Домашние работники и прежде оказывали сопротивление, но с переходом к «Новому курсу» и успехом рабочих организаций начали размышлять о возможности создания профсоюза. Подобно Силли, они хотели провести более четкие границы между работой и домом, установить пределы возможных требований со стороны работодателей, ясно дать понять, что труд, которым им приходится заниматься в чужих домах, – это настоящая работа, которую нельзя выполнять, руководствуясь одной любовью.
«Новый курс» представлял собой результат компромисса внутри Демократической партии между либералами, выступавшими за равноправие белых и чернокожих, и расистами с Юга. По этой причине действие Закона о справедливых условиях труда (FLSA), определявшего минимальный размер заработной платы и устанавливавшего выплаты за сверхурочную работу, не распространялось на домашних работников и крестьян. Кроме того, перечисленные категории граждан остались лишены социального обеспечения. Государство, проводя реформы «Нового курса», призванные положить конец Великой депрессии, по-прежнему считало, что чернокожим женщинам должно заниматься работой по дому и уходом, тем самым подкрепляя идею об их «естественном» предназначении. Домашние работники надеялись, что они получат хоть какие-то гарантии после создания Национальной администрации восстановления (NRA)[163], но эти надежды не оправдались. Среди представителей класса нанимателей встречались отдельные сторонники реформ, но даже они в большинстве своем не одобряли государственное вмешательство в дела частных домохозяйств. В ответ на призывы ввести регулирование домашнего труда начальник отдела корреспонденции NRA А. Р. Форбуш написал: «Действие существующих законов не распространяется на дома частных лиц. Даже если соответствующий закон был бы принят, мы не смогли бы осуществлять предусмотренные им меры на практике»[164].
И тогда домашние работники начали объединяться. Можно сказать, что их профессиональные организации продолжали дело бастующих прачек, которые первыми стали добиваться признания ценности своего труда. Теперь все домашние работники также боролись за право существовать отдельно от своей работы, за то, чтобы их воспринимали как полноценных людей, жизнь которых не сводится к мытью полов и уходу за детьми. Требуя улучшения условий труда, они подчеркивали, что над жизнью американцев по-прежнему довлеет наследие рабства. В Нью-Йорке в те годы домашние работницы часто искали клиентов на улицах, и это явление окрестили «невольничьим рынком Бронкса». Элла Бейкер и Марвел Кук так описывали места, где работал «рынок»: «Здесь люди продают свой труд за мизерную плату, а человеческая любовь превращается в товар. Но назови это „любовью“ или „трудом“ – люди вынуждены идти на эти сделки из-за нужды». Унизительные условия подтолкнули женщин к самоорганизации: они требовали, чтобы с ними перестали обращаться как со скотом[165].
Женщины действовали совместно с общественными организациями, боровшимися за гражданские права. Домашние работники сыграли ключевую роль в бойкоте автобусных линий в Монтгомери в 1955–1956 годах[166]: они занимались сбором средств, объединялись с соседями и, конечно же, добирались на работу и с работы пешком, отказываясь пользоваться автобусами. Как объясняет историк Премилла Надасен, они возглавили движение, мобилизовав на бойкот работников других сфер, и разработали концепцию «коллективного сообщества», которое «сыграло важнейшую роль в противостоянии домашних работников со своими работодателями». Стремление защитить человеческое достоинство, ставшее причиной бойкота автобусов, также имело большое значение для домашних работников, бросивших вызов работодателям. Кроме того, в южных штатах автобусы стали тем местом, где домашние работники могли агитировать за улучшение условий труда[167].
Такие организации, как Национальный альянс домашних работников (созданный Дороти Болден в Атланте в 1968 году), объединили людей вокруг идеи о том, что они вовсе не исполняют свою «естественную» роль, а занимаются квалифицированным трудом. Так, домашние работницы не только боролись за установление минимального размера оплаты труда, но и требовали, чтобы их называли не горничными, а специалистками по домашней работе, тем самым проявляя уважение к их труду. Кроме того, они открывали образовательные программы, чтобы подчеркнуть (а также повысить) свою квалификацию, составляли списки неприемлемых для себя обязанностей, отказываясь в числе прочего драить пол стоя на коленях. Идея обучения домашнему труду не была нова: к тому моменту уже существовало движение домоводства, в числе прочего ставившее своей целью подготовку квалифицированных домашних работниц. Однако теперь они сами контролировали процесс обучения, тем самым давая понять, что их труд достоин уважения[168].
Домашние работницы указывали, что дом – это их рабочее место, а сами они, следовательно, не являются «частью семьи». Такое отношение со стороны нанимателей всегда было для них палкой о двух концах: на самом деле домашних работниц, конечно, не считали полноценными членами семьи, заставляли пользоваться черным ходом и вести себя максимально тихо, когда в дом приходили гости. Как говорила домашняя работница Кэролин Рид, «мне не нужна семья. Мне нужна работа». Однако чтобы добиться лучших условий труда, домашним работникам зачастую приходилось в индивидуальном порядке вести переговоры с работодателями, что требовало определенных навыков, помочь в освоении которых как раз и должны были профессиональные организации[169].
Благодаря слаженной организации и политическому лоббированию домашним работницам удалось добиться частичного юридического признания своего труда – в частности, на них были распространены некоторые положения Закона о справедливых условиях труда. Но в целом индустрия оставалась практически нерегулируемой, и как только перед чернокожими женщинами открылись новые карьерные возможности, они перешли в другие сферы, где им не нужно было иметь дело с семейными разборками[170].
А конфликты внутри семей между тем только обострялись. По мере того как работницы уходили из сферы домашнего труда, женщины из среднего класса начинали осознавать, насколько на самом деле тяжела работа по дому. Они перевели обсуждение этого вопроса в политическую сферу. Национальная организация женщин (NOW), созданная Бетти Фридан вскоре после публикации ее знаменитой книги «Загадка женственности», требовала распространить действие Закона о справедливых условиях труда на домашних работников. Она утверждала, что такой шаг увеличит предложение на рынке домработниц – в противном случае женщинам из среднего класса придется самостоятельно заниматься домашними делами вместо того, чтобы строить успешные карьеры[171].
Вопрос о домашней работе и о том, кто должен выполнять ее, был крайне проблематичным. Идентичность домохозяек долгие годы строилась на том, что они занимались поддержанием дома в чистоте и создавали там атмосферу любви и уюта. Домохозяйка, неспособная создать в доме уют, считалась плохой женщиной. По этой причине женщины из среднего класса с трудом признавали, что значительная часть работы по дому выполняется вовсе не ими, а домашними работницами. Кроме того, тот факт, что посторонний человек проникал в интимное пространство дома и мог узнать личные секреты, воспринимался ими как потенциальная угроза. Поэтому, пишет историк Филлис Палмер, нанимателям было важно относиться к прислуге так, словно это не совсем полноценные люди, – именно по этой причине они предпочитали брать на работу чернокожих женщин и иммигрантов. Стоит отметить, что схожей логикой руководствуется большинство современных управленцев, присваивающих себе результаты чужого труда. Белые домохозяйки действительно чувствовали себя «боссами»: они были «мозгом», а нанятые ими женщины – «телом». Белым домохозяйкам нужно было поддерживать у самих себя иллюзию того, что именно они выполняют всю работу по дому, даже если они всего лишь присматривали за прислугой[172].
Уборка считалась грязной работой для грязных женщин. Домохозяйки нанимали женщин из рабочего класса, чтобы сохранить свои руки в чистоте. Как пишет социолог Эрин Хаттон, в «нарративах безнравственности и привилегий» домохозяйки изображались чистыми и возвышенными существами, совершенно оторванными от мира работы. При этом женщины, убиравшие в их домах, считались такими же нечистыми, как «падшие женщины», которые смывали свой позор в ирландских «прачечных Магдалины»[173], стирая чужую одежду. По сей день труд женщин, занимающихся уходом за больными и пожилыми людьми, воспринимается как «нечистый»[174].
Работа по уходу на дому, как и домашний труд в целом, продолжала ассоциироваться одновременно с интимностью и нечистотой, а ее восприятие было завязано на меняющихся представлениях о женственности и заботе. На заре «Нового курса», когда домашний уход оплачивался государством, занятые в этой сфере работницы воспринимались как «заместительницы матерей», выполняющие работу по дому. Но в скором времени основной их обязанностью стал уход за пожилыми людьми, при этом сами работницы не были включены в программу социального обеспечения и не могли рассчитывать на достойную старость. Как пишут историки Айлин Борис и Дженнифер Кляйн, после Второй мировой войны их работа приобрела новое значение: «Занимаясь домашним трудом, они брали на себя обязанности государства всеобщего благосостояния». В последующие десятилетия число пожилых людей в мире стало стремительно расти, а вместе с ним увеличивалось и количество работников, занятых в сфере домашнего ухо