– Кто он? Кто твой любовник?
– Нет никакого любовника!
– Не делай из меня идиота! Говори, кто он! Убью мерзавца к чертовой матери! – Он продолжал трясти ее, и она безжизненно болталась в его руках – как тряпка или как скатерть, с которой вытрясают крошки.
Фрэнсис бросилась к ним, попыталась разжать его пальцы, но безуспешно. Тогда она схватила Леонарда сзади за воротник и потянула со всей силы. Он двинул локтем так, что она отлетела назад, и все продолжал трясти Лилиану, шипеть ей в лицо:
– Кто он? Как его имя? Где он живет? Говори!
Фрэнсис наконец не выдержала: в ней будто сломалось что-то.
– Я – он, Леонард! – выкрикнула она. – Я – он! Понимаешь? Мы с Лилианой любовницы. Уже давно!
Фрэнсис тысячу раз воображала, как скажет ему это. Она давно с мучительным нетерпением ждала такого случая. Без счета ночей, когда она лежала в постели, объятая отчаянием или яростью, представляя Леонарда рядом с Лилианой… Но все произошло совсем, совсем не так, как рисовалось в фантазиях. Голос ее прозвучал визгливо и нетвердо, и она не испытала никакого торжества, ни малейшего! Сначала Леонард взглянул на нее просто раздраженно, словно собираясь снова отпихнуть локтем и еще крепче стиснуть плечи своей жены. А потом увидел выражение ее лица, и до него наконец дошел смысл слов. Он остался в прежней позе, но разжал руки. Лилиана, с мокрыми от слез щеками, рухнула на диван. Она наклонила голову вперед, но смотрела снизу вверх на мужа, с откровенно виноватым видом.
– Это правда? – спросил Леонард. – То, что сказала Фрэнсис?
После короткого колебания Лилиана кивнула.
Тогда он опять обернулся к Фрэнсис, и по обнаженному, беззащитному его взгляду она со всей ясностью поняла, сколь жестоко предала человека, считавшего ее своим другом. По лицу Леонарда прошла судорога. Он сжал губы в тонкую твердую линию и несколько раз шумно втянул носом воздух. Потом повернулся спиной к ним обеим и сделал два-три шага прочь от дивана.
Но потом вдруг круто развернулся. Фрэнсис дернулась с места, пытаясь загородить от него Лилиану, но он ринулся не к жене, а именно к ней.
Обхватив Фрэнсис за шею согнутой в локте рукой, Леонард потащил ее к двери.
– Пошла вон! – прохрипел он. – Пошла прочь от моей жены, извращенка!
Ошарашенная, Фрэнсис споткнулась, и Леонард с трудом удержал равновесие. Они шатаясь прошли несколько шагов по ковру, усыпанному клубками, катушками, бумажными выкройками, вязальными спицами, булавками, – Фрэнсис чувствовала, как что-то скользит, перекатывается, хрустит под подошвами. Она слышала, как Лилиана рыдает, пронзительно вскрикивает, умоляет Леонарда отпустить ее. Но он ни на миг не ослаблял страшного, жесткого захвата, все так же крепко сжимал согнутой рукой шею Фрэнсис, и колючий шерстяной рукав обжигал ей тонкую кожу на горле. Фрэнсис резко извернулась, пытаясь оттолкнуть Леонарда плечом; ее ладонь случайно проскользнула под его расстегнутое пальто, и на пару секунду они двое обнялись теснее, чем страстные любовники, переплетясь руками и ногами, прижавшись друг к другу лицом – горячая небритая щека Леонарда жгла и царапала щеку Фрэнсис. Собрав силы, Фрэнсис снова крутанулась всем телом и умудрилась развернуться к Леонарду спиной, упереться ногами в пол. Он разжал свои железные тиски, сдавливавшие шею, резко переместил руку ниже, ища за что ухватиться понадежнее, сначала больно стиснул ей грудь, потом, еще больнее, вцепился пальцами в подмышку.
Теперь он дышал, тяжело и хрипло, прямо в ухо Фрэнсис. Но сквозь этот шум частого, натужного дыхания до нее доносился истерический голос Лилианы, умолявший отпустить ее. Ощутив какую-то возню сбоку, ощутив давление пальцев на плече, Фрэнсис поняла, что Лилиана пытается расцепить их с Леонардом. Затем последовал ряд частых ударов, глухо передавшихся от него к ней: Фрэнсис смутно догадалась, что Лилиана колотит кулаками мужа в спину.
Он саданул ногой ей по щиколоткам, делая подсечку, и они оба резко шатнулись вперед. А едва выпрямились, последовал другого рода удар, прозвучавший совсем иначе: как смачный шлепок, с каким крикетная бита бьет по намокшему мячу. Леонард испустил громкий стон, судорожно сжал плечи Фрэнсис и потянул ее вниз, словно пытаясь опустить на колени. Она подумала, что он просто поскользнулся на какой-нибудь катушке, валяющейся на ковре, вот почему хватка его разжалась и он грузно осел на пол. И даже когда она обернулась и увидела в паре футов позади них Лилиану, сжимающую что-то в руках, как дубинку, – что именно? пепельницу! напольную пепельницу! – даже тогда ей не пришло в голову, что Лилиана или пепельница имеют какое-то отношение к внезапному падению Леонарда. В первый момент она думала о том лишь, чтобы поскорее отпрыгнуть от него, пока он не вскочил и не вцепился в нее снова.
Но потом она увидела выражение лица Лилианы, проследила за ее взглядом и увидела, что Леонард лежит совершенно неподвижно, даже не пытаясь подняться. Он упал на живот, подвернув руки под себя, уткнувшись лицом в ковер. Дыхание у него было поверхностным, затрудненным, и выглядел он как вусмерть пьяный человек. Воротник пальто вздернулся выше ушей и отбрасывал тень на голову.
Фрэнсис стояла внаклонку, упершись ладонями в колени; сердце у нее бешено стучало.
– Что случилось? – проговорила она, тяжело отдуваясь. – Лилиана? Что случилось? Ты его ударила? Что ты сделала?
Лилиана, часто моргая, смотрела на нее:
– Я хотела только, чтобы он отпустил тебя. Я хотела…
Она уставилась на пепельницу, будто не понимая, каким образом та оказалась у нее в руках. Потом судорожным движением поставила ее на пол и опасливо шагнула к мужу.
– Лен? – позвала она. – Лен? Ленни?
Леонард не пошевелился. Лилиана присела на корточки возле него, потрогала за плечо, отогнула задранный воротник – и, пронзительно вскрикнув, отшатнулась.
Из проломленного виска ручьем лилась кровь.
Сердце Фрэнсис на миг перестало биться, а потом заколотилось пуще прежнего. Она лихорадочно огляделась вокруг, ища, чем бы остановить кровотечение, схватила желтую подушку и приложила к ране. Прижимая подушку настолько крепко, насколько осмеливалась, Фрэнсис осторожно повернула голову Леонарда, чтобы заглянуть в лицо. Но лицо… боже, на него смотреть было жутко: веки разомкнуты, но глаза стеклянные, невидящие; приоткрытые вялые губы перекошены. А что самое страшное, изо рта вываливался ярко-розовый язык, с кончика которого на цветастый ковер стекала нить слюны. Дыхание Леонарда становилось все затрудненнее – хриплое, булькающее, похожее на храп. Белый воротничок рубашки уже успел пропитаться кровью.
По-прежнему прижимая подушку к ране, Фрэнсис похлопала Леонарда по плечу:
– Леонард. Леонард!
Она надеялась получить от него какой-нибудь отклик – обычный и нестрашный.
– Ах, приведи его в чувство! – провыла Лилиана. И опять разрыдалась.
Фрэнсис потрясла его за плечо:
– Леонард. Лен. Ты меня слышишь?
Но он не отозвался. А когда Фрэнсис тряханула сильнее, изо рта у него выплеснулась струйка вязкой, густой слюны. Ужасные хрипы все продолжались.
Фрэнсис подняла глаза на Лилиану:
– О чем ты, вообще, думала?
Лилиана дрожала как осиновый лист.
– Ни о чем! Я просто пыталась его остановить! Он ведь душил тебя, верно? Сначала я била кулаками, и все без толку.
– Но почему ты схватила пепельницу?
– Не знаю! Ничего другого поблизости не оказалось!
– Но ударить по голове, Лилиана!
– Я не хотела! Клянусь. Я никуда не целилась. Я не нарочно… – Она уставилась на свои трясущиеся руки, потом оттянула рукав, показывая Фрэнсис. – Вот, смотри! – Рукав был измазан пеплом. – Я знала, что нельзя бить тем концом, где пепельница, чтобы пальто не испачкать. А это означает, что я не хотела причинить Лену вред, правда? Правда ведь? – Она снова перевела взгляд на мужа. – Господи, сколько крови! Откуда столько крови? И почему он не отзывается?
– Он без сознания. – Фрэнсис по-прежнему прижимала подушку к виску Леонарда. Она боялась заглянуть под нее. Боялась пошевелиться.
– Сколько крови! – повторила Лилиана. – У него вся одежда заляпана. И все вокруг будет перепачкано. Почему он так дышит? Почему он не…
Она осеклась. Что-то изменилось. С Леонардом произошло еще что-то. Он сделал очередной мучительный вдох, но выдох на сей раз прозвучал иначе – более шумно и хрипло.
Лилиана склонилась над мужем:
– Лен?
Фрэнсис вгляделась в его лицо. Клокочущий выдох все еще длился, на языке пузырилась слюна. Она увидела, как плечи и спина Леонарда медленно опустились, и стала ждать, когда они вновь поднимутся, с очередным вздохом. Но они не поднимались. Бульканье в горле прекратилось, наступила жуткая тишина.
– Лен? – повторила Лилиана, менее уверенно.
Фрэнсис оттолкнула ее прочь. Все так же прижимая подушку к голове Леонарда, она отвернула воротник пальто и поискала пульс на шее. Кожа у Леонарда была горячая и потная, как у живого, но биения крови под ней не прощупывалось. Фрэнсис припала ухом к его спине, послушала в одном месте, другом, третьем… От тела по-прежнему исходило тепло, но она не слышала никакого сердцебиения, кроме своего собственного, учащенного от страха. Среди разбросанных по ковру вещей она заметила Лилианину пудреницу. Рванулась к ней, схватила, открыла и поднесла зеркальце к перекошенным губам Леонарда. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать… оно не запотело.
Фрэнсис не могла поверить. Крепко прижимая подушку к ране, она поднатужилась и перевернула Леонарда на спину. Изо рта у него вырвался короткий хриплый стон, заставивший Лилиану подбежать и снова позвать: «Лен! Лен!» Но стон был странно неживой – будто воздух вырвался из слабо затянутой горловины мешка, брошенного на пол. И руки Леонарда безжизненно лежали, как упали, словно не вполне связанные с телом. Фрэнсис стала толчками давить ему на грудь, на живот, пытаясь нагнать воздух в легкие. Но уже через пару минут своих лихорадочных усилий она заметила, что поверхность его глаз, розового языка и губ начала терять влажность. Он был уже не человеком, а лишь внешним подобием человека, чем-то громоздким, неодушевленным, неправильным.