[320]: Тиллера застрелили в мае 2019 года в местной церкви, где он работал как волонтер. Бринк тогда заканчивала школу. «Помню, как мои одноклассники радовались и говорили: „Господи, наконец-то! Теперь детишкам ничего не угрожает“. Услышав это, я спросила у них: „Как вы можете называть себя пролайферами, но при этом радоваться убийству человека?“» – рассказывает женщина[321].
В Уичитском государственном университете Бринк «нашла своих людей» – так моя собеседница называет участников движения за репродуктивный выбор, к которому она присоединилась. В 2013 году Бринк устроилась на стажировку в женскую клинику «Южный ветер», открывшуюся в том же месте, где раньше работал Тиллер. «Я сразу влюбилась в свою работу, – рассказывает она. – Если бы меня спросили, кем я вижу себя после окончания колледжа, я бы ни за что не сказала, что буду работать в клинике абортов. Но мне очень там понравилось. Мне нравилось ухаживать за пациентками. Мне нравились мои коллеги. Я чувствовала, что могу быть там самой собой, говорить то, о чем всегда думала. Раньше со мной никто не соглашался, я постоянно сталкивалась с осуждением»[322].
В голосе Бринк чувствуется уверенность, которую они приобрела за несколько лет очень сложной (в том числе в эмоциональном плане) работы. Она убегала от протестующих пролайферов, поддерживала пациентов в самые тяжелые моменты их жизни и делила с ними радости. Ей нравилось работать в сфере репродуктивного здоровья, и она хотела посвятить этому всю жизнь. Как и многие другие сотрудники некоммерческих организаций, Бринк была предана своему делу и почти не думала о материальном вознаграждении.
После того как Бринк три года проработала в «Южном ветре», она и ее партнер поняли, что готовы к новому вызову. Они не хотели всю жизнь оставаться в Канзасе и поэтому весной 2016 года отправились на запад, в Колорадо, где Бринк устроилась на работу в филиал организации Planned Parenthood («Планирование семьи») в Скалистых горах (PPRM). Переезд оказался очень затратным, а стоимость жизни в Денвере, куда они перебрались, была намного выше, чем в Уичито. Кроме того, в PPRM Бринк стала получать меньше – 12,65 доллара в час вместо 15,50 на прежнем месте. Но новая работа была настоящим приключением. Бринк постоянно была в разъездах: она перемещалась между клиниками в Колорадо и Вайоминге, помогая там, где не хватало ассистентов. Женщина рассказывает, что ей каждый месяц писали менеджеры медицинских центров, когда кто-то из их сотрудников увольнялся, уходил в отпуск или заболевал.
«В некоторые дни мне приходилось ездить в Колорадо-Спрингс, который находится в полутора часах езды к югу от моего дома. Иногда я ездила в Стимбоут-Спрингс и оставалась там на несколько дней. В общем, меня носило по всему штату, – рассказывает Бринк. – Я часто бывала в Каспере [штат Вайоминг] и помогала сотрудникам местной клиники, когда она еще работала. Бывало так, что в течение одного дня мне приходилось лететь в Дуранго [штат Колорадо], а потом возвращаться в Денвер. Я прилетала утром, брала машину напрокат, весь день работала, потом ехала в аэропорт и в тот же день улетала обратно. Все это занимало минимум 16–17 часов. Это была очень изматывающая в эмоциональном плане работа». Бринк начала задумываться о том, что PPRM могла бы найти более эффективный способ решения кадровых проблем, но ей нравилась эта работа, и она не собиралась ее бросать.
В клиниках Бринк выполняла широкий спектр обязанностей: регистрировала пациенток и проверяла их страховки, проводила консультации и тренинги по вопросам сексуального здоровья и беременности (как отмечает моя собеседница, это были «очень интимные консультации»), а также участвовала в медицинских процедурах. Бринк научилась делать инъекции, брать кровь и проводить УЗИ. Она ассистировала при установке внутриматочных спиралей и проведении абортов. Она записывала пациенток на приемы, работала с платежами и выдавала медикаменты. Клиники, финансировавшиеся за счет добровольных пожертвований и платных медицинских услуг, обслуживали пациентов с низким уровнем дохода, получавших пособие по программе Medicaid, и обладателей медицинских страховок. Работа была изматывающей. В некоторые дни из-за наплыва пациентов персонал клиники не мог даже сделать перерыв или сходить на обед. «У нас не было времени позаботиться о самих себе: нужно было работать и оказывать помощь пациентам», – рассказывает Бринк.
Она везде выполняла один и тот же набор обязанностей, но проблема, по ее словам, «заключалась в том, что все клиники были устроены немного по-разному». Сотрудники организовывали рабочий процесс так, как было удобнее им. Бринк приходилось каждый раз запоминать, где хранятся оборудование и карты пациентов, и вспоминать это все, когда она возвращалась в ту или иную клинику. Благодаря постоянным разъездам Бринк познакомилась с коллегами-медиками более чем из 24 клиник. «Мне нравилась эта часть моей работы. Но я всегда говорила своему партнеру, что чувствую, будто каждый день становлюсь другим человеком: с приездом в очередную клинику мне приходилось подстраиваться под ее требования, – рассказывает Бринк. – Я бы не сказала, что это причиняло мне неудобства, просто такова была специфика. Конечно, далеко не все смогли бы так работать, но я оказалась подходящим человеком».
Политическое крыло Planned Parenthood не связано с клиниками, которыми управляют отдельные некоммерческие организации, – например, PPRM является филиалом Американской федерации планирования семьи (PPFA). Клиники не находятся под непосредственным контролем PPFA, но носят одно название и выполняют ту же миссию. Кроме того, многие их сотрудники (среди них и Бринк) имеют опыт активистской борьбы за репродуктивную справедливость и воспринимают работу в клинике как продолжение активизма. По словам Бринк, среди персонала есть и бывшие пациентки. Некоторые сотрудники пришли в клинику студентами, планируя после окончания университета открыть собственную практику. Кто-то, подобно Бринк, хотел со временем перейти на руководящую должность и посвятить свою жизнь работе в сфере репродуктивного здоровья. Другие же просто хотели иметь работу, соответствующую их устремлениям и ценностям. Многие сотрудники пользовались услугами клиник, в которых работали, – это было частью системы льгот, предусмотренных PPRM. По словам Бринк, практически для всех ее коллег основной мотивацией была приверженность идеям репродуктивной справедливости[323].
Сотрудники PPRM были мишенями для активистов-пролайферов и консервативных политиков. Бринк поняла это еще в старшей школе, когда начала интересоваться вопросами репродуктивной справедливости. В 2015 году в отделении Planned Parenthood в Колорадо-Спрингс произошел массовый расстрел, в результате три человека были убиты и еще девять получили ранения. Некоторым медработникам и пациентам приходилось продираться сквозь толпы протестующих пролайферов, чтобы попасть в клинику. Коллеги Бринк сталкивались и с другими проблемами, омрачавшими их рабочие будни. Моя собеседница рассказывает, что ей «необходимо было все время сохранять самообладание, чтобы беседовать с пациентками». Planned Parenthood стала мишенью для нескольких «разоблачающих» пролайферских видео, авторы которых утверждали, что клиники продают части тел абортированных младенцев и занимаются другими ужасными вещами. Они добивались закрытия организации. «Нам приходилось быть очень осторожными во время разговоров по телефону и все время следить за тем, что и кому мы говорим. Пролайферы постоянно пытаются что-то вынюхать. Они могут записать разговор и потом так смонтировать запись, чтобы использовать ее против вас», – рассказывает Бринк[324].
По словам Бринк, забота о пациентках была самой важной частью ее работы. Она отдавала им себя целиком, даже несмотря на то, что некоторые ее дни напоминали эмоциональные качели – «вверх-вниз, вверх-вниз, и так раз за разом». Бринк принимала пациентку, подавленную известием о том, что у нее рак, а потом шла к женщине, приятно взволнованной положительным тестом на беременность. Бринк нравилось делить радости с пациентками, но такая работа «изматывала эмоционально, так как мне приходилось подстраиваться под эмоции посетительниц. Я же работала с людьми и не могла сказать им: „Окей, у нас есть пятнадцать минут. Выкладывайте, что там у вас“. Мы старались относиться к нашим пациентам с уважением, которого они заслуживают».
Сотрудникам клиники часто приходилось забывать о собственных заботах и проблемах, чтобы обеспечить пациентам максимально качественный уход. «Это нормально, но человек не может жить в таком режиме бесконечно», – говорит Бринк.
Благотворительность способствует сохранению неравенства.
История благотворительности и того, что сейчас иногда называют «третьим сектором» (некоммерческих и неправительственных организаций – НКО и НПО, которые в США обозначают как «организации 501(c)(3)», имея в виду их налоговый код), – это история того, как сильные мира сего стали добровольно отказываться от части своей власти, чтобы «помочь» тем, кому повезло меньше. По этой причине сотрудники НКО, желающие творить добро и при этом зарабатывать себе на жизнь, оказываются сегодня в очень затруднительной ситуации. Дело в том, что на протяжении веков в сфере благотворительности работали люди, не нуждавшиеся в вознаграждении за свой труд. Подобно другим формам работы, предполагавшим уход, некоммерческий сектор был рассчитан на женщин – в данном случае на состоятельных женщин, искавших, чем бы занять свое время. По сей день сотрудники НКО и НПО сталкиваются с подобными стереотипами, которые влияют на их условия труда. При этом в США в некоммерческом секторе сейчас занято примерно столько же людей, сколько и в сфере производства. «Этика благотворительности основана на иерархии и зависимости получателя от благотворителя. Благотворительность удовлетворяет только основные материальные потребности и переводит социальные проблемы в сферу частного милосердия», – пишет политолог Эми Шиллер, исследующая филантропию и работающая в НКО. Иначе говоря, благотворительность всегда асимметрична и воспроизводит неравенство