Во время пандемии коронавируса слова Тейлор приобрели новый смысл. Политики и богачи стали прямым текстом говорить о том, что экономика должна быть восстановлена даже ценой человеческих жизней. Вице-губернатор штата Техас Дэн Патрик заявил, что пожилым людям придется пожертвовать собой, чтобы спасти экономику для своих внуков. Высказывание Патрика демонстрирует, насколько извращено понимание работы по уходу, выполняемой в рамках семьи. В период пандемии решение остаться дома само по себе стало социально значимым действием, напоминанием о том, что, несмотря на высказывания Патрика и ему подобных, большинство людей все же понимают, что все мы сильно зависим друг от друга, и потому стараются заботиться об окружающих[137].
Философ Ева Китти предлагает заменить понятие обмена понятием «доулии» (от слова «доула» – так называют человека, помогающего молодым родителям во время и после родов). По словам Китти, несмотря на то что межличностные отношения почти никогда не бывают равными, в некоторых ситуациях забота может рассматриваться как отложенное обязательство. Иначе говоря, мы заботимся о других, понимая, что когда-нибудь кто-то позаботится и о нас, хотя это вряд ли будет тот же самый человек. Однако нам нужно создать структуры, которые гарантировали бы всем людям право на уход, не полагаясь при этом на неоплачиваемый труд в рамках семьи. Для этого нужно построить такое общество, в котором будут цениться и те, кто нуждается в уходе, и те, кто его предоставляет[138].
Таким образом, критикуя концепцию семьи, мы совсем не отрицаем ценность домашнего труда (уборки, приготовления пищи, ухода), о чем будет подробнее сказано во второй главе. Вместо этого мы предлагаем раскрыть революционный потенциал заботы, жизни в сообществе и межличностных отношений. Вслед за Сельмой Джеймс мы задаем вопрос: «Что, если приоритетом для общества станут [отношения между людьми] и все материальное производство будет ориентировано именно на них?» Как отмечает Китти, женщины возглавили политическую борьбу за то, чтобы переоценить работу по уходу, потому что именно на их плечи ложится бóльшая ее часть. Даже несмотря на то что в некоторых странах возобновилась охота на ведьм, в последние годы были достигнуты важные политические победы: например, в Мексике правящая партия «Морена» предложила сделать работу по дому оплачиваемой, а в Венесуэле были введены пенсии для домохозяек[139].
Добиваясь того, чтобы домашний труд воспринимался как работа, мы отказываемся мыслить в категориях «баланса между работой и личной жизнью» и возвращаемся к программе рабочих движений прошлого, добивавшихся сокращения продолжительности рабочего дня, чтобы у людей оставалось время «заниматься тем, что им нравится». Тем самым мы начинаем моделировать новое, совершенно иное общество. Ведь, как пишут Радж Пател и Джейсон У. Мур, «добиваться того, чтобы капитализм платил за заботу, значит добиваться уничтожения капитализма»[140].
Во время одного из театральных собраний Рэй Мэлоун осознала, что может взглянуть на события собственной жизни через призму политики. Ее друг обучался методике «театра угнетенных». Этот подход, разработанный бразильским режиссером Аугусту Боалом, создает между актерами и аудиторией пространство для диалога, призванного способствовать политическим изменениям. Мэлоун вместе со своим другом и несколькими театральными режиссерами решила провести обсуждение жилищных проблем Лондона.
Она рассказала, как пыталась устроить дочку в ясли, но ей заявили, что у нее нет денег, потому что она не работает. Участники встречи начали импровизировать на тему ее истории, обыгрывая каждый ее аспект. Как говорит Мэлоун, «история, которую я прежде никому не рассказывала и которой стыдилась», дала им возможность исследовать глубокие политические вопросы, связанные с трудом и заботой.
Так был создан «Клуб выпавших» (Fallout Club). «Выпавших из нуклеарной семьи», – шутит Мэлоун. Клуб стал тем местом, где одинокие родители (в основном матери-одиночки) могли собираться и обсуждать свои личные истории, обращая внимание на их связь с широким политическим контекстом. «Куда нам идти со своими чувствами? Где мы могли бы дать выход своему гневу? А у нас очень много поводов для гнева», – говорит Мэлоун.
По ее словам, в последнее время произошел «настоящий бум» дискуссионных кружков, участники которых обсуждают проблемы материнства, воспитание детей и положение работников сферы искусства. Многие из этих кружков напоминают группы психологической помощи – во время собраний люди плачут и делятся самым сокровенным, во многом так же, как делали участники групп по повышению сознательности[141] в 1960–1970-е годы. «Мы часто говорили о том, что многие из нас не могут посещать художественные воркшопы и занятия по йоге. Тогда я сказала: „Давайте создадим группу для матерей-одиночек и малообеспеченных родителей. Думаю, этот вопрос требует конкретного политического решения“».
Театр в свое время помог Мэлоун раскрыться, и на встречах «Клуба выпавших» они с товарищами всегда занимаются чем-то творческим. Мэлоун отмечает, что ремесло, издавна считавшееся женским занятием, помогает сосредоточиться и в то же время дает возможность размышлять. На политических собраниях обычно громко спорят, но Мэлоун решила подойти к этому делу иначе. Вопрос, по ее словам, заключается в следующем: «Каким образом люди приходят к осознанию того, что система их угнетает? Как нам подтолкнуть людей к разговору о своих проблемах и к размышлению о причинах этих проблем?»
Вскоре у Мэлоун появилась компаньонка, художница по вышивке Милоу Стелла, и они стали проводить собрания «Клуба выпавших» вместе, а Рэй сделала арт-проект о своем опыте получения «универсального кредита». Чем старше становилась Нола, тем больше времени ее матери приходилось проводить в центре занятости, доказывая, что она достаточно усердно работает и имеет право на получение пособия. «Как только ребенку исполняется год, они требуют ваше резюме, – рассказывает Мэлоун. – Если ребенку уже три года, а у вас все еще нет работы, они могут начать запугивать вас и угрожать, что перестанут платить деньги. Они ведут себя очень жестко, поэтому в центре тяжело находиться вместе с малышкой. Все это унизительно и вовсе не способствует поиску работы». Мэлоун начала замечать в центре занятости других родителей с детьми и снова обратила внимание на то, что стремление заботиться о ребенке вступает в противоречие с необходимостью искать оплачиваемую работу. Она наблюдала, как родители пытались успокоить своих детей, оказавшихся вместе с ними в этом неприветливом учреждении. Мэлоун стала фотографировать их, а потом делать вышивки по фотографиям[142].
Ее дочь тоже быстро поняла, что происходит в центре занятости. Мэлоун вспоминает, как однажды показала Ноле одну из фотографий, по которой делала вышивку: «Я спросила у дочки, которой тогда было четыре года: „Ты знаешь, кто это?“ Она ответила: „Это женщина, она бедная“. Я спросила: „Откуда ты знаешь, что она бедная?“ Нола сказала: „Потому что она волнуется. Посмотри на ее лицо“».
Проект с вышивкой и художественные воркшопы дают людям возможность почувствовать себя комфортно и открыться. «Если бы я просто спросила их, получают ли они пособие и хватает ли им денег на жилье, то услышала бы в ответ: „Я не хочу об этом говорить. Вы лезете не в свое дело“», – объясняет Мэлоун. Но когда она начинает воркшоп с рассказа о своей собственной ситуации, люди воспринимают все совершенно иначе. Совместно работая над художественными проектами о своем опыте, они начинают обсуждать волнующие их вопросы.
Кроме того, Мэлоун ищет, что бы могло решить ее проблемы. Ее привлекает идея безусловного базового дохода – полной противоположности «универсального кредита» (название в лучших традициях оруэлловского новояза), с его хитрыми уловками, подводными камнями и возможными санкциями, который уходит корнями в репрессивные «законы о бедных». Безусловный базовый доход, как доказывали активистки движения за право на социальное обеспечение, обеспечит всем гражданам необходимую материальную базу и даст одиноким родителям возможность уделять время детям, а людям искусства – зарабатывать на жизнь творчеством. Для одного из воркшопов Мэлоун купила игрушечный домик и назвала его «Домом базового дохода». «Мы сделали множество плиточек для дома и попросили людей как-нибудь их украсить, кто во что горазд. А потом устроили дискуссию на тему „Что нужно матерям для выживания, а что – для процветания?“» – рассказывает моя собеседница. Они также сделали презентацию об истории идеи базового дохода, о пособиях на детей в Великобритании и о том, почему важно выплачивать деньги матерям, а не семьям. «Раньше пособие на ребенка позволяло женщинам избегать домашнего насилия: имея деньги, они могли быть независимыми от мужчин, – отмечает Мэлоун. – Но все изменилось из-за возросшей инфляции. Размер пособия – 80 фунтов в месяц [около 100 долларов]. Что можно купить на 80 фунтов?»
В заключительной части воркшопа его участницам задали вопрос: «Если бы у вас была дополнительная тысяча фунтов [около 1200 долларов] каждый месяц, на что бы вы ее потратили?» Ответы были разными. Самые обеспеченные женщины сказали, что отложили бы деньги для внуков или отдали бы их на благотворительность. Однако менее обеспеченные участницы воркшопа ответили, что эта сумма могла бы изменить их жизнь. «Кто-то сказал: „Тогда я смогла бы решить проблему с жильем“. Женщина с инвалидностью сказала: „Мне трудно нормально нарезать еду. Я бы наняла помощника“. Услышав такое, вы понимаете, что многие люди не могут удовлетворить даже самые основные потребности», – рассказывает Мэлоун. Она планировала путешествовать с «Домом базового дохода» по разным городкам, знакомиться с местными сообществами и разговаривать с людьми, в первую очередь с матерями, об их потребностях. «У матери-одиночки возникает ощущение, что ее наказывают за то, что она решила завести ребенка и растить его сама. Так материнство обрекает многих женщин на нищету. С другой стороны, женщины часто отказываются от материнства, потому что говорят: „Я не могу позволить себе иметь ребенка“», – констатирует Мэлоун.