– Дома, сижу – пишу.
– Значит, ты литературой занимаешься. Как бы мне тоже этот завод бросить. А где ты деньги-то получаешь?
– Как напишу что-нибудь, так и продаю.
– Получается, когда – густо, когда – пусто.
– Получается так.
– А это Боря – мой дружбан, – он показал рукой на амбала, который тоже был пьян.
Я не знал, что сказать, и спросил:
– Тоже МАИ закончил?
– Нет, пищевой, – откуда-то сверху ответил Боря.
– Да ладно, – сказал парень, – ты лучше познакомь меня вот с этой. – Он показал на мою знакомую актрису.
Только этого мне не хватало.
– Знаешь, – сказал я, – как-то неудобно.
– Да брось ты, познакомь!
– Я её не очень хорошо знаю, чтобы знакомить. Тут приблизился Боря и сказал:
– Кого бить будем?
– Да кого хочешь, – сказал мой знакомый, – вот хоть его.
Он показал на меня. Боря захохотал.
– До свиданья, – сказал я и отошёл.
Мы с подругой Тамарой получали пальто, и она заметила, что настроение у меня испортилось.
– В чём дело? – спросила Тамара.
– Да вот, поговорил с парнем, учились вместе, но так противно поговорили.
– Я слышала, как он ругался, они оба пьяные. Мы оделись и вышли из ЦДЛ.
Эти двое стояли у выхода. Я сказал им:
– До свидания.
Они ответили:
– Пока, – и пошли за нами.
Мы молча идём по тёмной улице. Вокруг – никого. Я слышу, как Боря говорит своему другу:
– Вообще-то, этот малый не сделал мне ничего плохого.
– Ну что, может, не пойдёшь?
– Пойду! – отвечает Боря. И они идут за нами. Остаётся шагов десять до поворота, и там уже свет и люди.
Боря догоняет нас.
– Извините, – говорит он моей подруге. – Можно тебя на минуточку? – это уже мне.
Я остаюсь.
Боря откуда-то сверху хватает меня за пальто, притягивает к себе и говорит:
– Ну что, Валер, бить?
Что мне было делать? Прохожих нет, кричать бесполезно, стыдно. Сопротивляться бессмысленно. Он в полтора раза больше меня. Я и до лица-то его не достану, тем более что их двое, и второй стоит наготове рядом.
– Бросьте, ребята, – сказал я, наверное, дрожащим голосом.
– А пусть он сам скажет, – произнёс Валера, уже готовый ударить.
– Бросьте, ребята, – снова сказал я и стал выдирать своё пальто из его цепких лап.
Я видел, что Валера вот-вот ударит, но, видно, ещё не совсем решился, а может, сообразил, что я могу его разыскать. Я вырвал пальто и пошёл. Ударить они так и не решились.
Вот и всё. Было очень стыдно за свой страх и беспомощность. Чего я только потом не придумывал. И как я со своими ребятами приеду к его заводу и встречу его. Я только спрошу его, за что они хотели меня избить. Я представлял себе, как я врежу ему по его ненавистной физиономии. Я это лицо видел ежеминутно в течение нескольких дней.
Чего я только не представлял себе! Ну, да ладно. К чему это всё? Главное, что мне тогда было страшно. Там, в темноте, когда один держал меня, а второй готов был ударить.
В детстве это всё как-то было проще. Подрались. Треснули тебя. Заплачешь и уйдёшь. Или подерёшься.
Однажды мы играли на дороге в хоккей. И я всё время мотал одного здоровенного парня. Я его обводил и забивал голы. А ему, видно, надоело, что я маленький, а играю лучше, чем он. Он взял и треснул меня по голове. А я, естественно, заплакал и пошёл домой. У дома меня, плачущего, встретила моя мама. Она взяла меня за руку и повела на дорогу, где мы играли. Хоккей там всё ещё продолжался.
– Кто? – спросила меня мама.
Я показал на Антипова. Она подошла к нему вплотную. Он стоял и улыбался. Он был на голову выше неё. Что она могла ему сделать?
Она не спрашивала: «За что?» Она развернулась и влепила ему пощёчину.
Улыбка слетела с его лица. Они стояли в сантиметре друг от друга. Лицом к лицу. У него сжались кулаки. Вокруг собрались ребята. Проходящая мимо бабка сказала:
– Дайте-ка ей, ребята!
А они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.
Вовка Моисеев сказал:
– Проваливай, бабка.
Антипов думал ударить или не ударить. Он мог сбить мою мать одним ударом, но не решился. Не смог её ударить. Он отошёл и больше никогда не трогал меня. Мама взяла меня за руку, и мы пошли домой. Я чувствовал, как дрожит её рука.
Наверное, ей тоже было страшно.
Дача
В 84-м году я познакомился с ясновидящей Раисой Константиновной. Очень симпатичная женщина, экстрасенс, религиозный человек, пела в церковном хоре. Мы с ней и с её другом дьяконом ездили по разным подмосковным источникам. Однажды поехали под Загорск на водопад Гремячий.
Доехали до Малинников на моих «Жигулях». Сразу после автобусной остановки повернули в сторону водопада. Сейчас, прожив столько лет в тех местах, я знаю, что это самая плохая дорога, через торфяник, а тогда не знал. Где сказали повернуть, там и повернул. Мы спускались с горы, и пошел дождь. Под дождем мы проехали ещё километра два и застряли в развороченной тракторами дороге. За нами приехала «Победа» и тоже застряла. Из «Победы» вышел парень, и мы стали выбираться. Чем дальше мы пробирались вперед, тем сильнее мы увязали в глине. Застряли мы в 12 дня, а выбраться нам удалось только в 12 ночи. Сначала нас вытаскивал на коне дядя Ваня из Воронина. Потом дядя Ваня посоветовал мне пойти в деревню Ботово, там живет его племянник, Лёшка Махов, с трактором. Я нашел этого народного умельца, который сам собрал трактор, и вот к 12-ти ночи Лёшка Махов вывез нас на тракторе, и мои «Жигули», и «Победу» назад, в Малинники, потом по бетонке, и затем уже мы приехали к Лёшке домой, в деревню Ботово, и ночевали в деревенской избе на русской печке вместе с кошками, которых у Маховых множество.
Наутро Лёшка на тракторе отвез нас все же на водопад.
Мы ехали по полю в густейшем тумане, и в этом тумане стояла лошадь. Это была картина из фильма «Ёжик в тумане», точь-в-точь.
Затем мы через лес доехали до ключа. Вода бьет прямо из горы двумя струями. На водопаде никого не было. Была полуразваленная лестница, ведущая к верхней струе, и перила в виде лиан.
Вода в этом родоновом источнике холодная, всего 9 градусов и летом, и зимой. Я искупался и, несмотря на то, что легко простужаюсь, не простудился.
Мы всё-таки добрались до источника.
Я подружился с Лёшкой Маховым и его родителями.
Через участок от них стоял заброшенный дом. Лёшка мне его показал. Маленькая, но довольно крепкая избёнка, участок соток двадцать, вишневый сад, и даже пруд на участке.
Я стал добиваться этого участка. Познакомился с юристом Загорского райисполкома. Он проверил по документам – наследников не было. На дом никто не претендовал. Я поехал в сельсовет. Председатель, бывший шофер, сказал: если в райисполкоме разрешат, мы отдадим. Я сказал, что открою в этой избе библиотеку и буду всей деревне давать книги.
В те времена, 1987 год, купить дом было невозможно. Свободная купля-продажа ещё не существовала. Нужно было специальное разрешение.
Я поехал в райисполком. Попасть к председателю, Попову Геннадию Филипповичу, было нелегко, но я попал.
Он сказал:
– Если сельсовет согласен, мы не возражаем.
И так они меня стали футболить туда-сюда. Надо было пойти к Тучемскому – директору совхоза, но все мне говорили: «И не вздумай, он такой, что ты с ним не договоришься».
Чего я только им ни обещал: и концерты, и всяческую помощь, и деньги – ничего не помогало. Я понимал, что мне эту стену не прошибить.
У меня есть друг, Геннадий Федорович Моисеев. Он в то время был главврачом горкомовской поликлиники.
Сидим у него в кабинете. Он спрашивает:
– А как у тебя дела с дачей? Я говорю:
– Никак, – и рассказываю всю эту ситуацию. Он говорит:
– А какой это район?
– Загорский.
– Погоди, – говорит он, – так все эти председатели и секретари у меня в поликлинике состоят. Как его фамилия?
– Попов.
Он звонит Попову. Попова нет. Он записывает себе на листочке, что надо позвонить в Загорск Попову насчет Измайлова.
Где-то через неделю у меня дома раздается звонок.
– Слушаю.
– Это Попов говорит.
– Какой Попов?
– Ну, из Загорска. Я говорю:
– Да бросьте вы меня разыгрывать. – Я подумал, что кто-то из артистов шутит.
– Да, это я, Попов Геннадий Филиппович из Загорска.
– Слушаю вас.
– Что там у тебя?
– А что у меня? Так и не могу добиться разрешения на участок.
– Я ж тебе сказал – бери, и всё.
– Ну как «бери», если сельсовет не отдает.
– Приезжай, всё сделаем.
– Да к вам же на прием не попадешь.
– Жду тебя завтра. Я говорю:
– Хорошо, приеду.
– А то, понимаешь, ты жалуешься Геннадию Федоровичу. Зачем, что, мы сами уладить не можем?
Я говорю:
– Ну а что мне было делать, если ничего не сдвигается?
И вдруг он говорит:
– А кто этот Геннадий Федорович? Я говорю:
– О-о-о, Геннадий Федорович – это большой человек.
– Я чувствую, что большой, а кто – вспомнить не могу.
– Ну, я приеду, расскажу.
Звоню Геннадию Федоровичу. Он говорит:
– Понимаешь, у меня лежит эта бумажка «Попову про Измайлова». А я забыл, в чем там дело. Я звоню и говорю: «Попов?» Он говорит: «Да». А у Геннадия голос басовитый, начальственный. «Что у тебя там с Измайловым?» Тот говорит, испугавшись: «А что с Измайловым?» «Ну, вот ты и разберись, что у тебя там», – и повесил трубку.
Попов тут же нашел мой телефон, а дальше вы знаете.
Я приехал на другой день к Попову, и тот при мне позвонил в сельсовет, наорал на председателя и сказал мне:
– Всё, езжай к нему, все сделает.
Я приезжаю домой к председателю. Он сидит, плачет:
– Меня с работы из-за тебя выгоняют. Мы с ним выпили, и я говорю:
– Ну неужели вам легче вылететь с работы, чем дать мне участок, тем более, что я хочу сделать полезное, нужное всем дело.