Вонь от пришельца на открытом воздухе не тяготила. Кроме того, у Егора быстро вошло в привычку держаться по отношению к своему товарищу ближе к ветру. А потом Достик научился распознавать движение воздуха и сам начал выруливать на подветренную сторону.
«Достик всегда был славным, — подумал Егор и тут же почувствовал ответ друга: тёплая волна пробежала от живота через грудь к шее. — Издевательства и насмешки людей — ничто по сравнению с удовольствием от его участия в моём отшельничестве».
Преимущества космического друга казались очевидными. Во-первых, Достик всегда внимательно слушал и никогда не перебивал. Во-вторых, не приставал с советами, не учил жизни и ни разу не усомнился в бродяжничестве как в единственно возможном способе существования. Он никогда не спал, не просил кушать или пить. Пришелец поражал здоровьем, но часто грустил. Егор долго пытался угадать причину его грусти, и, возможно, именно эти попытки помогли однажды распознать ответные прикосновения пришельца. Но и эта связь всегда оставалась тактичной, на грани восприятия. Удивительно, но пришелец, следуя за Егором по пятам, ни разу не показался навязчивым.
«Всё понимает, но помалкивает, — думал Егор. — Тот ещё хитрюга! Но меня ему не перехитрить. Глеб ошибается, стауки вовсе не „собаки“. Скорее, коты — себе на уме и всюду суют свой нос».
От приятных размышлений отвлекло сильное покалывание в пятках и жжение в пояснице. «Бежать, опасность», — перевёл смысл сообщения Егор.
«Разбойники опомнились! Бегут за мной. Что же мне делать, Достик?»
За первую неделю жизни новорожденные набрали вес под десять кило и походили на конус из пучка соломы: чуть больше метра в высоту и столько же в диаметре. На этом их рост прекратился, и как-то быстро сложилось мнение, что это и есть взрослые особи.
Перед людьми предстали безвредные медлительные существа, которые не убегали и не прятались — покорно терпели любые выходки садистов-экспериментаторов. Не жаловались, не кричали и не плакали. От электрического тока не вздрагивали, мирно растворялись в кислоте, горели синим пламенем и расчленялись на мелкие кусочки, сохраняя нечеловеческую выдержку и достоинство.
И это братья по разуму? Такие, значит, партнёры по контакту?
Обозреватели и блогеры соревновались в красочности описания своего разочарования.
Пришельца можно было сжечь или измельчить в кофемолке, но получить труп для выяснения разницы между живым и мёртвым не получалось. Тогда в угоду любознательности пришлось наступить на горло человечности.
Один из ведущих физиологов, которому довелось вскрывать живого инопланетянина, высказался предельно точно: «Если это наш потенциальный противник, то, боже мой, какие же мы звери!»
Результаты экспериментов мало напоминали отчёты успешных научных исследований: «выделенных органов не наблюдается», «микроструктура не выявлена», «контакт с окружающей средой не определён», «способ локомоции не ясен», «о механизме равновесия можно только догадываться»… Пришельцы оказались не по зубам и микробам: инертность в отношении микрофлоры и фауны поражала.
У химиков дела шли не лучше: интервенты выделяли заметное количество гелия с примесью аммиака и фтора. Кто-то даже воспрял духом: хоть что-то можно было положить в основу расчётов. Но как именно выделялась эта летучая смесь, никто не понял. В результате чего она выделялась, тоже оставалось загадкой. Привычная к оболваниванию простаков академическая наука прикрыла очередной провал магической фразой о продуктах метаболизма. О самом механизме обмена и что именно поступает на вход, скромно умалчивалось.
Разумеется, на общем безрадостном фоне не всё было одинаково уныло. К примеру, пришельцы неожиданно порадовали экзопсихологов. Как выяснилось, патриотизм зародышей у взрослой особи трансформировался в рабское преклонение перед человеком.
Перед одним человеком.
Каждый пришелец в первый день жизни выбрал хозяина, за которым следовал всегда и повсюду. Чаще всего, хозяином становился владелец здания, в углу которого рос кокон. Но в общем случае им мог стать кто угодно: от исследователя, проводившего дни и ночи рядом с растущим коконом, до разносчика пиццы, однажды заглянувшего в комнату с зародышем. Открылась новая особенность — избранники «награждались» привязанностью только одного пришельца.
Счастливые владельцы инопланетян вскоре впали в уныние, а потом и в отчаяние: от космического «приятеля» было невозможно избавиться. За хозяином он следовал с тупым упрямством, достойным зависти котов и собак, которые могут ломиться в запертую дверь час, два или даже весь вечер, но не сутки и не месяц!
Кроме того, инопланетяне воняли. Общество человека, за которым следовал пришелец, становилось ужасным испытанием. Как только не называли хозяева своих космических поклонников: приставалы, рвотики, тошнотики, зорин-зоманы… — и это только литературные эпитеты, которыми люди награждали интервентов.
Чтобы выделить пришельцев из банды живых существ, измучивших человечество назойливостью: мух, комаров, крыс, тараканов… — им дали звучное имя «приставуки». Не склонное к лишнему труду население сократило название до «ставуков». А потом даже не заметили, как из имени выпала буква «в». Так пришельцы стали «стауками».
Они не возражали.
Безропотность, с которой они принимали любые превратности судьбы, легла в основу притч и анекдотов. По всему миру возникали культы пришельцев. Люди пытались подражать странным братьям по разуму в равнодушии к превратностям судьбы.
Впрочем, разума, в привычном для человека понимании, у стауков так и не обнаружили. Не прекращались споры и о том, следует ли их считать живыми. Ведь до сих пор единственным признаком жизни стаука была локомоция. Выделение газов не принималось в зачёт, поскольку пришлось бы причислить к лику живых и сероводородные источники.
Сторонники наличия разума у пришельцев в качестве бесспорного, по их мнению, аргумента приводили опознавание и преследование хозяина. Стаук всегда знал, где находится его кумир, безошибочно выделял его из толпы и всегда старался держаться к нему поближе.
Максимальной дистанцией, на которой стаук «брал азимут», считались десять километров. На большем расстоянии пришелец замирал, не двигался несколько суток, а если хозяин не возвращался в радиус восприятия, чернел и рассыпался в пыль. Если же хозяин всё-таки успевал вернуться в десятикилометровую зону, то с какой бы стороны человек не «показывался на горизонте», стаук верно выбирал направление и двигался к цели со скоростью обычного пешехода.
Преграды помогали: даже лёгкая стена в полкирпича надёжно «прятала» хозяина от доставалы. С тем же результатом, разумеется: если в течение суток хозяин не выходил из «тени» препятствия, стаук погибал.
Помимо фантастической покладистости пришельцы демонстрировали фантастическую беспомощность. Посаженный в лёгкий фанерный ящик, стаук тупо стоял у стенки, обращённой к хозяину. Не пытался выбраться. Не проявлял признаков нетерпения. Просто стоял и всё. А если хозяин выходил из десятикилометровой зоны или прятался в доме, чернел и рассыпался в пыль.
Здравая мысль «что-то слишком много чёрной пыли» пришла в светлые головы одновременно. Мировая научная общественность вздрогнула и похолодела от нехороших предчувствий. А что, собственно, происходит с пылью после летального завершения эксперимента?
Пришельцев поначалу было так много, что никому не пришло в голову вести учёт и складирование отходов их самокремации.
Все, кто был в теме, сразу смекнули, что самое время испугаться…
3
Глаза сперва защипало, а потом резануло так, что Егору пришлось остановиться. Он опустился на колени, чувствуя влажные дорожки слёз на щеках.
— Легче, Достик. Легче! — прошептал он, пережидая боль.
Попробовал смотреть сквозь прищур и вновь зажмурился.
«Будто толчёным стеклом, — расстроился Егор. — Как я теперь пойду? А ведь не идти — бежать нужно»!
Двигаться в таком состоянии он не мог.
«…???» — отправил сигнал Достику. Ответ пришёл немедленно: цветные круги брызнули миллионом осколков и сложились в план местности — тёмно-коричневая пустошь, пунктирная линия, которой он шёл к заставам, сами заставы, отмеченные синими кружочками, и асфальтовая дорога с движущимися точками редких автомашин посреди каменной пустыни.
Движущимися?!
Чем пристальнее Егор всматривался в схему, тем отчётливей становились детали. Через минуту он понял, что видит не грубый план местности, а подробную топографическую карту, некоторые детали которой перемещались и, вполне возможно, точно отображали положение объектов по отношению друг к другу и к сторонам света.
— Ничего себе! — произнёс вслух Егор, не открывая глаз. — Вид сверху!
Да. Царский подарок! А он-то радовался сетке, палатке и прочему туристскому снаряжению, взятому из спортивного отдела хозмага. «То, что показывает Достик, ни в каком магазине за тыщу лет не сыщешь!» — подумал Егор.
Балка, по которой он пытался убежать, сворачивалась улиткой к западу. Что особенно поразило: город лежал гораздо севернее, чем ему казалось. С учётом расположения холмов направление, подсказанное Чепигой, было правильным.
Он «присмотрелся»: преследователи разделились на два отряда — первый, из семи точек, входил в ущелье. Скорее всего, Егор уже в поле их зрения. Ещё два человека двигались через холм, заходя в балку с середины, далеко впереди.
«Они обо мне слишком хорошего мнения», — с сожалением подумал Егор. Он опустил руки в нагретую солнцем пыль. Взбитый временем и ветром грунт нежно коснулся пальцев. Прикосновение показалось ласковым, но беспокойства не убавило.
«Глупо! — признал Егор. — Бестолковый получился побег. Куратор советовал: никакой самодеятельности! Обитатели города живут поимкой беглецов и контрабандой даров цивилизации…»
Люди, которые вышли на перехват, спустились с холма и остановились. Потом неспешно двинулись навстречу. С учётом длины балки и осторожности, с которой они шли, путь им предстоял долгий.