— Готов!
— Кого бы ты хотел взять в помощники?
Я задумался. Кого? Действительно, на ком остановиться? И тут меня осенила мысль: ведь с матерью в Луцк ходила Ядзя Урбанович. Она уже знает кое-кого, ориентируется в городе. Лучше и не придумать!
— Разрешите пойти в Луцк вместе с Ядзей Урбанович! Ей те места знакомы, кроме того, она смелая девушка, в беде не оставит.
Лукин поднял глаза.
— Доводы убедительные, но согласится ли она?
— Надеюсь.
— Если Ядзя согласится, пришли ее в штаб, потолкуем.
Отряд дислоцировался в Цуманских лесах, в пятидесяти километрах от городов Ровно и Луцк. Перед рассветом к чуму штабной разведки подошел Жорж с танковым пулеметом за плечом.
— Собрался?
— Как видишь. А ты далеко?
— В разведку.
Постояв друг против друга, мы крепко обнялись.
— Будь осторожен, Коля, действуй не только автоматом, а и умом.
— Не иначе!
— Постой! — раздался вдруг знакомый голос.
Мы повернули головы. Николай Кузнецов в офицерской пелерине подошел поближе и вытянул вверх правую руку.
— Хайль Гитлер!
Я не ответил на шутку товарища.
— Вот видишь, даже не научился приветствовать немецкого офицера, а идешь в город, который ими кишит. Какой же ты после этого разведчик и подпольщик! Правильно Жорж говорит, действовать надо и винтовкой и умом.
Примостившись на срубленном дереве, Кузнецов спросил:
— В Луцке раньше бывал?
— Не приходилось.
— Плохо.
— Почему?
— Придется тратить время на ознакомление с городом… — Смахнув веткой пыль с сапога, Николай Иванович продолжал: — Если залетит в те края крупная птичка — просигналь, приеду. Ладно?
— Ладно.
Кузнецов легко потрепал меня по плечу.
— Не забывай, никто не воздвигает храмов глупости. Так ведь сказал Эразм в «Похвале Глупости»? Еще он писал: «Блаженна жизнь, пока живешь без дум». А нам нужно думать, Коля. Ну, дай обниму. Встретимся.
До Киверц Ядзю и меня сопровождали автоматчики во главе с Владимиром Ступиным. Шли молча, каждый думал о своем. Нас одинаково занимало предстоящее подполье. Ядзя вспомнила, как она совсем недавно скрывалась в Луцке. А как будет теперь? Долго ли придется пробыть в городе?
Об этом думал и я. Среди набегавших мыслей одна заставила меня насторожиться: в Луцк мы шли без документов «с места работы». Их не могли изготовить в штабе, не было бланков, а кое-как состряпанные документы доставляли только хлопоты. Поэтому я предпочел взять еще один пистолет, он казался мне надежнее плохого документа.
Отряд достиг хутора Бодзячив, когда наступила темная ночь, обдавшая нас холодом.
— Тут организуем свою почту «маяк», — распорядился Ступин. — Все сведения из Луцка доставляйте сюда с доверенными людьми. Отсюда связные доставят их в штаб отряда. Записки для вас будем тоже здесь оставлять. Выясним сейчас точно, где именно.
Ступин обратился к Куряте.
— Это разузнаешь ты, Юзик.
— Добро, я мигом.
Через час Курята привел партизан к дому вблизи леса. Он обратился к рослому парню с буйной прической и чуть вздернутым носом, сыну хозяина — Станиславу:
— Позаботься, пожалуйста, они устали.
Хутор Бодзячив лежал в пяти километрах от районного центра и железнодорожного узла Киверцы и в семнадцати километрах от Луцка. Такое географическое положение делало его очень удобным для связи. Это важное обстоятельство как нельзя лучше дополняла сложившаяся атмосфера доверия между партизанами и молодым крестьянином.
Всех прибывших не удалось разместить в доме, часть из них Станислав определил к отцу.
— Не серчай, батько, надо людей пристроить, — коротко сказал он недовольному старику.
Как только солнечные лучи скользнули по кронам высоких тополей, Станислав, как условились, запряг гнедого жеребца в повозку.
— Можем ехать.
— Сейчас, только кликну попутчицу.
— Опоздал, — улыбнулась Ядзя. — Разве такое утро проспишь!
Ядзя и я уселись в повозку, устланную соломой.
— Но, рыжий, но!.. — потянул вожжи Станислав.
Путь проходил через Киверцы. Щедрое солнце залило луга и дорогу. То тут, то там встречались белые домики под стрехой в утопающих в зелени селах. Чудесный край!.. В эту пору он буйно цвел, покрывался яркими цветами, нарядным убором оживших садов. Волынь!..
Мы любовались родными местами и не сразу заметили показавшийся на горизонте Луцк. Город, славившийся почти девятисотлетней историей, разрезала извилистая река Стырь. Над ним поднимались позолоченные купола церквей и остроконечные шпили костела. А вдали, в голубой дымке, виднелся древний замок Любарта со своими суровыми квадратными башнями по краям. Бросились в глаза выкрашенные в ярко-красный цвет длинные двухэтажные здания. Это были казармы. По городской окраине пробегала параллельно шоссейке железная дорога.
Луцк! К нему сбегаются дороги Волыни, по обе стороны которых раскинулись живописные села Жобка, Сапогово, Небожка, Гуща, Вышков, хутора с белыми мазанками, окутанные фруктовыми садами. Каков он сейчас? Как встретит нас?
Мы подъехали к железнодорожной станции. У привокзальной площади нужно было повернуть направо, но все трое увидели немецкого офицера, делавшего рукой знак остановиться. Нас встревожила такая неожиданность. Моя рука машинально потянулась к пистолету. В этот момент раздался спокойный голос Станислава:
— Еще один пассажир, подвезем!
Остановив лошадь, Станислав соскочил и на ломаном немецком языке пригласил офицера: битте шейн! Прошу вас!
Немец пристально посмотрел на белокурого парня, затем перевел взгляд на седоков и, видимо, сделав вывод, что ничто ему не угрожает, показал рукой на покосившийся забор.
— Там цвай копер, чамайдайн.
Зная повадки фашистов, Станислав, не мешкая, подбежал к забору, взял чемоданы и аккуратно уложил их на подводу.
— Зицен зи зих! Садитесь! Прошу! — еще раз жестом пригласил он немца.
— Их зитцен с медхен[1], — повелительно распорядился офицер.
Я занял место рядом со Станиславом, а немец — с Ядзей.
— Базар? К мама? — любопытствовал офицер, в упор рассматривая лицо девушки.
Ядзя выдержала его наглый взгляд.
— И на базар, и к маме, да еще дела другие есть.
— А, тела! — безразличным гоном протяжно повторил офицер.
В этот момент по лицу Ядзи пробежал испуг. Из-под моей суконной коричневой куртки выглянули две кобуры. «Влипли» — решила Ядзя. Я интуитивно почувствовал её волнение.
Офицер тоже посмотрел на кобуры и, видимо, принимал решение, как ему поступить. Секунды решали нашу судьбу. Необходимо действовать. И смело, немедленно нужно рассеять подозрения офицера. Я приподнял полу куртки, подтянул свисавшие кобуры. Насторожившийся немец успокоился, наверное, предположив, что перед ним украинский полицейский.
— Помогайт Германия? Карател? — игриво подмигнул он мне. — Карашо, нада помогайт!
В центре города на углу улицы Богдана Хмельницкого, около сквера, офицер предложил остановиться. Взял чемоданы, дважды поблагодарил, сказав «данке», и как бы мимоходом обратился к Ядзе:
— Медхен приглашайт офицер? — Но, не дождавшись ответа, весело насвистывая, удалился.
Первое испытание миновало. По-дружески попрощавшись со Станиславом, Ядзя и я направились в другую часть города. По дороге договорились — Ядзя пойдет в разведку к Баранчукам, проживавшим по улице Монополевой, № 18. Варфоломей Иванович Баранчук заведовал ветеринарным пунктом в пригороде Луцка. У него было двое детей — десятилетний сын Володя и восьмилетняя дочь Людмила. Он не терпел украинских националистов, смертельно ненавидел фашистов. Мы были уверены в сочувствии и поддержке Баранчука.
После короткой встречи, которая полностью подтвердила наши предположения, Ядзя пошла по второму адресу, тоже знакомому ей по первому посещению Луцка с моей матерью, на квартиру Григория Обновленного. Позднее мы встретились, как условились, — у реки Стырь, около помещения районной полиции.
— Баранчук и Обновленный работают на прежних местах, дома у них все без перемен, — сообщила Ядзя обстановку. — Жена Обновленного предупреждена, что через час к ней явится сын Марфы Ильиничны. Можешь ей довериться. Адрес запомнил? Ковельская, № 128.
Наша встреча с Ядзей была назначена на завтра, на три часа дня, в конце улицы Монополевой.
Глядя со стороны, никто не подумал бы, что у нас есть какие-то другие забота, кроме любовных. Взявшись за руки, мы прошлись по улицам Монополевой и Ковельской, присмотрелись к новым местам. Потом я оставил Ядзю у ломика Баранчука, а сам направился на Ковельскую.
9. Город в огне
Мария Степановна Обновленная и ее мать Теофилия Ильинична встретили меня добросердечно. Григория дома не было, но женщины понимали, что меня больше всего интересует встреча именно с ним.
— Скоро придет Гриша, узнает, что ты сын Марфы Ильиничны, обрадуется, — успокоила Мария Степановна.
Я рассказал о смерти матери. Это встревожило женщин. Теофилия Ильинична заплакала. В это время открылась дверь и в ней показался рослый мужчина в полицейской форме.
— Что случилось? — недоумевал он.
Мария Степановна рассказала новости мужу.
— Печально, — протянул Григорий и посмотрел на меня.
— Сын Марфы. Николай, познакомься.
Григорий пожал мою руку.
— Значит, сначала дерево пускает корни, а потом уже начинает расти вверх? Так? К нам прибыл с теми же хлопотами?
— Да.
Григорий попросил подробно рассказать, при каких обстоятельствах погибла мать. Волновался, в чьи руки попали переданные им сведения.
— Командование отряда благодарит вас за помощь, — прервал я его размышления. — Сведения в отряд доставила Ядзя, девушка, которая была с мамой. Помните?
— Знаю, знаю. А ты к нам с ночевкой?
— Деваться больше некуда.
— Оставайся, — без энтузиазма согласился Григорий.
На второй день к Обновленным зашла Нина Карст — девушка среднего роста черноволосая, с голубыми глазами. Она казалась наивной и простой. На ее лице с тонкими бровями лежала печаль, которая была как бы отражением ее жизни, тяжелой, одинокой, безрадостной. С тех пор как ее муж ушел на фронт, она перебивалась жалкими харчами. Немало пришлось хлебнуть горя, пока устроилась на работу в молочный магазин. Но однажды туда явился немецким офицер. Держался высокомерно. Медленным шагом он подошел к прилавку и спросил: