ждали, что будет дальше.
— "Узнав о вашей первой блестящей победе над польской шляхтой, бакинский пролетариат поручил мне передать братский привет славной Конной армии и вручить товарищам Буденному и Ворошилову…"
Симаченко остановился, пряча в усах улыбку. Конники нетерпеливо переступали с ноги на ногу.
— …"золотые кинжалы!" — закончил командир телеграмму.
— Ура! Ура! Ура! — кричали конники, восторженно хлопая в ладоши и выкрикивая что-то не совсем уловимое, но очень доброжелательное.
— Да это, братцы, наш подарок! Не важно, что бакинцы поднесли! Наш, наш подарок! — закричал запевала Зражень.
— Понятно, наш! Мы первые придумали! — сказал, расплываясь в мальчишеской улыбке, длиннолицый боец.
— Кинжалы вручены по адресу! — успел выкрикнуть Симаченко. Конники подхватили его на руки и с веселыми криками: "Качать, качать командира!" подбросили его высоко вверх.
ЧАСЫ
ла гражданская война. Наш кавалерийский отряд находился в районе Кривого Рога на станции Долинская. В те жаркие летние дни 1920 года Красная Армия готовилась к решающим боям с белогвардейцами барона Врангеля. К Крымскому перешейку шли и шли воинские эшелоны. На нашем участке было спокойно. Как-то под вечер получили приказ: "Немедленно выслать представителей в город Николаев за пополнением".
Отобрав двенадцать младших командиров и красноармейцев, я выехал товарным поездом, и на рассвете прибыли мы на место. К военному коменданту мы должны были явиться к девяти часам утра. Времени у нас было еще много, и мы пошли побродить по улицам.
Проходя по переулку, обсаженному каштанами и акациями, мы решили присесть на одном высоком крылечке — отдохнуть и перекурить.
Заскрипела дверь, и на пороге появилась женщина.
— Вы что, сниматься пришли? Так еще рано…
Оказалось, что это было фотоателье, и кто-то из ребят предложил сняться на память всем вместе.
Прошло несколько минут, и женщина вновь появилась на крыльце.
— Кто у вас старший? — спросила она. — Муж хочет сделать для красных бойцов исключение и открыть для вас ателье пораньше. Он просит вас на съемку.
Мигом мои ребята вскочили, оправляя гимнастерки и кители и подтягивая ремни и портупеи. Но я остановил их.
— Гражданка! Мы бы, конечно, хотели на память сняться… Да ведь у нас нет денег. Есть, правда, полная сумка трофейных — и керенские, и деникинские, и петлюровские… Но они годятся только для коллекции.
— В долг… — пробасил кто-то из красноармейцев.
— Уплатим после разгрома всей контры!
— Ничего, — сказала женщина. — Ведите всех наверх, товарищ командир.
В фотоателье все приумолкли, разглядывая на стенах увеличенные фото. Вышел фотограф, человек среднего роста, лет сорока, коренастый, с густой шевелюрой каштановых волос. Он поздоровался с нами. Я представился и спросил, как же он будет снимать, денег-то у нас нет.
— Красных воинов снимаю без всякой оплаты! — сказал фотограф. — Располагайтесь у ковра. Начальство — в середине…
Сделав снимок, фотограф предложил всем переменить положение и еще раз сняться. Ребята поменялись местами. Снова щелкнул затвор огромного старинного аппарата, и, сбросив с головы черное покрывало, фотограф спросил:
— Вы надолго прибыли, товарищи?
Узнав, что мы в городе на одни сутки, он пообещал завтра рано передать нам снимки.
Когда мы собирались выходить, я обратил внимание на большую фотографию Владимира Ильича Ленина. Рядом, в резной рамке поблескивал под стеклом отпечатанный золотом документ:
СВИДЕТЕЛЬСТВО АРТИСТ-ФОТОГРАФ ГЕОРГИИ КОФФ ЗА ОТЛИЧНУЮ РАБОТУ ПО СЪЕМКЕ ИСТОРИЧЕСКИХ РЕВОЛЮЦИОННЫХ СОБЫТИИ УДОСТОЕН БЛАГОДАРНОСТИ. ПРИНАДЛЕЖАВШЕЕ ЕМУ АТЕЛЬЕ СО ВСЕМИ НЕОБХОДИМЫМИ ПРЕДМЕТАМИ И ИМУЩЕСТВОМ РЕКВИЗИЦИИ НЕ ПОДЛЕЖИТ.УПРАВЛЯЮЩИЙ ДЕЛАМИ СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ В.БОНЧ-БРУЕВИЧ.— Товарищи! Подойдите сюда! — позвал я наших и громко прочитал свидетельство. Подошел и фотограф. Я выразил ему свое восхищение по поводу большого фотопортрета Ленина.
— А я могу, — сказал он с гордостью, — сделать фото любого размера, от самого большого до вот такого крохотного…
И тогда я вынул из кармана свои часы, с которыми ушел на мировую войну в 1914 году, и спросил фотографа, нельзя ли сделать такой миниатюрный портрет Ленина, чтобы он уместился на циферблате.
— Конечно, можно… И с большим удовольствием сделаю, товарищ командир! Завтра же утром будет готово!
На следующий день мы пришли в ателье. Хозяева встретили нас радушно. Пока супруга фотографа раздавала красноармейцам карточки, хозяин поманил меня в комнату, где он проявлял снимки.
— Давайте ваши часы, — сказал он, показав крохотное фото портрета Владимира Ильича. — Это вам на добрую и долгую память. Быть может, еще и встретимся?
Я снял крышку часов, аккуратно обрезал по нужному размеру фото и, намазав клеем, осторожно прижал к циферблату.
Мы отблагодарили этих хороших людей, оставив им ржаные сухари, несколько кусков сахара и целую коробку спичек.
Закончилась гражданская война. Я демобилизовался, уйдя в запас командиром эскадрона. Проходили годы. Однажды раздался телефонный звонок: меня вызывали в горком партии. Здесь я узнал, что правительство постановило создать музей В. И. Ленина. Меня назначили на работу в Ленинградский филиал Центрального музея В. И. Ленина.
На следующий день я уже переступил порог здания Мраморного дворца. Дел было много. Мы собирали документы и предметы, связанные с жизнью Ленина, произведения искусства.
Как-то уже под вечер ко мне пришел мужчина в морской форме. Он сказал, что недавно оставил службу на флоте, узнал, что музею нужен опытный фотограф, и хочет предложить свои услуги. Раскрыв портфель, мужчина вынул несколько фотографий — сцены революционных событий и гражданской войны на Украине.
Снимки были интересны и могли пригодиться музею. Фотограф расстегнул китель и извлек из бумажника пожелтевший от времени, проклеенный на сгибах полосками бумаги документ, и положил его передо мною на стол. Это было свидетельство на имя Георгия Коффа. То самое, с автографом Бонч-Бруевича.
— А ведь мы старые знакомые! — воскликнул я и достал из кармана часы с портретом Владимира Ильича.
Так вот и встретились мы с ним почти через два десятка лет. Фотограф потом работал в нашем музее и погиб в суровом 1942 году при артобстреле. А часы с портретом В. И. Ленина сейчас находятся в Ленинграде в Музее Великой Октябрьской социалистической революции.
ЗНАМЯ ОТРЯДА
риближалась десятая годовщина Великого Октября. По инициативе группы железнодорожников, участников Великой Октябрьской социалистической революции, в Ленинграде, в Центральном клубе железнодорожников была создана большая выставка, посвященная юбилею. Бывшие красногвардейцы собрали много разнообразных экспонатов: знамена времени революции и гражданской войны, плакаты, документы, фронтовые газеты, фотографии… Было здесь знамя, с которым железнодорожники встречали у Финляндского вокзала великого вождя революции Владимира Ильича Ленина.
В одной из витрин находился кумач с надписью: "Долой десять министров-капиталистов!" Его сохранил рабочий Варшавских мастерских (ныне локомотивное депо Ленинград-Варшавский) товарищ Голосин, участвовавший в демонстрации 3 июля 1917 года против буржуазного Временного правительства.
Как сейчас помню и знамя с надписью: "Грудью на защиту Петрограда!". Оно было ночью подготовлено живописцем Михаилом Пикуновым в Варшавских мастерских, а рано утром отряд рабочих-железнодорожников под этим знаменем выступил против контрреволюционных войск, рвавшихся к Петрограду.
Клуб на Тамбовской улице стал местом частых встреч участников революции и гражданской войны. На одной из них бывший комиссар красногвардейского отряда Варшавских мастерских Михаил Гаврилов обратился к своим боевым друзьям:
— Помните, как нам в Луге вручали знамя за освобождение города от белогвардейцев? Принимал знамя я, рядом со мной стоял командир нашей самодельной бронелетучки Григорий Томчук. Гражданская война закончилась. Наш отряд расформировали. Рабочие возвращались на свои места. Знаю, куда сдали пушки и пулеметы с бронелетучки, куда передали паровоз и платформы. А вот боевое знамя отряда пропало. Сколько ни пытался я его разыскать, не могу найти.
Отрядная реликвия очень заинтересовала и меня. Я решил взяться за поиски. В этом мне обещали помочь бывшие бойцы отряда Михаил Гаврилов, Григорий Томчук, Дмитрий Колосов, Михаил Иванов и другие. Они помогли уточнить, как выглядело знамя.
Вместе с бывшими красногвардейцами отряда я обходил музеи, архивы, райкомы партии, железнодорожные предприятия. В Музее Великой Октябрьской социалистической революции и в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи, где хранилось множество старых военных знамен, отрядного знамени не оказалось. Съездил я в Москву, в Музей Красной Армии и Музей революции, но безрезультатно.
Как-то у меня мелькнула мысль: "А может быть, внешний вид старого знамени изменился?"
Я решил еще раз пересмотреть старые знамена в известных мне хранилищах, а также на предприятиях Ленинграда, станциях. И однажды приехал я в паровозное депо станции Гатчина. В красном уголке я увидел укрепленное на стене знамя. Во всю ширину полотнища был изображен паровоз, мчащийся в белых клубах пара и дыма навстречу восходящему солнцу.
Я подошел ближе. На рисунке угадывались еле заметные трещинки, линии. На тыльной стороне знамени просматривались очень слабые следы букв под поздней надписью: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Коллектив ВКП(б) ст. Гатчина-Варшавская. Сев. зап. жел. дорога". Заметив, с каким вниманием я рассматриваю знамя, секретарь партбюро сказал: "Знамя сделано не очень давно, при мне. Использовали полинявшее полотнище". Я ощупывал старый, но еще прочный шелк. У знамени отряда полотнище было продолговатым, а это, размышлял я, почти квадратное. Но тут же я увидел на знамени поперечный шов. Так и есть! Полотнище для надписи расшивалось, длина его была укорочена, а отрезанную часть подшили.