– Может, нам подняться к ним, как думаешь? Мне хочется убедиться, что с мистером Барбером все в порядке. Удары по голове чреваты неприятнейшими последствиями, здесь излишняя осторожность не повредит. Почему бы тебе не пойти и не постучаться к ним, а?
– К ним в спальню? Нет-нет. Не стоит их беспокоить. Если им понадобится наша помощь, они к нам обратятся. Сядь, я сейчас приготовлю завтрак. Ты же не хочешь опоздать в церковь?
– О, сегодня у меня едва ли хватит сил на церковь. Мистер Гарниш поймет. Пожалуй, наберу себе ванну. – Она двинулась к судомойне.
Фрэнсис проворно вошла туда первой.
– Я наберу для нас обеих, приму ванну после тебя.
Она не верила, что они с Лилианой не оставили там каких-нибудь изобличающих улик. Но судомойня выглядела как обычно. Поднеся спичку к горелке колонки, Фрэнсис посмотрела на раковину, возле которой вчера двигала скользкой рукой между ног Лилианы, посмотрела на ванну, где сидела рядом с Лилианой и говорила «я в тебя влюбилась».
Горелка с хлопком вспыхнула, и Фрэнсис отдернула обожженные пальцы.
Следующий час прошел в томительном ожидании. Фрэнсис растопила плиту, приготовила завтрак, каждую секунду надеясь услышать на лестнице шаги Лилианы. Она легла в ванну после матери, но никак не могла расслабиться в остывающей воде: боялась, что Лилиана спустится вниз, пока она здесь. Но Лилиана так и не появилась. Дверь их спальни оставалась закрытой, и Фрэнсис могла лишь гадать, что там происходит. Изнывает ли Лилиана по ней, как она изнывает по Лилиане? Лежала ли она вчера в постели без сна, как Фрэнсис, не в силах сомкнуть глаз от возбуждения?
Наконец в верхних комнатах явственно послышалось движение, и мать встала с кресла:
– Это же голос мистера Барбера, да? Пожалуй, я поднимусь, буквально на минутку. Просто чтобы успокоиться.
– Я с тобой, – сказала Фрэнсис, измученная неопределенностью.
Леонард сидел на диване, в пижаме и халате. С кровяными корками вокруг ноздрей, с распухшим носом и синяками под глазами. Но последствия травмы, в результате которой из него вчера вылился добрый галлон крови, не такие уж и страшные, подумала Фрэнсис. Вероятно, Леонард тоже так думал, ибо поприветствовал их со смущенным, виноватым видом и попытался обратить все в шутку. Он спал как убитый и проснулся от дикой головной боли, но в остальном с ним все в полном порядке. Он с удовольствием проваляется на диване весь день. Нет, миссис Рэй не стоит беспокоиться. Ему страшно неловко, что он доставил ей столько неприятных минут. И вел себя, увы и ах, совсем не по-джентльменски. Сейчас, вспоминая некоторые свои вчерашние высказывания, он подозревает у себя легкое сотрясение мозга. Да, конечно, он обратится в полицию. Завтра же, по пути с работы.
– О, но вы же не собираетесь завтра идти на службу, мистер Барбер?
– Да вы что? Чтобы упустить случай похвастаться такими знатными фингалами?
Говоря это, Леонард поймал взгляд Фрэнсис, и она с трудом выдавила ответную улыбку. Ибо Лилиана сидела там, с ним рядом, скованная смущением, с потупленными глазами и трепещущими веками, со странным, совершенно непроницаемым выражением лица. Фрэнсис вспомнила, как они с ней расстались накануне. Ах, Фрэнсис… Тогда, в ярко освещенной кухне, она услышала в этом тихом возгласе нежность, счастливое изумление. Теперь она уже сомневалась. Она посмотрела на порозовевшую шею Лилианы, вспомнила, как целовала это нежное горло, как расстегивала три перламутровые пуговки и раздвигала рубашку на груди.
Словно прочитав ее мысли, Лилиана вдруг залилась краской и подняла руку, чтобы стянуть отвороты блузки.
Фрэнсис дотронулась до локтя матери:
– Пойдем, мама, не будем утомлять Леонарда.
– Да-да, конечно.
Они встали и попрощались. Потом, как ни странно, день пошел своим чередом – неумолимый деспот, шагающий размеренной поступью. Поставить говядину в духовку, почистить картошку, хорошенько вымыть морковь и стручковую фасоль, тонко раскатать тесто, нарезать яблоки, до густоты сбить яйца с молоком и сахаром… Фрэнсис сноровисто управлялась со всеми делами, то и дело поглядывая на часы, напряженно считая минуты. Мать сейчас уже должна усесться в гостиной с книгой или газетой, думала она. Леонард там, на диване, уже должен зевнуть и погрузиться в дремоту. Наверняка им с Лилианой удастся встретиться наедине.
Но мать усаживаться и успокаиваться явно не собиралась. Напротив, она разволновалась еще сильнее – пришла в кухню, стала мешаться у Фрэнсис под ногами. Она уже жалеет, что пропустила утреннюю службу. Она могла бы поделиться новостями о нападении на мистера Барбера. Она думает, им с Фрэнсис следует предупредить соседей. Нельзя ли отложить стряпню на пару часиков? Если они выйдут из дома сейчас же, то успеют обойти всех до обеда.
Фрэнсис в смятении уставилась на нее:
– Но мне же не обязательно таскаться с тобой, правда?
– Нет, мне бы хотелось, чтобы ты тоже пошла, все-таки дело очень серьезное.
Видя, как плохо мать выглядит, Фрэнсис смирилась. Она убрала сковородки с плиты и постаралась привести себя в порядок. Сначала они заглянули к ближайшим соседям – Голдингам, жившим слева от них, и пожилым сестрам Дезборо, жившим справа. Затем перешли через дорогу и наведались к Доусонам, а после них к Лэмбам. Напоследок поднялись по шлаковой дорожке на вершину холма и нанесли визит миссис Плейфер. Разумеется, все восприняли новость одинаково. Уму непостижимо! Чтобы такое стряслось в нашем квартале! Практически у нашего порога! Да, непременно нужно сообщить в полицию. Мистер Лэмб самолично сходит в участок. Нет, что ни говори, а после войны все стало совсем иначе. Цивилизованные нравы в обществе безнадежно утрачены. Конечно, можно винить во всем безработицу, но на самом-то деле свободных рабочих мест полно – мужчины сидят без работы потому лишь, что требуют несусветную зарплату. В свое время они отправлялись на защиту родины только по принудительному призыву, тогда как сыновья джентри добровольно жертвовали своими жизнями. А теперь приличные люди боятся ходить по собственным улицам?
Под конец Фрэнсис уже просто слышать не могла все это. В «Бремаре», пока миссис Плейфер бурно изливала свое негодование, она потихоньку вышла из гостиной через раскрытое французское окно и спустилась в сад. Она была настолько опустошена усталостью и неопределенностью, что казалось, парила над самой землей, не касаясь ее ногами. Сиамские кошки рысцой трусили за ней по гравийным дорожкам. Миновав скамейку, где в прошлый раз она сидела с вялым мистером Краузером, Фрэнсис подошла к пруду. В темной глубине смутно угадывались несколько крупных оранжевых рыб, а по глади воды медленно плыл древесный лист, словно приводимый в движение крохотными веслами. При виде него Фрэнсис со сжавшимся сердцем вспомнила Эварта и «маленькую гребную шлюпку». Вспомнила, как сидела, тесно прижатая к нему, на диванчике у Нетты. Казалось, это было не вчера, а сто лет назад. Потом через сад донесся звон одних из часов миссис Плейфер, отбивавших полдень, и… Ради всего святого, что она здесь делает? Она должна быть дома, с Лилианой. Почему она оставила ее, не сказав ни слова, не черкнув записку хотя бы? Внезапно Фрэнсис охватило чувство, близкое к панике. Она ясно понимала, что вчера они с Лилианой запустили что-то в движение – что-то вроде жужжащего волчка, который, если Фрэнсис не будет постоянно его подкручивать, вскоре замедлит вращение, завихляет, завалится набок и, стремительно откатившись в сторону, остановится.
Но возможно, в ее отсутствие это уже произошло. Когда Фрэнсис, сгорая от нетерпения, наконец притащила мать обратно домой; когда поднялась по лестнице и услышала один из Леонардовых протяжных зевков со стоном; когда прошла мимо открытой двери гостиной и мельком увидела Лилиану, спокойно встряхивающую воскресную скатерть, – ей на какой-то миг показалось, что она перенеслась в прошлое до вчерашних событий или что вся сцена в судомойне – объятия, поцелуи, ее рука между ног Лилианы – просто-напросто ей пригрезилась.
Войдя в спальню, она совершенно машинально начала снимать верхнюю одежду и уже вытаскивала ногу из туфли, когда вдруг заметила на прикроватной тумбочке красно-золотой кувшинчик с крохотным букетиком шелковых цветов – голубых незабудок. Такими букетиками обычно украшают шляпы. Кувшинчик мог принадлежать только Лилиане. Фрэнсис порывисто подошла к тумбочке, поднесла цветы к лицу, прикоснулась губами к тонким шелковым лепесткам. При мысли, что в ее отсутствие, явно без ведома Леонарда, Лилиана нашла этот букетик – вероятно, срезала с одной из своих шляп, – поставила в кувшинчик и незаметно проскользнула с ним сюда… при этой мысли в животе у Фрэнсис что-то трепыхнулось, как рыба на крючке. Она уставилась в стену. Какое расстояние отделяет ее сейчас от Лилианы? Пятнадцать футов? Двадцать, самое большее? Она услышала, как Леонард снова зевает. «Ох, уйди же! – мысленно взмолилась Фрэнсис, когда зевок, по обыкновению, перешел в стон. – Уйди куда-нибудь! Хотя бы на десять минут! Да на пять хотя бы!» Она не испытывала ни малейшей вины перед ним, как не испытывала вчера, занимаясь любовью с его женой. Она видела в нем просто досадное, несущественное препятствие, стоящее между ней и Лилианой, – наподобие кирпичной стены, штукатурки, обоев, воздуха.
Но Леонард никуда не уходил. А мясо на плите уже пережаривалось. Фрэнсис сдалась и спустилась вниз, рассчитывая броситься наверх, к Лилиане, как только он выйдет в туалет. Но он, как назло, не выходил. Все глубже погружаясь в разочарование, Фрэнсис слила воду из кастрюли с овощами, смешала соус… Лишь пару часов спустя, когда обед давно уже закончился и вымытая посуда высохла, когда Фрэнсис уже почти смирилась с мыслью, что день прошел понапрасну, совсем понапрасну для нее, – только тогда она наконец услышала шаги Леонарда на лестнице. Она немного выждала для верности, а потом под каким-то надуманным предлогом покинула мать и бесшумно взбежала по ступенькам.
Похоже, Лилиана ждала ее: она стояла в дверях гостиной, совсем не такая, какой была утром, совсем по-другому заливаясь румянцем, с открытым лицом, с открытым взглядом. Они замерли друг против друга, слишком возбужденные, чтобы обняться.