– Фрэнсис, пожалуйста, сядь, – попросила мать.
Но Фрэнсис чувствовала, что если сядет – тотчас же снова вскочит. Она подошла к камину и положила руку на каминную полку: хоть какая-то твердая опора.
После неловкого молчания миссис Плейфер по-птичьи дернула головой и плечом:
– Да, разумеется, ты расстроена. Да, это страшное потрясение для всех, кто так или иначе связан с трагическим происшествием. Да, человек лишился жизни, причем явно не естественным путем. Но я не понимаю, при чем здесь война. Хотя нет… – Голос ее зазвучал резче. – Я прекрасно понимаю, при чем здесь война, и твоя мать, полагаю, тоже понимает. Война забрала наших лучших мужчин. Говорить так не положено, но я все же скажу. Война забрала наших лучших мужчин, а вместе с ними исчезли всякие понятия о порядке и законе… – Она подалась вперед в своем кресле. – Убийство, Фрэнсис! На Чемпион-Хилл! Могло ли такое случиться еще десять лет назад?
И опять Фрэнсис не смогла ответить. Она по-прежнему держала руку на каминной полке, не желая отнимать ладонь от прохладного твердого мрамора. Подняв голову, она уставилась на свое отражение в зеркале над камином и сказала себе: «Успокойся! Бога ради! Ты же выдаешь себя!»
Немного переместив взгляд, она встретилась в зеркале глазами с матерью. Мать наблюдала за ней с несчастным, сконфуженным видом – но было в ее лице еще что-то странное… да-да, то самое сомнение, тот самый страх…
Фрэнсис круто отвернулась от зеркала:
– Простите меня, миссис Плейфер.
Она пересекла комнату и встала у окна на улицу, неподвижно в него глядя.
Но теперь между всеми ними возникла неловкость. Еще какое-то время мать и миссис Плейфер приглушенно переговаривались, потом Фрэнсис услышала движение за спиной и, повернувшись, увидела, что обе поднялись на ноги и гостья надевает пальто, застегивает цепочку лисьего воротника.
– Не утруждайся, – спокойно сказала миссис Плейфер, когда Фрэнсис двинулась к ней, чтобы проводить. – Я сама закрою за собой дверь. Поверь, мне очень жаль, что я пришла и только расстроила тебя еще больше.
Когда она удалилась, Фрэнсис вернулась к дивану и села. Мать стояла на прежнем месте и смотрела на нее, словно не узнавая:
– Как ты посмела говорить с миссис Плейфер о войне в таком тоне?
– Миссис Плейфер прекрасно знает, что` я думаю о войне. В свое время она называла меня предателем родины, помнишь?
– Не понимаю, что с тобой творится. Вообще уже ничего не понимаю. Если бы только твой отец мог предвидеть…
– Ой, да отец никогда ничего не предвидел, – машинально ответила Фрэнсис. – В этом был единственный его талант.
– Ну да, конечно, – с неожиданной горечью произнесла мать. – А твой единственный талант… – Не договорив, она пожала плечами.
Фрэнсис прищурилась на нее:
– И что же у меня за талант, интересно?
Но мать отвернула голову и молчала. Фрэнсис немного подождала и поняла, что ответа не последует. Она постучала большим пальцем по губам:
– Как подумаешь, что полицейские там воображают такое и «пристально наблюдают» за Чарли… что люди болтают весь этот вздор про Лилиану! Полный абсурд! – Она решительно встала. – Мне нужно увидеться с ней. Нужно ее предупредить.
Мать резко повернула голову обратно:
– Нет, Фрэнсис. Не вмешивайся уже.
– Да как же тут не вмешиваться-то?
– С нас довольно, я считаю. Полиция знает свое дело.
– Да ни черта полиция не знает!
– Что ты имеешь в виду?
Фрэнсис шагнула прочь от дивана:
– Ничего ровным счетом. Я просто…
Тут раздался громкий стук в дверь, и она вздрогнула, как от удара.
– Боже! – невольно вырвалось у нее. – Что там еще?
Она застыла на месте, с бешено колотящимся сердцем. Но уже через несколько секунд сообразила, что ничего страшного, всего лишь очередной репортер, и сейчас она даст ему от ворот поворот.
Однако на крыльце стоял подтянутый паренек в военной форме – почтовый курьер, который вручил ей телеграмму, адресованную на имя мисс Рэй.
Первой ее мыслью было, что что-то стряслось с Лилианой. Она не выдержала и все рассказала. Она тяжело заболела. Она умерла. Обуреваемая черными мыслями, Фрэнсис долго не решалась открыть конверт. Так, значит, вот он? Момент, когда все рушится?
Наконец она отклеила клапан конверта, достала и развернула оранжево-розовый листок.
УВИДЕЛА НОВОСТИ ПОТРЯСЕНА ПОЖАЛУЙСТА ПОДТВЕРДИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ ЖДУ К.
Смысл текста оставался непонятным, пока Фрэнсис не увидела штамп почтового отделения на Клипстон-стрит.
Потом она осознала, что мать вышла следом за ней в холл и с тревогой на нее смотрит.
– Что там? От кого это? Неужели еще какие-то скверные новости? – Она подошла, взяла у Фрэнсис телеграмму и нахмурилась. – А кто отправитель? Не понимаю. Кузина Кэролайн, что ли?
Фрэнсис открыла было рот, чтобы по привычке соврать что-нибудь, но ложь вдруг показалась страшно утомительной. Утомительной и бессмысленной, даже нелепой.
– Это от Кристины, – сказала она.
Мать недоуменно похлопала глазами, потом лицо ее напряглось.
– Ах, от нее. – Она отдала телеграмму Фрэнсис. – С чего вдруг она тебе пишет?
– Говорит, что прочитала о деле в газетах.
– Но как она связала его с тобой? Или там уже и наши имена появились?
– Должно быть, узнала Барберов на фотографии.
– Но…
– Я ей рассказывала о них.
Переварив услышанное, мать заговорила холодным тоном:
– Так, значит, вы с ней виделись.
– Да, несколько раз в этом году, когда я выбиралась в город. Она живет около Оксфорд-стрит, с подругой… Я думала, ты давно догадалась.
Мать скривилась:
– Нет, конечно! Откуда бы у меня взялись такие мысли?
– Не знаю. Я как-то не задумывалась.
– Мне даже в голову не приходило, что ты можешь меня обманывать. После того как клятвенно пообещала не видеться с ней!
Фрэнсис опешила:
– Ничего такого я тебе не обещала.
– Ну, значит, косвенно дала понять.
– Нет, и такого не было. Мы с тобой никогда не разговаривали про Кристину. Ты никогда не хотела ничего знать. И наверное, все-таки мне решать – да? – с кем из моих друзей мне видеться, а с кем нет? И вообще, какое это имеет значение?
– Большое, по всей очевидности, раз ты так скрытничала.
– Да я просто знала, как ты отреагируешь!
– Не желаю дальше обсуждать эту тему, – произнесла мать совсем уже ледяным голосом. – Тебе прекрасно известно, какого я мнения о твоей подруге. Продолжай встречаться с ней, если тебе это так необходимо. Мне ваша дружба совсем не нравится, я ее не понимаю, решительно не одобряю и никогда не пойму и не одобрю. Но еще больше я не понимаю твой обман. Вдобавок ко всем неприятностям! Даже не знаю, чего еще ожидать! Сейчас у меня такое чувство, что я и тебя-то толком не знаю. О чем еще ты лгала мне?
Вопрос, хотя и заданный без всякого подвоха, застиг Фрэнсис врасплох, и она снова почувствовала, как заливается предательской жгучей краской… Неожиданно у нее возникло полное впечатление, будто сейчас опять вечер пятницы и она только что стащила мертвого Леонарда вниз по лестнице. Все ощущения были более острыми, чем в обычных воспоминаниях или во сне: рвущая мышцы тяжесть его тела, огромная мягкая голова на плече, даже дурацкое давление котелка на лбу. Сердце замолотило, как механический двигатель, словно зажив своей отдельной жизнью. Фрэнсис шагнула к одному из отцовских кресел и тяжело оперлась на спинку. Когда немного погодя она подняла глаза, мать пристально смотрела на нее, все с тем же страхом и подозрением…
Фрэнсис неловко засунула телеграмму обратно в конверт.
– Пожалуйста, давай не будем ссориться, – через силу выговорила она. – Что бы ты ни думала про Кристину и про… про что угодно – на самом деле все не так. И право, оно того не стоит. Пойдем в тепло, а? – Она двинулась мимо матери к двери гостиной.
Но мать странным, быстрым движением схватила ее за руку:
– Фрэнсис. – У нее был вид человека, который решился сказать что-то, но если не скажет сейчас же, то уже никогда не скажет. – Фрэнсис, в пятницу вечером, когда умер мистер Барбер, я вернулась домой с мистером Лэмбом, и ты… ты была сама не своя. Ответь мне честно – тогда что-то случилось?
Фрэнсис попыталась вырваться:
– Нет.
Мать не отпускала:
– Я имею в виду – с миссис Барбер? Не произошла ли какая-нибудь ссора между ней и мистером Барбером?
– Нет. О чем ты вообще? Ведь Леонарда даже дома не было. Мы вообще не видели его в тот вечер.
– А она ничего тебе не рассказывала по секрету? Про мистера Уисмута или другого мужчину? Ты ничего не скрываешь от полиции?
– Нет.
– Я очень хочу верить тебе, Фрэнсис. Но у тебя всю жизнь были эти твои… странные увлечения. Стоит мне представить, хотя бы на секунду, что эта женщина втянула тебя во что-то…
– Ничего такого нет, мама.
– Правда? Ты клянешься? Честью клянешься?
Фрэнсис не ответила. Несколько мгновений они молча боролись, обе испуганные столько же неестественностью своих напряженных поз, сколько мыслями обо всем, что осталось не сказанным.
Наконец Фрэнсис, резко крутанув запястьем, выдернула руку. Мать сильно шатнулась вперед и едва не упала. С помощью Фрэнсис она восстановила равновесие, но тотчас же отступила от нее на шаг. Тяжело дыша, они стояли лицом к лицу, на черно-белых плитках пола.
– Ничего такого нет, – повторила Фрэнсис успокоительным тоном. – Слышишь? Давай пойдем в гостиную. – Она протянула руку.
Но мать не пошевелилась. Вид у нее теперь стал настороженный, подозрительный. Все еще задыхаясь, она ответила:
– Нет… не хочу. У меня голова разболелась. Пожалуй, прилягу на часик-другой.
Не встречаясь глазами с Фрэнсис, но искоса поглядывая на нее чуть ли не с опаской, она прошла через холл к своей спальне и тихо затворила за собой дверь.
Внезапно почувствовав страшную слабость в коленях, Фрэнсис доковыляла до черного жесткого кресла и рухнула в него. Мысли ее лихорадочно заметались. Что делать? Что делать? Мать знает. Мать догадалась! По крайней мере, о части правды точно догадалась. Но сколько еще времени ей понадобится, чтобы понять и все остальное? Чтобы полная картина составилась у нее в уме, как один из ее чертовых