— В форме?
— Нет, в штатском.
— Значит, малоприятная личность, — пришел я к выводу. — Были бы у нас хорошие документы — побегал бы этот хлыст!
В городе участились облавы, и мы легко могли попасть в гестапо или, в лучшем случае, на каторгу в Германию. Надо было оберегаться и на квартире Обновленных. Нас уже предупреждала Мария Степановна, что за стеной проживает Василий Обновленный, старший брат ее мужа, с женой Клавой, которым лучше не попадаться в руки. Василий вообще слыл садистом. Таким он успел зарекомендовать себя еще в юные годы. Часто избивал родную мать, случайно угодил каким-то тяжелым предметом по голове малолетнего Пети. Не избежала жестокой участи и его сестренка Надя. От систематических побоев девочка сошла с ума.
Василий активно сотрудничал с гестапо. Такая работа была ему по душе. Вскоре он напялил на себя форму «СС», но в дни специальных поручений ходил в штатском костюме. По этому поводу о нем говорили горожане: «Змея меняет шкуру, а не натуру». К его садизму прибавилась необъяснимая ненависть к Советской власти. Все это делало его безучастным к людскому горю. На улицах он с неиссякаемой злобой охотился за беззащитными людьми, задерживал «подозрительных»…
Василий вошел в доверие к гестаповцам, ему разреши ли открыть по Ковельской улице трактир. Если в нем подвыпившие посетители проявляли неосторожность в выражениях по поводу «нового порядка» — их ждало гестапо. Трактир стал не только притоном для падших, но и удобным для фашистских агентов «пунктом прослушивания».
В кабачок как-то зашел полицейский агент Малаховский. Он выпил стакан крепленого вина и отправился к жене брата Василия Марии Степановне выяснить, не являюсь ли я сыном женщины, приезжавшей сюда раньше.
— Со мной не шути! — грозился агент. — Я должен все знать! Иначе…
В тот же вечер я перешел на другую конспиративную квартиру, к Нине Карст, проживавшей по улице Дольной, № 21.
Утром, когда Нина ушла на работу, ее шестнадцатилетний брат Костик обратился ко мне:
— Может, я чем-нибудь могу вам помочь?
— А ты не боишься?
— Я же мужчина!
— Так вот, «мужчина», будь добр, сходи в город, купи курева, а то уши пухнут. Потом потолкуем.
Костик не ожидал такого мелкого поручения, но послушно отправился его выполнять.
— Хорошие сигареты, — похвалил я юношу, когда он возвратился из города. — А теперь — за дело.
По моей просьбе Костик сообщил Ядзе место моего нахождения, но строго предупредил — без согласия сюда не появляться! Днем Костик пошел к реке. Там он обнаружил сложенную вдвое желтого цвета карточку. Когда он ее развернул, в ней оказалась другая карточка, только другого цвета. Не подозревая их настоящей ценности. Костик принес карточки домой.
— Нашел у реки. Может, они вам, дядя Коля, пригодятся?
Это были «мельдкарта» и «аусвайс», выданные Луцкой городской управой на фамилию Товстухи Николая Владимировича. Тщательный осмотр находки убедил меня в возможности переделать удостоверение на другую фамилию. Я снял копию круглой печати, чтобы затем поставить ее на мою фотокарточку и с усердием принялся выводить чернила. Циркуль, чернила, резинку принес Костик. Вклеив мою фотокарточку, Нина разборчиво вывела: «Турченко». Круглая печать легла на фотокарточку очень аккуратно. Подписи стояли подлинные, и поэтому документ не мог вызвать подозрений.
11. Операция «Людвиг»
На работу Паша Савельева всегда являлась аккуратно.
— Фрейлейн Савельева арбайтет зер гут[4], — отмечали немцы ее прилежание.
В сентябрьское утро, когда небо было прозрачным и чистым, Паша появилась за письменным столом раньше обычного. Раскрыв пухлые папки, она внесла несколько записей в журнал. Лицо у нее было хмурым. Как ни старалась притвориться веселой, не получалось. Ома все думала о том, что еще очень мало сделала для военнопленных. Не так уж много товарищей вышло на волю по поддельным документам… О, если бы нашелся человек-гигант, который расшвырял бы колючие изгороди, распахнул железные двери камер, разогнул бы металлические решетки тюремных окон и оповестил: «Вы свободны, друзья!»
В минуту мечтаний раздался в комнате повелительный окрик:
— Савельева, к шефу!
— Сейчас иду, — встревожилась Паша. «Вызывает начальник. По какому поводу? Донос? Или кто-то из освобожденных военнопленных оказался неудачником, попался и признался, от кого получил документ? Во всяком случае, — твердо решила Паша, — я ничего не знаю, ничего им не скажу!»
Постучала в дверь.
— Битте![5]
В кресле, развалившись, сидел молодой лейтенант. Он встретил Пашу подчеркнуто вежливо.
— Курите? Нет? Никогда не пробовали? Похвально! В нашей работе без сигарет не обойдешься. — Лейтенант на секунду умолк. Ему было лестно, что такая привлекательная девушка теперь, как птичка в клетке, оказалась в его руках. Он откинулся на спинку кресла.
— Мы знаем, фрейлейн Савельева, работаете вы хотя и не долго, но добросовестно. Немцы ценят ваши хорошие качества, но, к сожалению, писарская единица сокращается. Нам с вами придется расстаться, фрейлейн.
Притворный тон «сожаления» раздражал Пашу, но она понимала, где находится и с кем беседует. А как же с теми мучениками, которым подпольщики протянули руку помощи? Если она теперь отсюда уйдет..
Паша смотрела на отпрыска германской империи и удивлялась. Ведь по его прихоти угасали десятки жизней пленников, и он, Паша была в атом уверена, никогда над этим не задумывался. А с ней лейтенант еще милостив, слушает ее, проявляет «заботу» о ее судьбе. Истинные мотивы ей ясны. Лейтенант хотел подчеркнуть ее зависимость, унизить… Он надеялся на успех…
— Могу вас перевести в подсобное хозяйство лагеря. Вас это устроит? И всего на несколько дней!
В какой-то миг в голове вихрем пронеслись тревожные мысли. Уйти? Остаться? Какая должна быть плата за снисхождение немца? Ее боевые товарищи считали, что именно Паша должна поддерживать связь с узниками. Имеет ли она моральное право обманывать эти надежды? Нельзя упускать малейшей возможности задержаться на лагерной территории, и Паша почти выпалила:
— Конечно, я согласна!
В ландвиршафт, где теперь временно работала Савельева, немцы ежедневно пригоняли на работу военнопленных. Тяжело было смотреть на измученных товарищей, но утешало обстоятельство непосредственного общения с ними. Легче можно передать им медикаменты, справки. Однажды Савельева подошла к рослому, крепкому на вид парню в рваной, на выпуск, военной гимнастерке. Из-под засученных рукавов выглядывали большие, жилистые руки. Парень хромал на левую ногу, она была обмотана грязной тряпкой, сквозь которую просочилась кровь. Видимо, рана давала о себе знать.
— Возьмите марганцовку, промойте рану, а вот и бинт.
Парень стоял в нерешительности. Не шутит ли девушка? Вроде она и не сестра милосердия.
— Возьмите, возьмите, — настойчиво повторила Паша. — Вам полегчает… Да вы не бойтесь, я здесь работаю, если еще понадобится, завтра принесу.
— А почему именно мне принесете? — полюбопытствовал пленный.
— Не знаю, вас первого встретила, вам и говорю.
— Благодарствую, — растерянно пролепетал парень.
В другой раз Паша опять встретилась с ним. Чтобы никто не увидел, передала йод и вату. Между ними установилось доверие. Паша поинтересовалась, откуда он родом, женат ли, и неожиданно спросила:
— Вы хотите бежать из лагеря?
— Как? Ведь…
— В городе вам товарищи помогут добраться до… — Паша оглянулась, — до партизанского отряда.
Лицо парня застыло. Он молчал.
— Слушайте, — продолжала Паша, обеспокоенная тем, что долго задержалась возле военнопленного. — Подберите двух-трех выносливых и смелых товарищей. Я дам адрес, где сможете пересидеть в городе, а затем уйдете в лес.
Парень еще раз недоверчиво посмотрел на Савельеву. Отсюда сам черт ноги не унесет, тем более, когда они покалечены. Но можно ли отказаться от грезившейся днем и ночью свободы? Представится ли еще такая возможность, как эта? О, если бы ему удалось вырваться на волю! Как бы он повоевал с немцами! Под наплывом этого неодолимого желания недоверие постепенно отступило, и он негромко повторил вслух:
— Легко сказать «бежать»! А как?
— Пойдете грузить картофель, вон у той калитки. Видите? Сейчас она заперта, но ее, когда это понадобится, откроют.
Несмотря на искренний тон и честные глаза Паши, парня съедали сомнения. Как все рискованно! Он представил себе, чем может кончиться неудавшийся побег. Но и оставаться в лагере больше не было мочи.
— Ладно, — сурово процедил он сквозь зубы. — Но гляди, красавица, подведешь — несдобровать, под землей тебя сыщем!
Вечером Паша встретилась с Виктором Измайловым и Марией Ивановной Дунаевой. Вместе обсудили готовящийся побег военнопленных. Условились, что двое придут к Дунаевой, двое — к Паше. Затем их проведут к партизанам.
По хмурому небу плыли облака, как бы сговариваясь против солнца. В эту непогоду конвоиры привели в подсобное хозяйство около ста военнопленных. Паша узнала среди них вчерашнего собеседника. В его взгляде она прочла решимость и могла бы ничего не спрашивать, но когда подошла ближе шепнула:
— Решились?
— Да! А справки? Где нас встретят? Кто?
— Все улажено. Сколько вас человек?
— Четверо.
— Разберетесь сами. Запомните новые фамилии. — С этими словами Паша передала справки, гласившие, что четырех военнопленных посылают на работу по специальному заданию.
Парень сунул документы за пазуху.
— Через десять минут выбирайтесь. Калитка открыта. Запомните: улица Хлебная, № 14. Вас там встретят товарищи. Желаю успеха!
И Паше и парню, с которым ей довелось только что вести разговор, все чудилось, будто немцы их высматривают, а сзади кто-то ползет, шелестит и преследует… Паша видела, как парень шел посреди небольшого лужка, едва ступая, словно боялся стоптать траву.