Но вернемся к преследованию книг. В индекс запрещенных изданий входили, скажем, сочинения Паскаля, Вольтера, Джона Локка. Иногда там оказывались совершенно неожиданные книги (например, Блеза Паскаля, французского математика, физика, религиозного писателя, философа и теолога XVII века, сторонника янсенизма – направления, не приветствовавшегося церковью). Понятно, что инквизиторы не могли уследить за всеми текстами на всех языках, и книги на английском и немецком запрещали реже, так как не успевали прочитывать все. Под жестким контролем находились издания на французском, итальянском и латинском языках. С Паскалем произошла забавная вещь: его французские тексты попали в индекс, а латинские – нет. Карло Гинзбург, из лекции которого я это узнала, объясняет: в XVII–XVIII веках, когда развитие книгопечатания было уже не остановить, появилась мысль, что от развращенных идей особенно следовало оберегать женщин с их слабым умишком; на латинском языке женщины в основном не читали, а мужчинам из образованных слоев такие книги не могли причинить вреда, и потому их запрещали реже. Любопытно, что в XIX веке обсуждалось, не стоит ли внести в индекс «Хижину дяди Тома», причем роман на английском цензоры не заметили и обратили на него внимание после перевода на итальянский: им не понравилось то, как хорошо в книге написано о квакерах, о протестантах.
Преследования касались не только книг, но и их авторов. Мы знаем о знаменитых позорных процессах над несколькими выдающимися людьми: прежде всего над Джордано Бруно – блестящим ученым, который развивал идеи Коперника, хотя и понимал, насколько опасно делать это на землях, подконтрольных папе римскому. Монах-доминиканец Бруно проникся мыслями Николая Коперника (умершего практически сразу после издания своей книги) и очень ярко представлял себе бесконечную Вселенную с ее неисчислимыми мирами, где постоянно происходят разнообразные вещи – в частности, повторяется акт творения (связываемый Библией исключительно с Землей). Вынужденный покинуть орден доминиканцев, он довольно долго путешествовал по Европе, но в 1590-х годах вернулся в Италию, был арестован и выдан инквизиции. Главным обвинителем на суде выступал один из ярчайших церковных мыслителей того времени – Роберто Беллармин, образованнейший человек, с которым, как говорили, никто не мог сравниться. И, судя по всему, тот процесс превратился в выдающийся интеллектуальный поединок: многие заседания трибунала представляли собой диспуты этих равновеликих фигур – Бруно и Беллармина. Правда, поединок закончился тем, что Джордано Бруно приговорили к казни и сожгли в Риме. Беллармин понимал масштаб своего оппонента и в числе прочих участников трибунала подписал его смертный приговор. В 1930 году великого инквизитора признали святым, и это удивляет: святым признан человек, отправивший на смерть выдающегося ученого, да и не его одного.
Спустя годы Беллармин-инквизитор встретился с другим ученым, чья деятельность вызывала сомнения у церкви. Старого Беллармина возмутило, что Галилео Галилей проповедовал дикие еретические идеи Коперника, и в 1616 году он пригласил его на разговор. Галилей в действительности не хотел ссориться с церковью и оправдывался: мол, я ничего не утверждаю, лишь использую эту гипотезу в своих исследованиях. Беллармин, человек просвещенный, старался вникнуть в теорию Галилея, даже смотрел в телескоп, и в итоге ученого отпустил, велев использовать крамольные мысли лишь в рамках гипотезы и ничего не утверждать. Следующие шестнадцать лет Галилей жил спокойно и занимался своими изысканиями. Но в начале 1630-х годов папа Урбан VIII предложил ему изложить идеи в форме спора о том, как устроен мир, и Галилей написал свое важнейшее произведение – «Диалог о двух главнейших системах мира», представляющий собой разговор любителей науки. Один из них отстаивает систему Коперника, а другой защищает систему Птолемея, согласно которой Земля является центром мироздания. Баланс вроде бы соблюден, нет никакой пропаганды – просто интеллектуальное упражнение, но защитника идеи Птолемея автор почему-то назвал Симплисио (то есть «простачок», «дурачок»), а Урбан VIII воспринял это как выпад в свой адрес и углядел явный перевес в сторону теории Коперника. Галилея снова пригласили на заседание трибунала инквизиции и вынудили отречься от своих утверждений. Нет доказательств тому, что он при этом тихонечко сказал: «А всё-таки она вертится». Скорее всего, это байка. Последние свои годы Галилей провел под очень жестким контролем инквизиции, сегодня мы сравнили бы это с домашним арестом. Более того, когда он умер в 1642 году, его не разрешили похоронить в фамильном склепе базилики Санта-Кроче во Флоренции – сочли, что он недостоин лежать в таком большом почитаемом храме; Галилея погребли без всяких почестей в поселке Арчетри, и прах его перенесли в Санта-Кроче только в XVIII веке. Понадобилось еще два с лишним столетия, чтобы в 1992 году Ватикан признал свою неправоту в отношении ученого.
Инквизиция, однако, не ограничивалась лишь интеллектуалами: в XVI–XVII веках возродилась и всё больше и больше распространялась пресловутая охота на ведьм. Ведьма, как и инквизиция, кажется нам явлением средневековым. В Средние века знахарка, умевшая обращаться с травами и произносить заклинания, была в каждой деревне, и их особенно не трогали. Преследования начались в раннее Новое время, и этому даются самые разные объяснения: общая тревожность в мире, существенные перемены (ведь это еще и эпоха Великих географических открытий), распространение идей Реформации, которые тоже усиливали напряжение. В 1486 году вышла знаменитая книга «Молот ведьм» – трактат по демонологии, содержащий рекомендации по преследованию ведьм. И в течение всего XVI века инквизиция пристально следила за теми, кого подозревали в ведовстве, да и за обычными людьми, высказывавшими «не те» мысли.
Несколько удивительных открытий, совершенных выдающимся итальянским историком Карло Гинзбургом, показали, что щупальца папской инквизиции касались не только верхов и элиты. В своей книге «Сыр и черви», уже ставшей классической, Гинзбург описал судьбу мельника по прозвищу Меноккио, который жил в конце XVI века в маленьком итальянском городке. Мне он видится эдаким шукшинским персонажем, начитавшимся разных книг (не совсем понятно, правда, откуда он их брал). Он читал Библию, «Декамерон» и даже предположительно переведенный на итальянский Коран и сформировал свою особую систему представлений о мире. При этом он был невероятным болтуном, и это видно по протоколам: его допрашивали, а он просто не мог остановиться, продолжал разъяснять свои идеи, не понимая (а может, и понимая), что они еретические. Почему эта книга называется «Сыр и черви»? Это соответствует теории Меноккио о создании мира: по его мнению, сначала всё представляло собой хаос – и земля, и воздух, и вода, и огонь, затем всё это сбилось в один комок (как сыр возникает из молока), а в нем, словно черви, появились ангелы, среди которых был и Бог. Мельника один раз позвали в инквизицию, он посидел в тюрьме, всё это объясняя и рассказывая, его приговорили к разным наказаниям и выпустили. Однако он продолжил знакомить всех со своей теорией – и его опять забрали. Местные власти вроде бы и готовы были пожалеть его, но дело попало в Рим, и в итоге беднягу сожгли. Сегодня в этом городке, где жил Меноккио, перед культурным центром, носящим его имя, стоит фонтан, который изображает сыр: вода льется сквозь дырочки, символизируя тех самых червей из рассказов мельника (безусловно, очень итальянская метафора).
Еще одно поразительное открытие Карло Гинзбурга – сделанная им находка в венецианских архивах: загадочные и тогда никому не известные люди, которых называли бенанданти. Эти бенанданти искренне считали себя защитниками родных земель от нечисти; они якобы выходили из своих тел во время сна и отправлялись сражаться с ведьмами, обеспечивая таким образом будущий урожай. Они вели некие ритуальные баталии, в которых использовали растения в качестве оружия. И не понимали претензий инквизиции – ведь сами выступали против ведьм и напастей. Инквизиторы сначала были растеряны, но всё же причислили бенанданти к опасным чудакам и вынуждали их признаваться в том, что они вели вредную деятельность, служили дьяволу и совершали черную мессу. При этом Гинзбург показал, что со временем инквизиционный пыл ослабевал, и чем позже происходили разбирательства, тем более мягкими наказаниями отделывались бенанданти.
XVII век для Европы, а потом и для колоний – пик охоты на ведьм, и это очень странно, ведь это еще и период развития науки, это эпоха Галилея, Декарта, Ньютона, огромного количества других великих ученых и открытий. Однако костры с ведьмами пылали по всей Европе, да и за океаном тоже – вспомним о салемских ведьмах из Новой Англии.
В XVIII веке инквизиция уже не могла разгуляться, и не во всех странах ее признавали, хотя на папских землях власть инквизиторов еще сохранялась. Мерзких, безбожных, безнравственных авторов становилось всё больше и больше (среди них – Вольтер), а тех, кто прислушивался к указаниям, – всё меньше. Уже практически не проводились публичные процессы, прекратились аутодафе, хотя еще в XIX веке еретика могли повесить.
Приведу здесь одну историю, которая вызывает у меня содрогание – как одно из самых странных и диких проявлений борьбы с иноверцами в тот момент, когда, казалось бы, всё уже шло к концу. В 1858 году до объединения Италии оставалось несколько лет. На папском престоле находился Пий IX – человек крайне консервативных взглядов, враждебно настроенный по отношению ко всем новым идеям и, конечно, поддерживающий инквизицию. В это время в Болонье жила еврейская семья Мортара, у них был шестилетний ребенок, за которым присматривала христианская служанка. Однажды мальчик тяжело заболел, и любящая его служанка, испугавшись, что он умрет некрещеным и попадет в ад, втайне от родителей покрестила его. И каким-то образом эта история вышла наружу. Еврейской семье по закону запрещалось воспитывать христианского ребенка, поэтому представители инквизиции явились к Мортара и забрали маленького Эдгардо. Всё это вылилось в общеевроп