– Книга?… – В голове у нее опять стало пугающе пусто, но уже мгновение спустя там словно бы что-то щелкнуло и закрутились какие-то шестеренки. – Честно говоря, я над ней задремала, – сказала Фрэнсис. – Сожалею, что камин погас. Я в два счета растоплю заново, если вам угодно.
Мать неловко рассмеялась:
– Вряд ли мистеру Лэмбу интересно сидеть и смотреть, как ты возишься с камином!
– Нет-нет, у меня и в мыслях нет доставлять вам беспокойство, – заверил мистер Лэмб, тоже неловко рассмеявшись.
Он был смущен не меньше, чем мать, смущен, что невольно поймал своих соседок на экономии на угле и слугах; и после дикого кошмара, пережитого Фрэнсис, пресная простота и ничтожность таких вот переживаний показалась невыносимой. Разговор ни о чем продолжался еще пару минут, и с каждой секундой она чувствовала себя все скованнее, держалась все неестественнее. Лицевые мышцы у нее ныли от напряжения. На верхней губе выступили мелкие капельки пота, но Фрэнсис их не вытирала, боясь привлечь к ним внимание. На манжете, где она замывала кровь, еще не высохло мокрое пятно.
Однако не могли же они долго стоять так в холле. Мать направилась к двери со словами:
– Боюсь, вам придется выпить ваш виски как-нибудь в другой раз, мистер Лэмб. Огромное спасибо, что проводили меня. Передавайте от нас привет Маргарет.
Когда дверь за ним закрылась, она принялась стягивать перчатки:
– Право, Фрэнсис. Ты могла бы и получше постараться. Что с тобой творится, скажи на милость?
– Ничего не творится, – ответила Фрэнсис, наконец вытирая верхнюю губу. – Ты о чем, собственно?
– Ну, бедный мистер Лэмб… – Теперь мать шевелила пальцами медленнее и смотрела на нее странно. – С тобой все в порядке?
Фрэнсис улыбнулась – во всяком случае, попыталась.
– Я уже собиралась ложиться. И не ждала гостей. Хорошо хоть не в халате к вам вышла!
– Ну, поскольку мистер Лэмб любезно проводил меня до дома, я сочла своим долгом пригласить его зайти. Сейчас ведь только половина одиннадцатого, да?
– Не знаю, не смотрела на часы. Нет, не запирай. – (Мать подошла к двери, чтобы заложить цепочку и задвинуть засов.) – Я еще не выставила бидон. К тому же… – Сердце у нее забилось неровно, и голос дрогнул. – Леонард еще не вернулся.
Мать выпустила цепочку из пальцев.
– Вот как? – с беспокойством спросила она. Но в следующий миг неподвижно застыла на месте, пристально глядя на Фрэнсис. – То есть мистер Барбер отсутствовал весь вечер? А миссис Барбер сидела дома?
Фрэнсис запнулась на коротком слове «да».
– Д-да.
Мать ничего не сказала. Но было видно, что она напряженно соображает. Гадает, за какими же занятиями Фрэнсис проводила время. И столь велика, столь глубока была пропасть между наихудшими ее подозрениями и чудовищной, кошмарной реальностью, что у Фрэнсис опять едва не сдали нервы. Она испытала острое желание броситься к матери, схватить за руку. «Ах, мама, все ужасно! – захотелось вскричать ей. – Мама, скажи, как все исправить!»
Фрэнсис с усилием заставила себя отвернуться прочь и, опустив голову, зашагала к кухне.
Даже сегодня ей следовало выполнить свои рутинные вечерние обязанности: выгрести золу из плиты, выставить на стол посуду для завтрака. Она беспокойно шныряла глазами туда-сюда, проверяя, нет ли где грязных следов или кровяных капель. Когда мать пошла за ней по коридору, направляясь в туалет, она подумала про унитаз, вспомнила, как торопливо его мыла. На нем наверняка осталась Лилианина кровь, изобличающая в преступлении иного рода. Господи, сегодня весь день повсюду кровь! Такое ощущение, будто дом просто утопает в ней. Если мать заметит какие-нибудь кровяные потеки…
Но нет, сейчас слишком темно. Мать вернулась со двора в молчании. Налила себе стакан воды и холодно пожелала спокойной ночи.
Выключив газовые светильники в холле, Фрэнсис тихонько поднялась в гостиную и в изнеможении оперлась на подлокотник дивана. Лилиана, увидев ее позу и выражение лица, испуганно прошептала:
– В чем дело? Что случилось?
Фрэнсис помотала головой:
– Ничего.
– Что они сказали? Они не догадались?
– Разумеется, не догадались! – раздраженно прошипела Фрэнсис. – Как моей матери могло прийти в голову нечто подобное? Просто я чувствовала себя мерзкой тварью, стоя там с беззаботным видом, в то время как бедный Леонард…
Она не договорила. В глазах Лилианы набухли слезы.
– Пожалуйста, только не надо меня ненавидеть.
– Я тебя вовсе не ненавижу, – через силу проговорила Фрэнсис. – Но…
– Ты же не сожалеешь, что мы это сделали?
– Очень даже сожалею! Я безумно сожалею, что ты его ударила, Лилиана! Но какой толк в моих сожалениях? Мы это сделали, и точка. Мы это сделали, и уже ничего не поправить. И… – Она увидела полосатый фартук, валявшийся на полу. Подняла его, скомкала и бросила в огонь. – Если бы только у нас было больше времени! Мы ведь наверняка оставили какие-нибудь улики! Но еще раз все тщательно осмотреть не удастся. Мать услышит, как мы ходим взад-вперед, и начнет задаваться лишними вопросами. Ладно, давай ложиться, а там…
На лице Лилианы отразился ужас.
– Ты ведь не оставишь меня спать одну, правда?
Фрэнсис тяжело вздохнула:
– Так надо, Лили. Сегодня все должно быть как всегда. Нам нельзя рисковать. Нельзя делать ничего такого, что может показаться подозрительным. Полицейские, когда они явятся, станут расспрашивать… – В ней поднялась очередная волна паники. – Ох, мы же совсем не подготовились к разговору с полицией! В наших показаниях не должно быть разногласий. Возможно, завтра у нас уже не будет времени все обсудить.
– В таком случае позволь мне переночевать в твоей постели! Там все и обговорим. Пожалуйста, не оставляй меня одну сегодня. Пожалуйста, Фрэнсис.
Пожалуйста, Фрэнсис. Пожалуйста, Фрэнсис. Эти слова она слышала на протяжении всего вечера. Но из глаз Лилианы опять хлынули слезы, и Фрэнсис ничего не оставалось, как подойти и обнять ее.
Крепко прижавшись друг к другу, обе немного успокоились.
– Ладно, – прошептала Фрэнсис, помогая Лилиане встать с дивана. – Ладно. Переоденься ко сну. Сможешь сама? Смотри не простынь.
Лилиана нетвердой поступью ушла в спальню, а Фрэнсис еще раз пригляделась к замытым пятнам на ковре и обошла гостиную, проверяя, не упустила ли она чего, не осталось ли здесь каких-нибудь улик, свидетельствующих, что Леонард заходил сюда сегодня. Но нашла лишь еще несколько булавок.
На лестничной площадке они громко – чтобы слышала мать – пожелали друг другу доброй ночи, и Лилиана закрыла за собой дверь своей спальни. А минутой позже она на цыпочках прошла через лестничную площадку и забралась в постель к Фрэнсис. Гасить свечу они не стали, и в ее тусклом свете лицо Лилианы казалось пепельно-серым. Она лежала под одеялом, стуча зубами и вздрагивая от холода, обеими руками держась за все еще ноющий живот. Фрэнсис прильнула к ней всем телом, попыталась согреть.
Как только Лилиана перестала дрожать, они лихорадочным шепотом обсудили возможные события последующих дней и договорились, чтó именно каждая из них будет рассказывать о том, как провела вечер. Но скоро у Лилианы, вконец уже изнуренной, начало путаться в голове, и она не на шутку испугалась; а потому Фрэнсис поцеловала ее и оставила в покое. Лилиана застыла на кровати в тяжелой неподвижности, холодная как мрамор, подобная опрокинутой статуе, и лишь дважды пошевелилась, прежде чем погрузиться в глубокий сон. В первый раз – когда сжала руку Фрэнсис, посмотрела ей в глаза и жалко пролепетала: «А ведь раньше мы так мечтали провести ночь вместе». Видимо, она с тоской вспоминала дни страстной любви, которые, казалось, остались где-то в другой жизни. Во второй же раз Лилиана, вздрогнув, приподняла голову и тревожно уставилась на зашторенное окно:
– Что это было сейчас?
– Ничего не было, все тихо, – сказала Фрэнсис.
– Ты уверена? Мне почудилось, будто… – Она перевела взгляд на Фрэнсис. – А вдруг мы ошиблись? Что, если он очнется? Что, если?…
– Он не очнется. Уже ничего не поделать. Слишком поздно. Не думай о нем.
Но Фрэнсис и сама думала о Леонарде. Вспоминала тяжесть его тела в своих руках, тяжесть замотанной мягкой головы на своем плече. Она снова и снова возвращалась мыслями к тому моменту в гостиной, когда увидела перед собой два темных пути. Что заставило ее предпочесть один из них другому? Фрэнсис хорошо помнила дикое напряжение чувств, владевших ею тогда, но какие именно то были чувства, вспомнить не могла, хоть убей. Сейчас же она испытывала лишь одно чувство – всепоглощающий страх. Она безумно боялась, что сделала что-то не так, а что-то и вовсе забыла сделать. Измятая и перекрученная одежда Леонарда, к примеру: следовало тщательнее расправить все складки на ней. И потом, положение его рук и ног. Об этом она совсем не подумала – но ведь наверняка, если человек упал, поскользнувшись или споткнувшись, он лежит в одной позе, а если его мертвого уронили на землю – совсем в другой?
Больше всего, однако, Фрэнсис думала о ране, к которой была прижата подушка. Не может быть, чтобы там не остались какие-то ниточки или волокна желтой ткани. Пойти проверить? После недолгих колебаний она уже начала осторожно высвобождаться из каменных объятий Лилианы, собираясь тихонько спуститься вниз и прокрасться с фонарем через сад.
Но тут вдруг услышала какие-то звуки за окном – шорох или шелест – и через несколько мгновений удушливого ужаса осознала, что это всего лишь шум дождя. Дождь, поначалу слабый, постепенно усиливался, и вскоре Фрэнсис будто воочию увидела, как он льет и льет, смывая все улики, на одежду Леонарда, на тело Леонарда, на его размозженную голову, на его мягкие-мягкие губы. Она лежала, прислушиваясь к барабанной дроби капель, с чувством глубокого облегчения и равно глубокого стыда.
Часть III
11
Дождь лил всю ночь. Свеча оплыла и погасла, огонь в камине потух; комната погрузилась в темноту, потом темнота постепенно рассеялась до серого сумрака, а потоки воды все низвергались с небес, и под конец Фрэнсис стало чудиться, что она слышит стук каждой отдельной капли. Она не спала ни минуты, даже глаз не сомкнула. Около шести она ухитрилась выбраться из Лилианиных объятий, выскользнула из постели, тихонько приблизилась к окну и раздвинула занавески. Сквозь пелену ливня смутно различались очертания крыш и дымовых труб, но дальнюю стену сада было не разглядеть – только скопление черных теней.