов, получали разные другие привилегии. Например, нельзя было отнять землю до возвращения ее владельца из крестового похода, и все земельные споры на это время замораживались. Семья крестоносца находилась под охраной церкви: никто не мог их обидеть, никто не мог призвать их в суд, они освобождались почти от всех налогов. То есть участвовать в походе было выгодно, поэтому воевали не только за правое дело, но и за материальные ценности.
XI век в Европе – это время бесконечных феодальных раздоров, междоусобных войн и столкновений. Рыцарь-грабитель – характерный для того периода персонаж. Он сидел в своем замке и в лучшем случае брал пошлину с тех, кто проходил по его землям, а в худшем – грабил их. Когда в XIII веке французский король Людовик IX (будущий Людовик Святой) повел свое огромное войско в крестовый поход, часть его людей захватил рыцарь, владения которого они проходили.
Церковь прикладывала большие усилия, чтобы справиться с таким поведением рыцарей, всячески пыталась мирить феодалов, усмирять их. Тогда стало расцветать понятие Мира Божьего: в дни церковных праздников устраивались перемирия, на какой-то срок прекращались сражения. Но потом церковь, кажется, поняла, что буйному характеру воинственных рыцарей всё равно требуется выход. И было решено направить эту энергию в удобное для всех русло: раз они неспособны перестать воевать, то пускай сражаются не друг с другом, не с христианами, а с неверными.
Идея оказалась неожиданной. Ведь прежде представлялось, что Богу служит духовенство, кто-то пашет землю, кто-то воюет, а кто-то молится. И те, кто молится, служат богу за всех остальных. Участие же в крестовом походе позволяло, не уходя в монастырь, не принимая сан, совершать богоугодные дела. Странно, правда, что эти богоугодные дела были связаны с войной. Более того, когда крестоносцам посулили прощение всех былых прегрешений, в Святую землю устремилось множество преступников: они отправлялись якобы искупать свой грех, но, естественно, все свои преступные привычки приносили с собой.
Как мы видим, крестовый поход – это странное, сложное, запутанное явление, порожденное переплетением совершенно противоречивых факторов. Здесь и религиозный подъем, и жажда наживы, и потребность реализовать свои воинственные инстинкты (избежав при этом наказания), и желание получить отпущение грехов либо совершить что-то благое, как-то прославиться. Один хронист того времени писал: «…иные признавались, что были призваны к Земле Обетованной какими-то недавно появившимися пророками [а пророков тогда развелось невероятное количество] либо знаками небесными и откровениями [о знаках говорили постоянно: то кровавый дождь прошел, то какие-то тела на небе]; другие были побуждаемы к таким обетам всякими неудобствами жизни» – то есть бедностью, нехваткой земли или, может быть, совершённым преступлением. И, конечно, ни византийский император, ни папа римский не могли себе представить, какую волну – истинное цунами – они поднимут.
Папа предполагал, что всё будет происходить очень организованно. Он сказал, что монахам идти в Святую землю не надо, им следует молиться, священники должны получить благословение у старших – скажем, у епископов, а рыцарям, прежде чем отправиться, необходимо устроить все свои домашние дела, молодым – получить разрешение у своих жен. Папа выделил время на подготовку, и было решено, что войско выдвинется в путь в августе следующего года, в день Успения Богоматери. Все разошлись, вдохновленные, по своим замкам и владениям и стали готовиться. Для сборов прежде всего требовались деньги, которых большинство не имело. Надо сказать, что денежные отношения были развиты еще достаточно слабо, и многие рыцари получали оброк от своих крестьян в натуральном виде, а часть их потребностей удовлетворяли жившие у них ремесленники. Но собрать и содержать войско – покупать вооружение, снаряжение – без средств не представлялось возможным. И начало твориться что-то безумное: люди продавали свои имения, закладывали их часто за бесценок, правдами и неправдами брали денежные займы. Рассказывали, будто какой-то монах выжег на своем лбу крест и убеждал всех, что это сделал ангел. Ему верили и жертвовали деньги, да так много, что он смог собрать отряд и пойти в поход.
А пока одни тщательно собирались, другие отправились в неорганизованный поход (его принято называть Крестовым походом бедноты). Сразу после Клермонского собора появилось огромное количество разных «народных» проповедников, самый знаменитый из которых – Пётр Амьенский (Пётр Отшельник, Пётр Пустынник). Был еще Готье Нищий, были какие-то рыцари. Они читали пламенные проповеди и увлекали всех желающих идти за собой, причем немедленно. И несмотря на все слова папы о необходимости подготовки, уже через несколько месяцев после Клермонского собора толпы пустились в путь за этими проповедниками.
Любопытный факт: чем менее организованным выглядело мероприятие, тем более эмоциональные и иррациональные причины толкали людей к нему присоединиться. Кто-то бросал свое хозяйство, кто-то вез с собой на телегах жен и детей. С негодованием один хронист писал, что ребенок, показывая на каждый встреченный город, спрашивал: «А это Иерусалим?» То есть они вообще не понимали, куда шли и где находились. Чем более иррациональной была основа, на которой строился поход, тем ужаснее вели себя его участники. Крестовый поход бедноты сопровождался жуткими грабежами, кошмарными столкновениями с местными жителями, начались невероятные по своей жестокости еврейские погромы. Люди рассуждали так: мы идем сражаться с неверными, но прежде чем дойдем до каких-то загадочных турок, разберемся со своими. Надо заметить, что до крестовых походов евреи в средневековой Европе жили спокойно. Бывали, естественно, какие-то столкновения, но не происходило ничего подобного тому, что творилось при Крестовом походе бедноты: несчастных пытали, мучили, заодно стараясь получить от них деньги. От еврейских общин в городах требовали, чтобы они целиком обращались в христианство, притом церковь запрещала насильственное обращение, и даже епископы вставали на защиту евреев.