– Надо было предупредить, что возвращаешься. Я бы привела себя в порядок.
Лицо у Лилианы слегка вытянулось.
– Тебе не нужно приводить себя в порядок ради меня.
– Ну, тогда дом привела бы в порядок.
– О, но…
Фрэнсис подошла к ней, чтобы взять чемодан.
– Нет, не стоит.
Лилиана неуклюже качнула чемоданом, и он ударился об руку Фрэнсис со странным полым звуком. Фрэнсис поняла, что чемодан пустой, и недоуменно взглянула на Лилиану. Лилиана залилась краской:
– Я не могу больше заимствовать вещи у Веры. Ну и вот… пришла взять кое-какую одежду.
Так, значит, она вовсе не возвращается… Чувство брошенности, одолевавшее Фрэнсис несколько ночей назад, нахлынуло с новой силой. Оно было словно вопящий младенец, которого ей внезапно всучили: Фрэнсис не хотела иметь с ним дела, не знала, как его унять, куда деть. Ни слова не говоря, она повернулась и направилась обратно в кухню, чтобы снять фартук, ополоснуть руки.
Она делала все без спешки, изо всех сил стараясь совладать с настроением, хотя бы отчасти. Она думала, что Лилиана поднимется наверх без нее, но, когда вернулась в холл, Лилиана стояла на прежнем месте, нерешительно глядя на лестницу.
– Мне… нужно собраться с духом, – с запинкой проговорила она. – Я страшно боялась сюда возвращаться. Давай… давай ты первая, а? Пожалуйста…
Опять не сказав ни слова, Фрэнсис пошла вверх по ступенькам спокойным шагом. И молча подождала на лестничной площадке, пока Лилиана медленно, опасливо не поднимется за ней следом.
Сначала они прошли в гостиную. Лилиана поставила чемодан на пол, но снимать пальто и шляпу не стала – стояла, озираясь вокруг с таким видом, будто оказалась здесь впервые.
– У меня ощущение, что я давным-давно отсюда съехала. Хотя прошел всего месяц. Все выглядит как-то не так. Все эти вещи. Так много вещей… И все уже покрылось пылью.
Она приблизилась к холодному камину и разглядывала тесно заставленную каминную полку. Слоники, тамбурин, фарфоровый фургончик, прочие безделушки потускнели, утратили яркость, точно затуманенные от чьего-то кислого дыхания.
Потом Лилиана заметила стопку писем, накопившихся за время ее отсутствия. Она взяла их, и Фрэнсис неловко сказала:
– Я не знала, что с ними делать: отнести тебе в Уолворт или… я не знала, когда ты сюда вернешься.
Лилиана с расстроенным лицом перебрала письма:
– Большинство адресовано Лену.
– Да.
– Я как-то не задумывалась об обыденных вещах вроде почты, которая по-прежнему будет приходить на его имя. А вот остальные письма… подобные я уже получала на Уолворт-роуд – от людей, прочитавших про меня в газетах. Они пишут всякое-разное, иногда ужасные гадости. Я такие письма больше не вскрываю.
– Ну так оставь их тут, я сожгу.
Фрэнсис говорила неживым, ровным голосом, но Лилиана как будто не замечала. Она положила письма на место и опять потерянно осмотрелась по сторонам, словно совсем чужая здесь. Она явно не знала, что делать и как себя вести. Фрэнсис спросила, не приготовить ли чаю, но нет, спасибо, не надо… Наконец Лилиана зажмурилась и потрясла головой:
– Ох, я знала, что со мной будет такое, если вернусь сюда! Когда я у матери, все кажется нереальным. Я про Лена. Но здесь я по-прежнему постоянно думаю, где он и когда вернется. – Она взглянула на Фрэнсис. – А ты? Я каждую минуту ожидаю, что вот сейчас он войдет в дверь. Потом вспоминаю, что даже если бы и вошел… ну, ведь он, скорее всего, пришел бы от нее, верно? Он был с ней в тот вечер, в свой последний вечер. И… ты помнишь? Когда Лен решил, что я встречаюсь с кем-то на стороне, он… он рассмеялся. В самый первый момент, прежде чем рассвирепел. Как будто это его позабавило. Я тогда не могла понять, чего смешного-то. А теперь понимаю и…
– Ты явилась, чтобы про муженька своего побухтеть? – перебила Фрэнсис. – С учетом всего остального я сегодня не в настроении выслушивать твое нытье.
Она понятия не имела, откуда взялись эти слова: казалось, они прозвучали сами собой, отдельно от нее. Даже не помнила, чтобы когда-нибудь прежде употребляла словечко «побухтеть», – это, скорее, из Леонардова лексикона. Равно ошеломленные, они с Лилианой уставились друг на друга. Фрэнсис хотела извиниться, но замешкалась, а потом стало уже слишком поздно. Опустив голову, Лилиана быстро прошагала мимо нее, подхватила свой чемодан и перешла из гостиной в соседнюю комнату.
Впервые за долгое время они с ней одни, вдвоем и никого рядом, но тратят драгоценные минуты бездарно, в отчаянии подумала Фрэнсис; и все между ними неладно, ничего не клеится. Она вышла на лестничную площадку и остановилась там, наблюдая за Лилианой через открытую дверь спальни. Лилиана положила чемодан на кровать и наконец-то сняла пальто и шляпку – но для того лишь, чтобы было удобнее рыться в шкафу и комоде, выбирая нужные вещи.
Фрэнсис пришел на память летний день, когда она наблюдала, как Лилиана собирает вот этот самый чемодан для поездки в Гастингс. В тот день они с ней пошли на каток. На каток! Сейчас это казалось слишком странным и слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Она вспомнила стремительное скольжение, сплетенные руки, счастливый смех… А потом они пошли в парк. Это единственная настоящая вещь, сказала тогда Лилиана.
Теперь Лилиана торопилась, хватала вещи без разбора, и чемодан был уже почти полон. Фрэнсис смотрела, как она укладывает в него еще одну ночную рубашку, еще одну пару туфель.
– Ты же не потащишь такую тяжесть в Уолворт? – спросила она, когда Лилиана опустила крышку чемодана и надавила на нее, пытаясь закрыть.
– Поеду на трамвае, – отрывисто проговорила Лилиана, не поднимая головы. – Я в порядке. Уже нет такой слабости, как раньше.
– Тебе действительно нужно столько вещей?
– Проще сразу все взять. Мы же не знаем, что будет дальше, верно? Мало ли какие вещи мне понадобятся.
На это Фрэнсис ничего не ответила. Еще немного понаблюдав за борьбой с чемоданом, она подошла и налегла обеими руками на упругую крышку, чтобы можно было защелкнуть замки. Лилиана стянула тяжелый чемодан с кровати и, не удержав, с глухим стуком поставила на пол.
– Я сама справлюсь, – упрямо сказала она, по-прежнему пряча глаза, когда Фрэнсис машинально потянулась к чемодану. – Говорю же, я нормально себя чувствую. – Помолчав, она добавила уже другим тоном, несколько нерешительным: – Но у меня есть кое-что для тебя.
Она достала из сумочки конверт и вложила Фрэнсис в руку. Фрэнсис услышала звяканье монет.
– Что это?
– Моя арендная плата, – смущенно ответила Лилиана. – Ты думала – я забыла? Там двенадцать фунтов без малого, за два месяца. Как и договаривались, да?
И это до боли напомнило момент из прошлого: когда в апреле, совсем еще чужая и незнакомая ей, Лилиана застенчиво протянула конверт с первой арендной платой. Такое ощущение, подумалось Фрэнсис, будто кто-то неумолимо накручивает их жизнь обратно на катушку, как рыболовную леску, или распарывает один за другим стежки, соединявшие их двоих.
Страшно удрученная, она попыталась вернуть конверт:
– Я не могу взять деньги, Лилиана. Ты не должна платить за комнаты, в которых не живешь.
– Пожалуйста, возьми. Они твои. Твои и твоей матери.
– Лучше оставь их себе.
– Разве тебе не нужны деньги?
– Ну… нужны, конечно. Но ведь и тебе нужны, правда?
Лилиана смутилась пуще прежнего:
– Я вчера встречалась с юристом. Он написал мне насчет денег Лена. Я про страховку. Так вот, он дал мне чек… Ах, пожалуйста, не надо! – Фрэнсис шагнула к ней и засунула конверт обратно в сумочку. Лилиана снова его вытащила и попыталась всучить Фрэнсис.
Фрэнсис сжала кулаки и вскинула руки:
– Не возьму.
Они нелепо топтались у кровати: одна – напирала, другая – уворачивалась.
– Ну возьми, Фрэнсис!
– Не возьму.
– Прошу тебя!
– Нет! Мне противны эти деньги!
– Мне тоже противны, знаешь ли! – Лилиана швырнула конверт на кровать; лицо у нее пошло красными пятнами. – Как, по-твоему, я себя чувствую? Об этом ты подумала? Тебе известно, когда Лен продлил страховку? Сразу после того вечера в июле, когда парень напал на него. Должно быть, он все продумал. Должно быть, он понял, что парень не шутит – и наверняка нападет снова. Должно быть, он всерьез думал, что может умереть! Но даже тогда, даже понимая это, Лен продолжал встречаться с ней. Я значила для него достаточно много, чтобы он обеспечил меня этими пятью сотнями. Но она значила для него гораздо больше.
– Господи! – взорвалась Фрэнсис, потеряв терпение. – Да почему тебя это волнует?
– Не знаю. Волнует, и все.
– Ты же всегда говорила, что не любишь мужа. Ты же хотела уйти от него, верно?
– Да, но…
– Хотела?
– Да! Да! Не дави на меня, Фрэнсис. Ты вечно на меня давишь. Я не могу это объяснить. Я ненавижу Лена за то, что он ее хотел. Знаю, он занимался с ней ровно тем же, чем я занималась с тобой, но все равно ненавижу его за это. И ее ненавижу. Мне никогда не нужны были его деньги. Ты говоришь, они и тебе не нужны, но… – С обиженным, упрямым выражением лица она схватила конверт с кровати и бросила на комод. – Я оставлю их здесь: хочешь бери, хочешь нет – как тебе угодно.
Затем Лилиана взяла свое пальто. Глядя, как она просовывает руку в рукав, Фрэнсис сказала:
– Значит, ты уже убегаешь? – Звук собственного голоса вызывал у нее омерзение. – Мы даже не поговорили о деле.
Лилиана немного опустила пальто.
– Так говорить-то не о чем. Мы решили просто ждать дальше. Или ты передумала?
– Нет, не передумала.
– Ты же скажешь мне, если передумаешь?
– Разумеется.
– Только не надо таким тоном! Я уже перестала понимать, что у тебя в голове. Ты словно отдалилась от меня.
– Ну да, на расстояние, равное расстоянию отсюда до Уолворта.
– А вот сейчас ты несправедлива! Ты прекрасно знаешь, почему я остаюсь там. Так проще во всех отношениях. Нам по-прежнему досаждают репортеры. Некоторые сторожат у двери, с фотокамерами. И полицейские по-прежнему наведываются почти каждый день. Ты предпочла бы, чтобы они все сюда таскались?