Пока росли ее старшие дети, Силли уделяла им очень много внимания. Она была крайне активной мамой: посещала школьные мероприятия, участвовала в поездках, семинарах и собраниях родительской ассоциации. По словам Силли, для нее это было возможностью заняться общественно полезным делом. Теперь, когда она работает на полную ставку, младшему сыну (ему сейчас десять лет) маминого внимания иногда не хватает, хотя Силли по-прежнему регулярно берет отгулы, чтобы присутствовать на родительских собраниях. «Проблема в том, что иногда приходится оставлять собственного ребенка, чтобы заботиться о чужих. В результате вы проводите мало времени со своими детьми – точно так же, как те, кто нанял вас на работу», – говорит моя собеседница. Силли рассказывает, что иногда семьи устанавливают дома видеокамеры (просто погуглите «видеоняня» и посмотрите, сколько результатов вам выдаст поисковик), чтобы пережить те важные события в жизни ребенка, которые они пропустили: его первые слова, которые услышала няня (а не мама с папой), первые шаги, сделанные опять же при ее помощи. Но у Силли дома такого девайса нет. Случалось так, что ее ребенок заболевал, а ей приходилось с кем-то его оставлять, чтобы присматривать за чужими детьми и зарабатывать деньги. «Это сильно угнетает, чувствуешь себя виноватой», – рассказывает Силли. Кроме того, няни вынуждены проводить долгие часы в дороге – при том что формально это время не считается рабочим. В особенности это касается нянь из Нью-Йорка: часто они живут далеко от богатых семей, которые их нанимают.
Обычно Силли встает в половине седьмого, хотя, как признается она со смехом, часто позволяет себе поспать лишние десять минут. Включает кофемашину, будит своих детей и следит, чтобы они успели собраться до того момента, как ей нужно будет уходить. Приехав на работу, она кормит Милу и, если на улице хорошая погода, везет ее на прогулку в коляске или садится с ней в автобус. Они отправляются в местную библиотеку, где есть детская площадка и всякие программы для малышей. Мила немного дремлет, но пытается бороться со сном: стоит ее векам опуститься, как она тут же открывает их снова. Силли пытается уложить девочку, но та издает возмущенный вопль, а когда няня вытаскивает ее обратно из коляски, громко кричит прямо ей в ухо. Как объясняет Силли, дома лучший способ сделать так, чтобы девочка уснула, – уложить ее в коляску и возить по кругу по гостиной или покачать на руках, пока она не задремлет. Няня – работа очень ответственная, расслабиться нельзя ни на минуту, ведь постоянно приходится принимать тысячи маленьких решений: как успокоить ребенка, чем развлечь, чему научить за те долгие часы, что они проводят вдвоем.
Другие виды работы по дому нравятся Силли гораздо меньше. Какое-то время она работала уборщицей, но это занятие показалось ей нудным и неприятным: «Помню, как-то я убирала у одной женщины на Манхэттене. Заканчивала уборку, а она возвращалась домой и требовала все переделать». Если засорялся слив, Силли приходилось несколько часов прочищать его: «Это очень тяжело. Не думаю, что подхожу для такой работы».
Но и у работы няней есть свои неприятные особенности. Часто, возвращаясь домой, родители нарушают установленное расписание ребенка или забывают о правилах, соблюдения которых сами требуют от няни, тем самым перечеркивая результаты ее труда: «В таком случае [дети] вас будут считать злодейкой. Очень неприятно, когда вы не на одной волне с родителями». Еще Силли очень расстраивается, если родители отказываются воспринимать ее как профессионала, имеющего опыт работы с детьми. «Они думают, что вы просто няня», – говорит моя собеседница. Из-за этого родители не всегда доверяют ей в том, что касается питания ребенка и некоторых других вопросов, – например когда речь идет о том, можно ли начинать приучать малыша к твердой пище: «Они идут с ребенком к врачу, а потом возвращаются домой – и выясняется, что врач сказал то же самое, что и я».
И все же для Силли забота о детях – дело всей ее жизни. Ее восхищает, какие дети разные, хоть различия и кажутся небольшими. Клиентам она всегда советует не сравнивать своих детей с другими и не рассчитывать, что Мила будет расти точно так же, как росла ее старшая сестра. Ава была независимым ребенком, любила сама во всем разобраться, хоть ей и нравилось, чтобы няня была рядом и могла помочь. В этом отношении она отличалась от большинства детей, с которыми приходилось работать Силли: те хотят, чтобы няня ни на шаг от них не отходила.
«Уход за Авой приносил мне настоящее удовольствие, хотя и приходилось оставлять [собственных детей], чтобы сидеть с чужими, – рассказывает Силли. – Мне нравится смотреть, как они растут, открывают мир, изучают его, достигают важных рубежей, разбираются в чем-то, радуются, когда все получается. Так здорово смотреть, как они делают первые шаги по комнате или учатся сами завязывать шнурки. У меня есть собственные дети, но это не мешает радоваться каждый раз, когда малыш растет, учится ходить, произносит первые слова. Люблю наблюдать, как дети развиваются».
Пандемия коронавируса стала серьезным вызовом для Силли: «Я решила стать няней с проживанием. Подумала, что так будет безопаснее, чем каждый раз ехать на работу на автобусе или такси». С понедельника по пятницу она стала жить в доме своих клиентов. Силли забирали на машине в понедельник и отвозили домой в пятницу, так что ей не приходилось пользоваться общественным транспортом.
Родители, нанявшие Силли, во время пандемии в основном работали из дома, так что ее задача заключалась в том, чтобы чем-то занимать детей в течение дня: «Раньше у них был очень плотный график, и пандемия стала для всех серьезным испытанием. Не было же никаких внешкольных занятий, все закрылось». После окончания работы отец помогал старшим детям с домашними заданиями, так что Силли в основном сидела с младшими.
Силли считает, что ей повезло: никто из ее близких не умер от коронавируса. Но Бронкс стал один из эпицентров эпидемии в США, и в ее окружении было много заболевших. К тому же Силли пять дней кряду жила на работе, так что поддерживать баланс между заботой о своих и чужих детях стало еще труднее: «С подростками бывает непросто, – говорит она. – Иногда мы выходим немного прогуляться, но это бывает не каждый день. Бóльшую часть времени они сидят дома, и это само по себе создает трудности». После того как школьные занятия перевели в онлайн, Силли начала беспокоиться из-за того, выполняют ли ее дети все необходимые задания: «Все время думаю: „Будь я дома, могла бы их контролировать, и они бы лучше занимались“. Но хотя бы могу позвонить им и напомнить: „Не забудь сделать домашку!“»
Силли отмечает, что в силу специфики труда няням и другим домашним работникам практически невозможно держать социальную дистанцию: «Но мы соблюдаем меры предосторожности, носим средства защиты, поскольку близко контактируем с детьми. Надеваем маски, если рядом с нами кто-то есть, всегда моем руки».
Пандемия лишний раз подчеркнула то, что Силли и так прекрасно знала. «Если бы домашние работники не смогли работать, не смог бы почти никто, – говорит она. – Я люблю свое дело, потому что это тот стержень, на котором держится общество: мы даем возможность работать всем остальным».
Дом превратился в рабочее место в тот самый момент, когда люди научились строить стены и крыши, и почти сразу же появились люди, которые стали трудиться в чужих домах. При этом в пространстве дома границы между работой и не-работой постоянно размываются, даже если речь идет об оплачиваемом труде.
Исследовательницы Айлин Борис и Расель Саласар Парреньяс предложили термин «интимный труд», описывающий различные виды работы, где предполагается близкий контакт с людьми. Речь идет как о доступе к личной информации, так и о физическом контакте. Некоторые из тех, кто занимается интимным трудом, несут ответственность за чужие жизни; в других случаях ставки могут быть не столь высоки. Но все эти виды занятости объединяет то, что они размывают границу между той работой, которая, как мы считаем, должна выполняться ради любви, и той, которой люди занимаются ради денег[148].
Представление о том, что две эти сферы отделены друг от друга, основано на идеологии дома, сформировавшейся в XIX–XX веках. Эта идеология базируется на посыле, что дом и работа – два не просто отдельных, а «враждебных» мира. Считается, что любое соприкосновение между ними чревато проблемами и приведет к тому, что в рабочее пространство начнут проникать неуместные чувства, а семейные отношения, наоборот, отравит алчность. Предполагается, что забота, за которую платят (как в случае Силли), не может быть настоящей; если же начать платить человеку за работу, которую он выполняет ради любви, то любовь сразу же испарится[149].
Все виды «интимного труда» также объединяет то, что их принято считать уделом определенной категории работников, – почти всегда это женщины из рабочего класса, часто дискриминируемые из-за этнической принадлежности. В особенности это касается того, что мы называем работой по дому (приготовление пищи, уборка и уход), которую выполняют не члены семьи за деньги или по принуждению. Долгое время это была самая распространенная форма занятости среди женщин. В Европе в XVI–XVII веках треть женщин работала домашней прислугой, и даже после промышленной революции домашняя прислуга по-прежнему составляла самую многочисленную группу рабочего класса. Принуждение к труду, низкая зарплата и неуважительное отношение часто прикрывались эссенциалистским нарративом о том, что определенные группы людей «по своей природе» больше подходят для работы по дому. На протяжении большей части истории в эту категорию входили иммигранты (например, ирландцы в Англии). А если говорить о США, история работы по дому здесь тесно переплетена с историей рабства[150]