Лилиана еще раз вздохнула, собираясь с духом, и кивнула. Констебль Харди неуклюже повел рукой, приглашая следовать за ним.
И только двинувшись по его пятам, Фрэнсис начала наконец понимать, зачем, собственно, они с Лилианой здесь. Частью своего существа она по-прежнему не верила в реальность происходящего. Где-то опять зазвонил телефон. Фрэнсис смутно предполагала, что сейчас они перейдут в другое здание, более внушительное, убедительное. Но даже если и так – действительно ли Леонард там? Да нет, он в своей конторе, конечно же. Он в теннисном клубе. Он у родителей. Он дома на Чемпион-Хилл, ходит по лужайке, толкая перед собой косилку…
Но вот они свернули в какой-то коридор, констебль Харди открыл дверь, посторонился, пропуская женщин, – и Фрэнсис очутилась в освещенной электричеством стерильно чистой комнате, посреди которой возвышалось странное подобие алтаря, а на нем покоилось нечто похожее на человеческое тело, накрытое простыней. Рядом стоял санитар в фартуке. Когда дверь за ними закрылась, он спросил, готовы ли они. Фрэнсис тупо уставилась на него, не понимая, о чем речь. Однако Лилиана, должно быть, кивнула или подала какой-то иной знак, ибо мужчина тотчас же взялся за верхний край простыни – осторожным, отработанным, бесстрастным жестом официанта, кладущего салфетку на колени даме. И когда он начал поднимать простыню, разрозненные, отрывочные мысли Фрэнсис стремительно слились воедино, принося ясное понимание, порождая дикий ужас.
Но уже миг спустя страх улетучился. Все показалось таким ненастоящим, таким безопасным по сравнению с потным кошмаром прошлой ночи. Лицо Леонарда походило на сделанный второпях пластилиновый слепок: одна сторона серая, другая – багровая, без плавного цветового перехода между ними. Глаза полуоткрыты, но губы естественно сомкнуты. Белое полотенце, обернутое вокруг головы и под нее подоткнутое, напоминало монашеский плат, в котором двухцветное лицо с рыжеватыми усами выглядело слишком нелепо, слишком гротескно, чтобы поверить в его физическую реальность. Нет-нет, это не Леонард. Даже Лилиана наверняка понимает это. Несколько долгих мгновений Фрэнсис недоуменно вглядывалась в мертвые черты, а потом, в ответ на вопрос констебля Харди, с запинкой произнесла:
– Да… Да, это он.
Гораздо больше она расстроилась, когда, повернувшись прочь, увидела вещи Леонарда, сваленные в кучу на большом стальном лотке: мокрую одежду, котелок, расшнурованные туфли, за ночь размякшие от влаги. И до жути аккуратно разложенные на пергаменте разные мелкие предметы: ключи, пачка сигарет, скаутский складной ножик, монеты, какие-то бумажки, документы, наручные часы, обручальное кольцо.
Когда они вернулись в вестибюль, Лилиана все еще рыдала. Фрэнсис усадила ее на стул и села рядом, обняв за вздрагивающие плечи. Констебль Харди неловко топтался рядом. У него документ, который надо подписать. Лилиана наконец вытерла глаза, вытерла нос и мутно посмотрела на бумагу. Потом возникли проблемы с авторучкой – то ли перо засохло, то ли чернила кончились. Констебль, покраснев до ушей, принялся с ней возиться.
Неприятный желтушный запах теперь ощущался сильнее. Фрэнсис не терпелось поскорее выйти на свежий воздух. Сквозь рифленое оконное стекло она различала внушающие спокойствие очертания таксомотора, который стоял там с незаглушенным двигателем, ждал их, чтобы отвезти домой.
Пока она смотрела в окно, за ним проплыла волнисто размытая темная фигура, а через секунду дверь открылась, и в вестибюль вошел еще один полицейский в дождевике. Он был старше констебля Харди по возрасту и по званию – и, судя по всему, уже знал все обстоятельства дела. Он подошел, поздоровался и назвался: полицейский сержант Хит, представитель коронера. Миссис Барбер уже опознала тело? Они ей очень признательны. А мисс Рэй, насколько он понимает, домовладелица? В интересах следствия необходимо установить кое-какие факты – если миссис Барбер и мисс Рэй не возражают.
Не дожидаясь согласия, сержант Хит пододвинул стул и сел. Лилиана тупо смотрела на него опухшими от слез глазами. Фрэнсис с тревогой наблюдала, как он достает блокнот, шарит в кармане в поисках карандаша, слюнит грифель. Так, не могли бы они подтвердить свой адрес? Не могли бы они сказать, когда именно в последний раз видели мистера Барбера живым? Не знают ли они, как мистер Барбер планировал провести вчерашний вечер?
Все эти вопросы уже задавал констебль Харди, подумала Фрэнсис, и получил на них исчерпывающие ответы. Она закрыла глаза, просто от усталости. Она не спала всю ночь. Она с утра ничего не ела. День начал казаться какой-то дрянной оловянной подделкой: пустая видимость, фальшивка, ненастоящий день, который, по какой-то неведомой причине, ей нужно проживать так, будто он совершенно реальный. Но все это, конечно же, скоро закончится. Скоро им позволят вернуться к привычной жизни… Список вопросов, имевшихся у сержанта, казался бесконечным. Он тщательно записывал ответы, с механической бесстрастностью. И Фрэнсис, на него глядя, отвечала столь же механически: «Нет. Да. Нет, я так не думаю. Нет, я ничего не слышала. Вообще ничего».
Наконец сержант прочитал вслух показания и попросил подписаться под ними. Затем сам поставил подпись, перехватил блокнот резинкой и убрал в карман, словно положил конец делу. Фрэнсис с облегчением увидела, как он встает, и сама тоже уже напрягла ноющие мышцы, собираясь подняться со стула.
Но тут сержант Хит, совершенно для нее неожиданно, произнес:
– Ну а побеседовать подробнее мы сможем в камберуэллском участке. Если миссис Барбер не возражает.
Он протянул руку, чтобы помочь Лилиане встать. Лилиана, растерянно моргая, посмотрела на него снизу вверх, потом перевела глаза на Фрэнсис.
– Минуточку, – сказала Фрэнсис. – Я не понимаю. Вы ведь уже закончили с миссис Барбер на сегодня? Все-таки она перенесла страшное потрясение. Констебль Харди дал нам понять, что мы сможем сразу же вернуться домой.
– Ну… – Сержант коротко покосился на младшего мужчину. – Миссис Барбер не обязана давать показания. Просто это ускорило бы ход расследования, знаете ли.
Теперь Фрэнсис явственно услышала в голосе полицейского жесткие, металлические нотки: под мягкой оболочкой любезности, похоже, скрывался стальной каркас.
Усталость как рукой сняло. Кровь зашумела в ушах. Фрэнсис порывисто встала со словами:
– Все ли в порядке, сержант Хит?
Он мрачно кивнул:
– Да, все в порядке. Если не считать того, что человек умер, разумеется. Нам нужно выяснить, как именно все случилось.
– Но я думала, вы уже знаете. Констебль Харди сказал, что мистер Барбер поскользнулся и ударился головой.
– Да, вполне возможно, он поскользнулся. Но нельзя сбрасывать со счетов и другие версии. Наш врач поверхностно осмотрел тело, и… буду с вами честен, у него возникли кое-какие сомнения. Пока что оснований для тревоги нет. Когда он проведет тщательный осмотр, мы будем знать больше. А тем временем у нас есть еще несколько вопросов к миссис Барбер. Вы сами можете ехать домой, мисс Рэй. С миссис Барбер посидит одна из наших женщин, пока родственники не подъедут.
Лилиана схватила Фрэнсис за руку:
– Нет, не оставляй меня!
– Не бойся, не оставлю, – быстро заверила Фрэнсис, испуганная беспомощным, беззащитным выражением, вновь появившимся на лице Лилианы. – Даже в мыслях такого нет. Полагаю, мне можно сопровождать миссис Барбер? – спросила она сержанта.
– Да, разумеется, – ответил он, снова сама любезность.
И вот они вышли под дождь, оставив добросердечного молодого констебля в вестибюле. Фрэнсис с Лилианой забрались в таксомотор, а сержант Хит подвел велосипед и приготовился следовать за ними. Он был тучноватой комплекции, а в своем широком прорезиненном плаще выглядел и вовсе толстяком. Казалось бы, он должен был представлять собой довольно комичное зрелище сейчас, когда защеплял брюки зажимами, собираясь катить на велосипеде по такому ненастью. Однако, когда автомобиль тронулся с места, Фрэнсис обернулась и увидела, что сержант резво крутит педали, не обращая на дождь ни малейшего внимания. Через пару минут она снова оглянулась и немного спустя оглянулась еще раз: сержант, не отставая, следовал прямо за ними; его глаза скрывались под козырьком шлема, и в облике его не было решительно ничего комичного.
По крайней мере, двигались они обратно в сторону дома, и поездка оказалась короткой. В полицейском участке Фрэнсис уже дважды бывала прежде: один раз приходила, чтобы сообщить о кэбмене, жестоко обращавшемся с лошадью, а в другой раз наведывалась с матерью по какому-то делу, связанному с благотворительностью. Этот визит, однако, нисколько не походил на предыдущие. Они въехали в задние ворота, остановились в мощенном булыжником дворе и подождали, пока сержант Хит не поставит велосипед под навес. Потом прошли за ним в закопченное здание, через дверь без таблички. Там поднялись по лестнице на второй этаж, свернули направо, налево, еще раз направо – и Фрэнсис потеряла ориентацию. Здесь тоже окна были застеклены толстым рифленым стеклом, а на некоторых вдобавок стояли решетки. Шаги и голоса отдавались от каменного пола и кафельных стен гулким казенным эхом.
Но комната, в которую сержант их привел, – комната полицейской матроны – оказалась неожиданно уютной. В маленьком камине горел огонь, на полу лежал коврик. Женщина принесла чайник и тарелку печенья.
– Ах, бедняжка, – сочувственно произнесла она, усаживая Лилиану у камина. Затем обратилась к Фрэнсис, уже не таким фамильярным тоном, поскольку по выговору опознала в ней даму не из простых: – Вы присматриваете за ней, мадам? Очень любезно с вашей стороны.
Она налила им по чашке сладкого чая и ушла. Фрэнсис и Лилиана по-прежнему боялись разговаривать: слишком рискованно. За дверью простучали частые шаги, потом в коридоре стало тихо. Но вдруг кто-нибудь притаился там, подслушивает? А может, здесь какие-нибудь решетки в стенах, потайные трубы и устройства? Сердце у Фрэнсис сильно билось – оно сильно билось с той секунды, когда в морге сержант Хит предупредительно протянул Лилиане руку.