— Почему раньше я этого не понимал? — риторически вопрошал я Вселенную, и та в ответ философски пожимала плечами. — Почему порой доходит так трудно?
— Всё в своё время. Лишь бы не проспать, — фыркала всплеском Эа.
— Я всё ещё хочу с ней встретиться. Поблагодарить.
Я закрыл глаза и «потёк», легко, струящееся. Мимо огненных сверхзвёзд и коричневых карликов, беспросветной черноты и ярких солнц. И она откликнулась.
— Встречай её.
5. Незабудка
— Влад, это, правда, ты?!
Ми-о махала рукой и громко смеялась. Вокруг неё постепенно образовывалась зона отчуждения, и я усмехался: как всегда, слишком много энергии. Волосы торчали в стороны, фенечки стукались друг о друга и негромко звенели. Я подошёл к ней, и мы крепко обнялись. Я скучал. Я скучал и буду скучать, но…
— Как хорошо, что ты до меня докричался: успела билет на более позднее время взять. Только представь: что работа, что командировки, нигде ни посидеть нормально не могу, ни отдохнуть. Вечно в движении. Не то чтобы я жаловалась, всегда так хотела, но мои скучают. Смеются, что у них мама бывает в доме реже, чем президент, не жалуются — а я всё мечтаю взять нормальный отпуск, их в охапку — и чтобы не думать.
Ми-о щебетала, не давая мне и рта раскрыть. Так знакомо — и я улыбался, наслаждался переполняющими ощущениями счастья и лёгкости. На нас оглядывались, пока мы шли в кафе при космодроме, косились со всех сторон, какие-то дети тыкали пальцами — а мне хотелось захохотать в голос и обнять их всех, крепко, чтобы дурость повылетала из голов, пригласить с собой на корабль и лететь, лететь в неведомые дали. Ми-о звенела браслетами, я размахивал руками, и скучному миру не удавалось захватить нас.
— Здорово, что мы встретились здесь, на твоей родной планете. Есть в этом какой-то знак, — заливалась Ми-о и, прищурившись, покачивала стул в кафе. — Ничего здесь не изменилось: всё старое, хлипкое и нуждается в ремонте. Зато подают под видом ретро и дерут в три раза больше денег. Как твой дом?
— Разваливается. Как и всё здесь, что старое, хлипкое и нуждается в ремонте, — передразнивал я её и вскрикивал от несильного, но прицельного тычка в ногу. — Но мы не могли встретиться где-либо ещё.
— Твоя правда, — хмыкала Ми-о и заправляла прядь за ухо. — Где всё началось, там и должно вновь начаться.
Мы больше разговаривали, чем ели, изучали друг друга с детской непосредственностью. Ми-о рассказывала о своей неспокойной, но от этого более любимой, жизни, вспоминала школьные годы со мной, рассказывала про учёбу детей и работу мужа. Она вся сияла, и официанты, пусть и поджимали губы оттого, что она слишком громко извещала планету о себе, всё равно заглядывались на неё. Не удивлюсь, если однажды встречусь с кем-то из них на просторах Вселенной.
— Ты так изменился! — восклицала Ми-о. — Помню тебя маленьким букой, которого постоянно тормошила, чтобы ты хотя бы распрямился и поднял голову.
— Зато ты всё такая же: суетная, энергичная. Разве что постарела чуть-чуть, — фыркал я.
— Вот кто бы говорил! — возмущалась Ми-о, отнимала у меня чашку с чаем и пила сама. — Я молода и прекрасна до скончания Вселенной!
— Верю. Твоей семье повезло с тобой. Мне тоже, — улыбался я и окончательно отпускал тот образ, что взращивал годами. Ми-о была реальна. Ми-о сидела рядом. Живая, яркая, стремящаяся вперёд. И её я тоже отпускал. — И остальным. Они тебе привет передавали.
— Точно. Всё собираюсь их навестить, но работа не выпускает из клещей, — постукивала пальцем Ми-о. — Как-нибудь сбегу ночью в гости. Личное время, пусть попробуют возразить.
— Это точно, — вставал я и смотрел, как по информационному табло бегут строчки. — Прости, что так мало. Проводишь?
— Конечно, — улыбалась Ми-о, задвигала шатающийся стул и позволяла галантно взять её под руку.
Мы выходили в шум космопорта, спешащую, гудящую толпу. Ми-о смотрела в сторону выхода в город, на посадочные площадки, на меня. Я выдерживал драматическую паузу и под звонкий смех вёл её к посадочным площадкам.
— Я рада, правда, рада, — шептала Ми-о, крепко меня обнимала и решительно отталкивала. — Лети. Живи. Впереди вся Вселенная.
Я вытаскивал из кармана медальон, надевал его на шею, махал рукой и спешил к кораблю. Пора было строить свою жизнь.
Владимир Яценко
О себе: Пишу, что вижу, и о чём думаю. А поскольку с четырёх лет читаю только фантастику (спасибо папе), то и оформляю свои размышления в виде фантастики. Из всей фантастики предпочитаю научную (чем «твёрже», тем лучше). Убеждён, что мир спасёт не красота, а научная фантастика. Только она мотивирует молодое поколение учиться и не только любоваться звёздами, но и мечтать о них.
Спасение человечества в звёздной экспансии. Но чтобы лететь к звёздам, кто-то должен придумать, как это сделать. И этот «кто-то» может черпать силы и вдохновение только в научно-фантастической литературе.
Страничка — https://www. /vladimir-yacenko/
Бродяги
12
Поздний вечер и потрескивание пылающих сучьев если и настраивали беседу на душевный лад, то как-то незаметно. Егор злился, осознавал свою беспомощность перед напором чужой враждебности, и злился ещё больше.
— Потому что сволочи, — спокойно сказал Глеб. — Нет им до нас дела. Ждут не дождутся, когда мы подохнем. Тогда гарантированно скапутится последний пришелец, всё устаканится, и можно будет выпить за мир во всём мире. Тем более что он уже наступил.
Отработанным движением он сорвал крышку с консервы и, давясь и захлёбываясь, вывалил кукурузу в глотку. Крякнул, отдышался, вытер рукавом губы. Консервная банка полетела в огонь, а Глеб потянулся за бутылкой.
— Вы только что съели пол-литра кукурузы, — сдержанно заметил Егор. — И пьёте дорогой кагор. Продукты, одежда, жильё… даже этот мангал из нержавейки вам доставили бесплатно. Почему же «сволочи»?
— Молод ты ещё, — стукнул зубом по стеклу Глеб, прикладываясь к бутылке. Сделав порядочный глоток, счастливо улыбнулся. — Жизни не знаешь. Посчитай, во что человечеству обошлась эта подачка? Зато есть возможность вести наблюдение за пришельцами в естественных условиях!
Размахнувшись, он швырнул бутылку в своего стаука, но промахнулся. Тогда выхватил револьвер и расстрелял в пришельца весь барабан до щелчка. Каждый выстрел отбрасывал «гостя со звёзд» на полметра. Когда патроны закончились, стаук характерными заметающими движениями приблизился к Глебу и положил к его ногам пули. Потом, так же танцуя, вернулся на место, где стоял перед расстрелом.
— Каждый раз так, — скрипнув раскладным стулом, сказал Глеб. — Приносит пули, как собака мячик. Не знаешь зачем?
— За тем же, что и собака, — удивился вопросу Егор. — Думает, что вы с ним играете. Предлагает продолжить игру.
— Думает? У него нет мозгов, чтобы думать, парень. А ты заметил, что стреляю я лучше, чем бросаю?
Егору захотелось ударить Глеба. Рядом лежало несколько запечатанных бутылок, а револьвер был разряжен. Так что исполнить желание можно было без труда, не опасаясь мгновенной расплаты. А утром они с Достиком уйдут…
Тревожно задёргалось левое веко, и будто крапивой обожгло поясницу.
«Не согласен, опасность», — сигналил Достик.
«Я не смогу его ударить, — мысленно успокоил друга Егор. — Я буду его ненавидеть и презирать, но не ударю. И за это ненавидеть и презирать себя буду ещё больше, чем его…»
— Ухожу утром, — сказал Егор. — Зашёл попрощаться.
— Скатертью дорога, — не повернув головы, ответил Глеб. — Главное, не забудь отходной лист подписать. Иначе не выпустят.
— Нет. Достика не отдам. Попробую уйти без отходного.
— Достик?
— Говорил уже. Я так называю своего пришельца.
— Верно, говорил, — скривил улыбку Глеб. — А я ответил, что это безумие. И то, что ты задумал, тоже дурость. Погранцы и санитары специально под это дело натасканы. Они твоего стаука за километр унюхают. А собаки — за пять. Пришельца из гетто не вынесешь. Чего тебе не сидится?
— Не могу долго на одном месте. Задыхаюсь. Хочу, чтобы каждый день новые горизонты. Проблема с головой. Сами сказали: «безумие»…
— Тоже мне «проблема», — фыркнул Глеб и громко икнул.
Ничуть не смущаясь, отыскал мутным взором Достика и бросил в него револьвер. Не попал.
— Сдай его белым халатам, получи премиальные и катись к своим горизонтам. Будь счастлив, человек!
— Не могу, — севшим голосом сказал Егор. «Если бы он попал в Достика, я бы его точно ударил!» — Он мне друг. У меня, кроме него, никого нет.
— Дурик ты, — устало сказал Глеб. — Дурик и чудило. Разве ты из соломы?
— Нет.
— А пришельцы — из соломы. Нету в них ни капли человеческого. Разве что вонь и назойливость. Или твой не воняет?
— Можно притерпеться.
— Можно, — легко согласился Глеб. — И с крыши вниз головой — тоже можно. Или в омут с камнем на шее. А потом с разбегу под поезд. Я, к примеру, в резервации только потому, что здесь хорошо. Повезло мне, понимаешь? Вытащил счастливый билет. Кормят, поят, одевают… всё бесплатно. Это ты правильно заметил. Опять же кино, вино, Интернет. Всё на халяву, бери — не хочу. Кому особенно неймётся — тренажёры, бассейны, стадионы. Девки под видом туристов приезжают. И не сказал бы, что шибко разборчивые. Сиди себе у компа и путешествуй в своё удовольствие. Кто тебе мешает?
Егор попробовал объяснить:
— Фотки и фильмы — это другое. Нужно, чтобы ветер на лице и пыль на ботинках. Свобода — это когда всюду небо, и взгляд скользит в бесконечность. Идёшь, куда хочешь. Останавливаешься, где хочешь. Краски, запахи, звуки…
— Запахи? Какие «запахи», когда рядом эта вонючка?!
Глеб наклонился, выхватил из сумки с продуктами второй револьвер и снова разрядил его в своего пришельца. Тот, как заводной, с поклонами и реверансами принёс пули, и вновь вернулся на место, терпеливо ожидая продолжения игры.